Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы - Марк Ильич Котлярский

Как правило, если не было крупных учений, та или иная рота заступала на суточное дежурство, ее меняла следующая, и так-до бесконечности.

Заступлению в караул предшествовал резонный ритуал развода. Разработанный ревностным рвением воинских стратегов, этот ритуал навеки прославлен и запечатлен уставом караульной и гарнизонной службы. Движение человеческого тела, дыхание оружия, стаккато команд, суровая власть разводящего — все предусмотрела мудрая воинская наука, отшлифовала, выверила и создала катехизис караула, соединив пространство охраняемой территории и простор штыка, прелестную поступь приказа и приватность «караулки»: уютного домика, где, согласно тому же уставу, находились дежурный офицер, часть бодрствующих (те, кто только вернулся после двухчасового несения вахты) и часть спящих (те, кто, дождавшись появления бодрствующих, мгновенно превращался в спящих, чтобы, получив порцию двухчасового сна, быть внезапно поднятым зычным голосом разводящего — «Подъем! На вахту!»).

Какое несказанное удовольствие — нырять в двухчасовой омут сна, и какое несказанное наказание — пробуждаться под скрежещущий крик (рык) сержанта или офицера! сладкий сон слипал веки, резкий свет слепил глаза, все существо располагало к неге; «К ноге!»-вопил сержант. Ноги привычно лезли в сапоги, руки хватали оружие, умостившееся в нишах, дверь пружинила, открываясь, и холодный воздух наотмашь бил в лицо. Нервная ночь повисала над уснувшими казармами, и караульная смена, смело шлепая по тротуарам, пересекала пустынный плац и казалась призраком из прошлого, клоном каменного гостя.

Самым опасным объектом, расположенным в войсковой части 09321, считался склад боеприпасов. Здесь, в здании, окруженном забором с колючей проволокой, хранились угрюмые артиллерийские снаряды, чванливые ПТУРСы, боеприпасы для танковых орудий и узкие, как сигары, ракеты для гранатометов. Неведомому «домовому» — то бишь врагу-стоило бросить спичку в напичканный червивой начинкой склад, как с лица земли мгновенно был бы стерт самонадеянный полк вместе с прилегающим к нему военным городком.

Так говорили всем, кто заступал в караул, тем самым выделяя сей охраняемый объект, объективно подчеркивали его важность, а стало быть, и сопрягали охрану с опасностью.

Об опасности, собственно, и думал младший сержант Ржаза, нарезая раз за разом резвые завитки кругов вокруг краеугольного войскового склада.

Ржаза был родом из Абхазии, жил в некогда славном Сухуми, откуда и призвался на срочную службу.

Отличался Ржаза незлобивостью нрава, наивностью, нелепой начитанностью, неожиданно нервной игрой воображения.

Каждый раз, оказываясь на посту, Ржаза разыгрывал, вздыхая, незамысловатые сюжеты, допуская даже вольность импровизации. Перед его внутренним взором верткой вереницей вились действующие лица-от командира полка Артищева до командира взвода Регмана.

Цепенея от холода, сержант Ржаза цепенел от холода воображения, дивясь собственной смелости: он разговаривал сам с собой и со своими собеседниками, называя их по имени и боясь того, что ненароком эту крамолу может услышать какой-нибудь проверяющий, посланный вышестоящим гарнизонным начальством для проверки состояния в полку караульной службы.

Ржаза зверски зяб, но остановиться не мог, так как разыгрываемые им сценки были единственной возможностью сократить ненавистное время несения караула.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что командный состав войсковой части 09321, в самом деле, мог в полном составе перекочевать на большой экран, радуя зрителей своим неповторимым армейским колоритом.

Командир полка Артемий Артищев, артистически артикулировавший плотными, едва сжатыми губами, ходил, слегка припадая на левую ногу; его скуластое лицо поражало чеканностью очерка, а голос так дивно звучал, исполненный мощного металлического тембра.

