Наша Светлость - Карина Демина

   - За службу, - Кайя протянул двойной дукат, но человек помотал головой и продемонстрировал серебряную тамгу. Ему платят исправно.

   И брать больше он не станет.

   - Тогда спасибо.

   Кивок. Свист. Серая лошадка с толстыми ногами появляется из дождливой мути и в ней же исчезает, унося всадника. Влажно хлюпают копыта по грязи.

   И звук тоже смывается дождем.

   Тоска накатывает с новой силой. Непрошенная мысль лезет в голову: а если расставание это - навсегда? От внезапной боли темнеет в глазах. Алую волну едва-едва получается свернуть до всплеска. И Кайя заставляет себя выдохнуть. Вдохнуть и снова медленно, отсчитывая секунды, выдохнуть.

   Вот, значит, на что это похоже...

   А крыса, единственная, на ком можно было бы злость сорвать, исчезла. Благоразумное животное.

   В доходном доме Матушки Фло всегда было весело, шумно и людно. Расположенный на пересечении трех улиц, одна из которых выводила к кварталу Лудильщиков, а две других вели к пристаням, он был удобен для многих людей.

   Сюда заглядывали сводни, желавшие сбыть свежий товар. Контрабандисты. Ростовщики. Скупщики краденого. Воры. Игроки. Вольные капитаны. Наемники. И просто те, кто готов был рискнуть, ввязавшись в мероприятие незаконное, но сулящее выгоду.

   Здесь не принято было разглядывать друг друга, но чумазый мальчишка разбойного вида презрел обычай. Человека в потертой кожанке он разглядывал секунд тридцать, словно прицениваясь.

   - Чего? - спросил человек, потягивая шейный платок, верно, завязанный чересчур уж туго.

   - Ты бушь кптан, ктрый рботу ищет? И зассыт с блой кстью свзаться?

   - Я буду.

   Мальчишка кивнул, не сводя настороженного взгляда, точно подмечая каждую деталь: и мятую рубаху с потемневшим кружевом, некогда нарядную, но заношенную, и сапоги хорошие, и нож на широком поясе с бляхами. И даже пустой кубок, который залетный капитан не спешил наполнить.

   Но монету - правила знает - кинул.

   Поймав медяк на лету, мальчишка отправил его за щеку и вытащил обслюнявленный кусок ткани.

   - Пслзавтра.

   Он исчез, спеша исполнить другое поручение, за которым последует третье и четвертое... Урфин же развернул замусоленный клок. Три корявых знака.

   Две цифры.

   И круг с рыбой.

   Место. Время и слово для встречи. Свои прочтут. Чужие... о чужих здесь не беспокоились.

   - Эй, лапочка, - шею обвили мягкие руки, длинный локон скользнул по шее. - О чем печаль имеешь? Пойдем-ка наверх... развеселю.

   Шлюха была уже не молоденькой и но еще симпатичной.

   Сколько ей? Восемнадцать? Девятнадцать? Еще месяц-другой и мамочка выгонит ее из теплой таверны на улицу, высвобождая место для других, посвежее, помоложе. Тошно...

   - На, - Урфин вложил в ладошку серебряный талер. - Купи себе что-нибудь.

   - Добрый, значит?

   - Какой есть.

   - Идем, - шлюха талер сунула в волосы и, впившись неожиданно крепкими пальцами в руку, потянула за собой. - Идем, идем... надо.

   Стоило подняться, как девица повисла на шее и горячими губами в ухо уткнулась, зашептала:

   - Мамочка на тебя глядит. Сидишь тут третий день... а на девок ни глазиком даже...

   Ошибка.

   Непростительная ошибка, которая могла дорогого стоить. И Урфин подхватил девицу на руки. Та взвизгнула и замотала ногами, вроде как отбиваясь, но лишь крепче вцепляясь в шею.

   Комнатушка свободная на втором этаже отыскалась. И дверь была с запором. Кровать, на которую Урфин девицу бросил, протяжно заскрипела.

   - Может... - шлюха похлопала рядом с собой и ноги расставила пошире.

   - Спасибо, но воздержусь.

   - Что так?

   - Жениться хочу.

   Она хмыкнула и, вытащив монету из тайника, прикусила.

   - И вправду серебро... Меня Мия звать. Или по-другому, как захочешь... женитьба еще никому не мешала.

   - У невесты отец строгий. Очень рассердится, если я ей отсюда подарок привезу, - Урфин сел на пол, который с виду был почище кровати. - С чего вдруг помогать взялась?

   Мия подпрыгнула пару раз на кровати и застонала. Взгляд у нее был хитрющий...

   - А мамочка меня продать хочет. Я ее любимке не по нраву пришлась. Дуры обе.

   - Куда продать?

   - То ты не знаешь. На ферму.

   - Хочешь, уведу отсюда?

   Это было бы неправильно. Подозрительно. И опасно. Но оставит девчонку работорговцам - подло.

   - Неа... я не боюсь, - она вытянулась на кровати и руки за голову заложила. - Небось, не хуже, чем тут будет... рожать? Так все бабы рожают.

   - Рабов.

   - А хоть бы и так... ты чужой. Оттуда, - она указала на потолок. - Думаешь, что раз рабы, так плохо. Там меня кормить станут. Бить никто не будет. А детей в канаву не понесут топить. Вырастят. И выучат, как благородных... и продадут в хороший дом. Небось, люди не дураки, чтоб потраченные деньги портить. Будут мои детки жить в тепле и сытости...

   - Рабами.

   - Ага. Про свободу думать хорошо, когда в животе с голодухи не бурчит.

   То, что она говорила, было неправильно. Настолько неправильно, что Урфин растерялся.

   - А с тобой что будет, подумала?

   Скольких она родит? Пятерых? Шестерых? Десятку? Потом, если не помрет во время очередных родов, станет нянечкой при младенцах... а как не сможет справляться, так и на кладбище.

   - А тут со мной что будет? - отозвалась Мия.

   И это тоже было правдой. Какой из двух зол было меньшим?

   Урфин не знал.

   Вычищать надо оба. Вот только хватит ли сил?

Глава 3. Корпорация добра

   Мы в ответе за то добро, которое мы творим, следовательно, как никогда актуален тщательнейший контроль его качества...

   Из ежегодной речи Председателя Благотворительного комитета, вдовствующей мормэрессы леди Джиневры Арчибальд Флоттэн.

   Наша Светлость нервничали.

   До встречи оставалось четверть часа... очень долгая четверть часа... я уже трижды успела пройти вдоль стены, доказывая Рыцарю - мой бедный собеседник, сколько всего ему приходилось выслушивать - что совершенно готова встретиться с почтеннейшими дамами.

   И вообще зря их опасаюсь.

   Это же леди.

   Благотворительницы.