Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа - Алон Гук

Увидев меня, дед начинает что-то лопотать на арабском, тыча мне какую-то бумажку. Арабский я знаю плохо, и, кроме отдельных слов, ничего не понимаю. Иврита не знает дед. Подхожу, он просовывает мне бумагу сквозь решетку забора, я читаю, что там за документ, и иду к себе в бункер докладывать по связи. Через час за ними приходят. Я прикрываю офицера, пока он их обыскивает, и потом мы пропускаем их внутрь. И снова остаюсь один на один с белым городом. Осматриваю окрестности, делаю еще один круг вокруг забора. Через полчаса Ронен меняет меня, и я возвращаюсь в дом.

Неделя тянется бесконечно долго. В наше свободное время мы иногда «выходим в город». Кирьят-Арба. Четвертый поселок. Тут живут наши. Банк, пиццерия, два магазина — это центр поселка. Три небольших района. Большинство населения — религиозные. В городе много солдат, чьи части расположены возле Хеврона.

Ронен тянет меня сюда, как только выпадает свободная минута. Он хочет снять «чикитот». Для тех, кто не понял, поясняю: «чикита» — это любое существо женского пола, которое захочет Ронена. Существо женского пола, которое не хочет Ронена, «чикитой» не является. «Чикитот» мы не встречаем никогда, да и дома Ронен их не видел, но убежден, что такие есть. Я сомневаюсь, но молчу. В городе есть девчонки, но Ронен стесняется сам знакомиться с ними, и поэтому я хожу с ним и подбадриваю его. Обычно наш поход заканчивается тем, что, поев пиццы, попив колы и купив мне сигарет, мы делаем круг по району и возвращаемся к себе.

Поселок ужасный. Лучше буду ночевать на пляже в Тель-Авиве, чем жить здесь. Религиозные тоже относятся к нам по-своему. Сколько раз мы слышали от них крики на улицах, что армия им не нужна и чтобы мы убирались отсюда. Доходило и до камней. А о том, что мы из-за того, что они тут живут, охраняем этот город, забыв, что такое сон, и о том, что в день, когда войска выйдут отсюда, их перережут и присоединят район к арабской части, они забывают. И поэтому приходится, кроме арабов, остерегаться еще и камня в спину с нашей стороны. Так что религиозные являются еще одной проблемой Хеврона. Но в этом они скорее исключение из правил. В других опасных районах религиозные относятся к солдатам неплохо. Приносят еду, на выходные приглашают к себе домой, чтобы вместе встретить субботу.

Вот так, в сменах охраны, дозорах и выходах в город проходит время. Наконец неделя заканчивается, и мы, снова нагруженные вещами, залезаем в грузовик, который возвращает нас на тренировочную базу.

8

«Тиронут» превратит вас из гражданских лии, в солдат. «Имун миткадем» превратит вас из солдат в бойцов.

«Имун миткадем» переводится как «продвинутые тренировки». Этот этап начинается сразу после курса молодого бойца и длится около трех месяцев. Тут нас учат, как действовать в составе взвода. Очень много полевых учений. За три месяца мы спали на базе всего около двух недель. Очень трудно и физически, и морально. Я помню, как в одно прекрасное зимнее утро мы проснулись и у всех спальные мешки были наполовину наполнены водой, потому что всю ночь непрерывно шел дождь. Мы встали и, проклиная все на свете, пошли чистить ледяной водой зубы. Но холод длился недолго. Сразу после умывания нас встретил сержант, и мы начали утро с десятикилометрового кросса. А, кстати, он уже не «сержант», его зовут Эяль. При переходе на этот этап мы начинаем называть командиров по имени.

Кроме бесконечных стрельбищ и тренировок в составе взвода, мы учимся управлять бронетранспортерами, джипами и более сложной военной техникой. Каждый углубляет свою специализацию в каком-нибудь виде оружия. Я, например, получил оптику для винтовки — дневную и ночную. Здесь же идет и первая специализация в тяжелом вооружении: миномет, пулемет калибра 0,5 и автоматический гранатомет. Все это входит в вооружение роты.

Неделю мы ездили на бронетранспортерах. Ощущение, когда ты видишь, как десять машин, вздымая шлейф пыли, мчатся по пустыне на воображаемого врага, а ты стоишь наверху у стационарного пулемета, укрепленного на БТРе, и ждешь команду открыть огонь, просто незабываемое.

А потом снова возвращаемся на базу и снова бегаем по горам, стреляя и захватывая возвышенности. Сначала в одиночку, потом вчетвером, а в конце и весь взвод бежит и стреляет, рассыпавшись в цепочку, атакуя картонного «противника», закрепившегося на горке. Под вечер устаешь так, что ложишься спать, не снимая ботинок, просто закутываясь в спальный мешок на застывшей от холода земле.