Полной противоположностью Артищеву смотрелся его заместитель по хозяйственной части-подполковник Вырвиглаз: несмотря на кровожадную фамилию, это был добродушный увалень, прозванный солдатами Винни-Пухом.

Вырвиглаз вел дела воровато, но с оглядкой, знал меру, и миру являл лояльный тип хозяйственника, поощряемого вышестоящим гарнизонным начальством, которое, в свою очередь, тоже не отказывало себе в мелких радостях жизни. А за этим, гарнизонным, начальством в один глазок досматривало окружное начальство; и так вилась нехитрая армейская иерархия, и на каждом витке кто-то за кем-то досматривалне досматривал, и, при всей видимой жесткости структуры, этот кто-то время от времени наслаждался нечаянными радостями.

…Замкомандира по строевой части носил звучную фамилию Пройдак.

Сухощавый, желчный и речистый, подполковник Пройдак обожал плац, где проводились занятия по строевой подготовке и всяческие строевые смотры, следил за тем, чтобы его любимый плац был вычищен и вылизан.

Если же плац, по мнению Пройдака, выглядел недостаточно привлекательным, он начинал гонять уборщиков и при этом неистово вопил:

— Таперы! Таперы!

Те, кто не знал значения слова, пугался; какой-то зловещий смысл чудился, какое-то заливистое заклинание ворчливых вуду, возводившее жертву на алтарь заклания.

Те же, у кого понятие «таперы» не вызывало удивления, умилялись пройдаковской осведомленности, не исключая, что подтянутый подполковник питался постоянно покрывшимися пылью пикантными вестернами.

Вестимо, вытаскивал Ржаза на сцену своего подсознания и замполита Зеркалова.

Тоненький, как балерина, заместитель командира полка по политической части отчасти казался интеллигентом, ходил в очочках с тонкой оправой, говорил округлые фразы, разъясняя полоумную политику партии и правительства.

Ржаза дружил с Зеркаловым, поскольку тот привлекал сержанта к участию в художественной самодеятельности — сие обстоятельство нередко позволяло Ржазе официально отлынивать от несения надоевшей воинской службы.

Кстати, артистические данные Ржазы не всегда доставляли удовольствие командиру его взвода лейтенанту Регману.

— Ты, Ржаза, все сачкануть норовишь! — говорил ему Ре гм ан, подписывая очередную увольнительную.

Ржаза особенно с Регманом не препирался; почему-то даже жалел взводного: молоденького лейтенантика, только-только выпорхнувшего из военного училища, моментально женила на себе бойкая бабища из батальона связи; связи более странной, чем эта, Ржаза, пожалуй, в своей молодой жизни не встречал.

Шутили, что будущая жена взяла Регмана своим весом, придавила пылающей плотью. А Рег-ман заробел, заискрился да и сгинул в объятьях необъятной обольстительницы.

Паноптикум войсковой части 09321 во многом дополняли командир батальона, где служил Ржаза, майор Евлампиади — лампообразный грек («Когда бы грек увидел наши игры…»-цитировал Ржаза своему приятелю Мандельштама в тот момент, когда они улепетывали в самоволку), и командир роты-человек со странной фамилией Пуцикович (более всего этой фамилии радовались армяне и евреи), чей рот, по меткому замечанию рядового Острова, напоминал куриную попку.

На первый взгляд, рот и рот, но стоило ком-роты произнести обычную команду «Рота, рав-няйсь! Смирно!», как рот его неожиданно совершал странную метаморфозу.

Остров был остер не только на язычок, но еще и скор на женщин: каким-то непостижимым образом ему удалось завести роман с библиотекаршей из полкового клуба-прелестной блондинкой, ловившей на себе вожделеющие взгляды чуть ли не всей войсковой части.

Ржаза думал, стоя на посту, что Остров, пожалуй, превзошел его и в умении выскальзывать из-под опеки взводного и ротного на-чальств: если Ржаза использовал для этой цели художественную самодеятельность, то Остров остроумно пустил в ход способности графика