Аяла и первый дракон - Екатерина Тимошина

Примерно 40 лет назад моя мама (не)случайно попала на Кларо, спасла всю Альму от неминуемой гибели, влюбилась в папу и притащила сюда все наше веселое семейство. Честно, спасла она мир или все-таки его изменила, воплощая свои задумки, пока не ясно. Но народ давно смирился, называя ее только “33 несчастья” или “ходячим бедствием”.

Новый год решили отмечать, как и полагается в конце года, а здесь он длится 13 месяцев, в каждом из которых по 40-45 дней. И вот теперь этот праздник Кларо и немного Оскуро (до них не сразу дошло) отмечают 41 инвернада. И надо ли говорить, что маму и бабушку не остановило, что в нашем грефе не идет снег?

Не остановило… Теперь в период новогодних праздников усиленно трудятся маги, напуская снег и вьюгу на города тех грефов, которые “страдают” более теплым климатом. А еще специально были выведены зеленые елки, и это при том, что на Кларо все растения синие, а на Оскуро – красные. Мне кажется, что маги земли до сих пор нервно вздрагивают, слыша имена мамы и бабушки, которые терроризировали их целый год, пытаясь создать это несчастное дерево.

Укутавшись посильнее в мантию, которая, к слову, не грела совсем, мы нахохлились и стояли под первым снегом, любовно взирая на всю эту красоту. Снежинки, подгоняемые легким ветерком, кружились в великолепном танце и мягко ложились на землю. Они, конечно, практически сразу таяли, но совсем скоро станут собираться в огромные сугробы, в которые так весело будет нырять или кидать товарища.

Когда зубы уже начали отстукивать чечетку, а пальцы на ногах перестали чувствоваться, мы вернулись в учебный корпус и поднялись на второй этаж, где нас ждал урок по Теории Стихий.

Лекции по этому предмету велись у всего потока, так как стихийной магией обладали почти все адепты. Исключались только чистые созидатели, но даже тем было важно иметь представление о магии “противника”.

Поэтому аудитория, куда мы вошли, была поистине огромной, как амфитеатр с большим количеством рядов, поднимающихся ввысь. Внизу располагалась кафедра преподавателя с доской для записей.

Мы разместились в середине аудитории и принялись ждать начала занятий. Когда неожиданно перед моим носом возникла бумажка, сложенная самолетиком. Она пропорхала, взмахивая крыльями, опустилась на стол и развернулась.

— Пойдешь со мной на Новогодний бал? — гласило это послание, почему-то только без подписи. Отправитель, видимо, думал, что я по почерку узнаю. Но не узнав, я окинула взглядом адептов, сидящих в аудитории. И заметила Триса, который как-то странно подмигивал мне бровью и косил глазами в сторону записки.

Я опустила глаза на эту самую записку, на которой появилась подпись “Трис”, и немного подвисла. Не то, чтобы я не хотела на бал или не хотела идти вместе с ним. Просто я всегда думала, что надо идти с тем, кто нравится. А Трис… ну он просто Трис. Да, он – самый симпатичный парень на всем потоке, по которому сохнут все девицы – от мала до велика. Но не я.

Но с другой стороны, что я теряю, если соглашусь? Пойти в любом случае придется, хоть я и не люблю все эти танцульки. А одной идти не принято. Так пусть моей парой будет Трис. И накалякала на бумажке “Пойду”, после чего она снова сложилась в самолетик и полетела к Трису.

— Тебя Трис пригласил на бал? — с придыханием спросила Фелисити, которая все это время заглядывала мне через плечо и, конечно, видела послание.

— Пригласил.

— Повезло-о тебе. — мечтательно поглядывая на парня, прошептала она.

— А тебя наверняка Балу пригласит или Лерой. Вон, как стреляют глазками и что-то строчат на листочке.

И, действительно, тут же перед девушками материализовались приглашения на бал. Фелисити пригласил Балу, а Ринку – Лерой. Те с поросячьим визгом и томным вздохом ответили согласием. Вот никогда не понимала такого трепета перед представителями мужского пола.

По аудитории разнесся перезвон колокольчиков, и вошел Магистр Беллинор собственной суровой персоной. Этот экземпляр педагогического сообщества отличался преотвратильным характером. Он окинул аудиторию с такой физиономией, словно объелся сначала кислого, потом горького и запил все это чистым спиртом.

Хотя, надо признать, такое отношение он имел не ко всем адептам БАМа. У него был и “белый список”, в который он любезно записывал самых лучших (по его скромному мнению) учеников. Но, к сожалению, я попала в “черный”, когда однажды вздумала зевнуть на его уроке, тем самым продемонстрировав свое отношение к его предмету в целом и к его вещанию в частности. До сих пор передергивает, от воспоминаний противненьким фальцетом сказанного:

— Адептка Аяла, вы изволите спать или все-таки слушать великие умы нашего человечества?

Вообще хорошо, что я тогда вовремя прикусила свой язык и не ответила что-нибудь язвительное о его скромности и самомнении, но острый локоть Ринки, усердно тыкающий мне в ребра, напомнил, что учиться мне еще долго, а проступков у меня уже вагон и маленькая тележка.

Лекцию он читал настолько занудно и скучно, что абсолютно каждый боролся с излишней выработкой мелатонина и провожал взглядом упавшие шарики на часах, которые отсчитывали время до освобождения… то есть окончания занятия.

Но часики никак не желали торопиться, а издевательски тянули время, где минута явно шла за две. Здесь в песочных часах был не песок, а гидрогелевые шарики, которые отмеряли минуты. Они медленно пропихивали свои светящиеся телеса через узкую горловину, каждый раз застревая и, точно Винни Пух, прикидывали, куда им лезть дальше – то ли вперед, то ли назад. Хотя у меня все чаще были подозрения, что это Магистр Беллинор что-то там магичил, чтобы максимально оттягивать время нашего освобождения. А адепты всего потока наблюдали за этим действом и делали ставки: отпустит или нет.

И, наконец, вместе с последним шариком, пропихнувшимся в горлышко, прозвенел звонок. Все адепты слаженно подскочили и засобирались, усердно запихивая тетради и учебники в свои сумки.

Я же вприпрыжку, не дожидаясь никого, под истошное рычание своего живота, понеслась в академическую столовую. По дороге меня нагнали подруги, еле поспевая, но стараясь изо всех сил.

— Что тебе сказал ректор? — пыхтя, как стадо ежей, и придерживаясь рукой за правый бок, спросила Фелисити.

— Пригрозил отчислением… Так что теперь я ни с кем не спорю и никуда не влетаю. — вместе с последними словами я, конечно, же влетела. С размаху, словно об кирпичную стену, я врезалась в мужскую грудь. Крякнула и обеими