Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

рассмотреть проект (устава), усматривая в нем большой шаг в политической жизни Финляндии от неопределенного к определенному» (Б. Шауман). «Безоружность — заслоняющая тень вокруг прав финского государства...» «Отсутствие национальной защиты есть явный недостаток наших учреждений». «Я не думаю, чтобы к тому, которого, хотя бы только по недоброжелательству, можно назвать безоружным и покровительствуемым, будут относиться с таким же уважением, как если бы он был вооруженным союзником». (Л. Мехелин). «Теперь, с передачей устава о воинской повинности (говорил депутат Ятинен), нам предлагается случай к основанию нашего национального существования». «Предоставляя стране возможность получить свою хорошую военную силу, тем самым признают, что подчиненное политическое положение, в каком страна до сих пор находилась, представляется возможным прекратить» (генерал-лейтенант Альфтан).

Итак, на сейме 1877 — 1878 гг., да и вообще за все время, начиная с шестидесятых годов, финляндцы заботились «заложить прочный краеугольный камень» нового своего государства. Они сами, следовательно, сознавали, что фундамент их государственной постройки не достаточно прочен. И действительно, вся их новая государственная затее нуждалась в серьезных подпорках и скрепах...

Весь «финляндский вопрос» и вся смута последних лет, кончившаяся убийством финляндского генерал-губернатора, {генерал-адъютанта Н. И. Бобрикова, исходят из разности воззрений русских и финляндцев на политическое положение Великого Княжества в составе Российской Империи.

Русские (не все, конечно) признают Финляндию за провинцию или окраину с широкой автономией, дарованной великодушным соизволением Всероссийского Монарха; финляндцы, напротив, видят в ней «государство», состоящее в унии с Россией.

«С русской стороны не хотят признавать финляндской конституции, писал H. К. Фредериксен. В одном этом, по его мнению, заключается крайняя помеха для добрых отношений ко всему населению Финляндии и свободомыслящей Европе».

Все это в известной мере справедливо.

Несмотря на всю важность этого вопроса, мы здесь во всем объеме рассматривать его не будем. Мы имели случай высказаться по делу в книге «Справка о конституции Финляндии» (Спб. 1900 г.),которая вышла затем под заглавием «Юридическое положение Финляндии» (C. К. Михайлова); она была переведена также на французский язык и напечатана в Париже в 1902 г., под названием «Condition juridique de la Finlande». Для освещения рассматриваемого финляндского вопроса, считаем достаточным представить лишь несколько общих положений из истории развития местного политического правосознания, которые раскроют причины противоположных воззрений на финляндскую «конституцию» и финляндскую «государственность».

Единственный акт, который имеет международное значение и которым установлено нынешнее политическое положение Великого Княжества, т. е. Фридрихсгамский мирный трактат (5/17 сент. 1809 г.), в главной своей части гласит, что «губернии сии... будут отныне состоять в собственности и державном обладании Империи Российской»... (статья IV). Далее в том же трактате говорится, что Император Всероссийский, по единственным побуждениям, великодушного своего соизволения, обеспечил жителям приобретенных областей свободное отправление их веры, права собственности и их преимущества (ст. VI). Такова основа «конституции» Финляндии.

Финляндцы видят основу «конституции», а, следовательно, и «государственного» положения Великого Княжества, в Высочайшей грамоте 15 Марта 1809 г., в которой сказано: «Произволением Всевышнего вступив в обладание Великого Княжества Финляндии, признали Мы за Благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коими каждое состояние сего княжества в особенности, и все поданные, оное населяющие, от мала до велика по конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные в ненарушимой их силе и действии; в удостоверение чего сию грамоту собственноручным подписанием Нашим утвердить благоволили.

В этом документе, который финляндцы считают своим Magna charta[2], — если в нем искать основы для Финляндского «государства», — все неясно и потому спорно. Слова «коренные законы» не составляют никакого юридического термина, почему им можно придавать лишь обыденный житейский смысл. Император не определил ни содержания, ни названия тех законов Швеции, которые он подразумевал под «коренными». А между тем, если он имел в виду Форму Правления 1772 г. и Акт Соединения и Безопасности 1789 г., то должен был точно указать, в каких частях они сохраняли свою силу, ибо более половины их не могла быть совершенно применена к новому положению Финляндии. Граница физически и политически неприменимого в сих законах остается до сих пор не установленной Верховной Властью. Понятие об «основных законах» края ни одним постановлением не определено. Следовать же за произвольными толкованиями их финляндскими юристами и публицистами мы отказываемся. Они утверждают, что Финляндия государство и имеет конституцию, а сами до сих пор не столковались ни о юридической природе «союза» Финляндии с Россией, ни о том, что именно следует разуметь под понятием «основной закон». «Удостоверение» (försäkran), объявленное Императором Александром I в Борго и подписанное всеми его державными Преемниками, не есть присяга шведских королей, как желают видеть финляндцы, без малейшего к тому основания, а акт равнозначащий жалованной грамоте, универсалу, рескрипту, указу и т. п., которые исстари давались нашими государями населению вновь завоеванных и присоединенных к России областей и даже жителям отдельных городов. «Конституция» Финляндии не есть известное парламентское устройство, а лишь законное основание прав и преимуществ вообще.

В наших основных законах для Финляндии никаких изъятий не сделано и свойства самодержавной власти русских Монархов не изменены по отношению к Финляндии, точно также как для нее не произведено никаких изменений в началах нашего общегосударственного строя. Все политическое положение Финляндии мы в праве, поэтому, рассматривать «под углом зрения общеимперского строя русской автократии» и в привилегиях сего края видеть ни что иное, как внутреннее государственное дело России. Как объект государственной власти, Финляндия есть часть России. Император Александр I говорил Р. Ребиндеру, что финны могут упрочить свое положение и работать «на пользу державы, часть которой их край составляет отныне». Тоже самое было повторено Императором Александром II в речи 12 (24) марта 1856 г., произнесенной в финляндском сенате: «вы составляете часть великой семьи, глава которой Император России».

Император Александр I, говоря о сохранении краю прав и привилегий, очевидно, понимал под ними «веками сложившийся в этом крае порядок», особый уклад жизни финского народа, всю совокупность особенностей Финляндии, коими она резко отличалась от России и т. п. Все это Государь желал сохранить покоренному населению, вместе с теми коренными законами, на которых основывался этот порядок, т. е. с законами, «кои стране сей свойственны», как говорилось в указе Комиссии Финляндских дел от 18 окт. 1809 г. Законы оставлялись краю «в том виде, как они существуют и действуют». На финляндской же территории шведские государственные законы после 1809 г. не могли, конечно, действовать и применяться в полном их объеме, ибо Финляндия не представляла изсебя нечто целое, или самостоятельное, она даже во время шведского