Еще один парень, Эли, покидает подразделение. Слишком тяжело для него. Теперь он переходит в отделение обеспечения, будет помогать писать бумажки и заниматься подготовкой снаряжения.

Иногда от постоянного напряжения кажется, что сходишь с ума. Когда устаешь от жары или от холода, когда бежишь по тревоге или стоишь на вышке, когда не видел долгие месяцы дома, не обнимал любимую девушку. Когда больше не можешь носить форму и держать оружие. Страшно сходить с ума. Страшно это чувствовать и осознавать. За три часа дозора успеваешь передумать об одной и той же вещи от минуса к плюсу, и все равно остаешься со своей проблемой один на один. И сам себя изводишь все это время. И кажется, что нет выхода. И депрессия — нормальное состояние твоей души.

Но ты сжимаешь зубы и проходишь все это, перебарываешь, выдерживаешь. И еще один этап в становлении тебя как солдата позади. Ты выдержал, победил систему. И я стараюсь не думать, как это скажется на мне после, в нормальной жизни.

Потихоньку приходит понимание того, чего взвод стоит в бою. Мы учимся действовать органично, как единое целое. Командирам уже не нужно десять раз объяснять, что и как нужно делать, мы уже знаем нашу работу и действуем, не задумываясь над следующим шагом.

Кроме традиционной войны в полевых условиях как в пустыне, так и в лесу, мы учимся воевать в городе. Для этого недалеко от нашей базы построен настоящий макет городского района, где мы отрабатываем захват домов и улиц.

— Смотрите наверх! Наверх, я сказал! — кричит наш сержант на учебное звено. Они с оружием в руках проверяют комнаты, ища врагов. Кто-то опять не поднял голову, чтобы взглянуть наверх, сержант злится, сам берет винтовку и показывает, как заходить в непроверенное помещение.

— Входите в комнату, посмотрели налево, взгляд направо и наверх!

В этот момент Тофах перебегает улицу, но, по-видимому, недостаточно быстро, и снова слышен крик:

— Быстрее, Тофах! Беги быстрее! Я не хочу потом стоять перед твоей мамой и говорить ей, что ее сын погиб из-за того, что я его плохо тренировал!

Я расстрелял магазин по картонным мишеням и, стоя за бетонной стеной, перезаряжаю винтовку, тяжело дыша от бега.

— Алон! Ты думаешь, террорист будет ждать, пока ты будешь менять магазин так долго? Шевелись!

Я передергиваю затвор, бегу к следующему укрытию и снова начинаю стрелять, заметив еще одну мишень, изображающую противника. Забегаю в следующий дом. Тофах уже стоит там у входа в комнату и ждет меня. Мы вместе проверяем комнату, одновременно входим с винтовками наизготовку, я налево, а он направо. Видим мишень в дальнем конце комнаты и расстреливаем ее.

После окончания каждой тренировки — построение. Командиры объясняют нам, что мы сделали правильно, а что нет и как нужно было действовать правильно.

Из взвода уходит Брайтер, он сломал ногу во время учений. Не знаю, сможет ли он продолжить в другом взводе после того, как вылечится. Жаль его, он классный парень, но делать нечего.

Кроме тренировок у нас есть еще и марш-броски. Они идут по нарастающей. Мы начали с пяти километров, а наш последний был ровно сто километров длиной. В каждый марш-бросок берется все снаряжение и оружие, которое использует взвод во время войны. Все это мы несем на себе. Кроме бронежилета, личного снаряжения и оружия, во взводе есть два пулемета, двадцатилитровая канистра с водой, РПГ, рация и носилки. На последний отрезок дистанции командир выбирает одного из бойцов (обычно самого толстого) и объявляет его раненым. Взвод открывает носилки и несет его на себе. Обычно дистанция около десяти километров. Сменяясь под носилками, тащишь «раненого», и пот льется с тебя ручьями. Но ты знаешь, что раз уж открыли носилки, значит, конец уже близок, и это придает силы.

После каждого марш-броска ты что-то получаешь. Значок пехотинца, шеврон дивизии, право называться взводом. Прошел дистанцию, было тяжело, потел, старался — значит, заслужил.

После последнего марш-броска, а он был уже в конце «продвинутых тренировок», мы получаем наши зеленые береты. С таким уже не стыдно и на улицу выйти. (Пока ты тренируешься — ходишь с беретом зеленовато-мышиного цвета, и всем сразу видно, что ты еще «молодой»).

После окончания последнего марш-броска нас построили перед майором, и мы, грязные, потные и не в полном сознании после полутора суток непрерывного движения, стояли и слушали, как он произносит речи.