Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы - Марк Ильич Котлярский

только слышать, но и слушать, спокойно, с улыбкой, принимая критику, бежал, как черт от ладана, от ладного подхалимажа, избегал прилипал (хотя кто только не прилипал к этому урюпинскому ледоколу, таранящему вздорные торосы?!), то в обозреваемом настоящем это был другой человек, одетый в броню, мнительный и лишенный малейшего намека на сопереживание.

— Общие слова, — она поморщилась, — не обижайся, но что, по сути, ты сказал нового? Чем ты хотел меня удивить?

— Удивить? — я пожал плечами. — Это неправильное слово.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что я пытался описать свои ощущения, но не напрямую, не лобово, а через мое восприятие истории этого человека. Я наблюдал ее сам, на моих глазах происходила печальная метаморфоза. Собственно говоря, и происходит до сих пор, становясь метаморфозой, ведущей к распаду.

Тошнота, наконец, отпустила.

Он подумал, что почему-то волк — это хищное животное — очень часто ассоциируется с сильной мощной личностью, чье главное качество — свобода и независимость.

Чем-то бунтарь напоминал в молодости безумного волка, скликавшего в стаю тех, кому хотелось быть свободными и независимыми.

«Жаль, что я никогда не услышу твоего боевого воя, — сказал он, адресуясь к тому, кто стал причиной его бед и огорчений. — Я прощаюсь с тобой, серый волчара, которого когда-то называли Безумным волком — за безрассудство взгляда, за решимость, бунтарство, что в тебе бушевало сверх меры…»

Все минуло, ушло в прошлое: цепкая хватка духа, тяжесть руки и приказа, угрюмый бег средь пустынных урюпинских угодий, сменившихся угодничеством в хрустальных сферах высшей политики.

Годы уходят, как волки, покидающие стаю.

Что случилось с ним-с задорным и резким юношей?

Он ссохся?

Спекся?

Сдался?

Отрекся от «волчьего братства»?

Перед его глазами внезапно мелькнула следующая картина: в просторном и сытом вольере, покачивая головой, лежит равнодушный, толстый волк, больше похожий на усталую овцу, готовую к закланию.

Ничего не изменилось… или По лезвию бритвы

…Ему приснился кошмар, один из тех кошмаров, что в изобилии кочуют по страницам психологических книг: он стоит в собственной квартире перед дверью, в прихожей, освещаемой маленькой тусклой лампочкой. Ничего необычного в том, что он стоит перед дверью, — нет: каждую ночь, перед сном, он обычно проверяет, закрыта ли дверь на засов и на ключ-стародавняя привычка.

Но на сей раз происходит нечто странное, за дверью, на лестничной площадке, кто-то есть.

Впрочем, пока ничего страшного не произошло — надо только покрепче закрыть дверь.

«Ничего страшного…»-повторяет он, поворачивая ключ в замке, и проверяет, плотно ли пригнан засов, убеждается, все ли в порядке, и собирается выключить свет в прихожей.

И… в этот момент дверь неожиданно распахивается, и его охватывает ледяной ужас, буквально приковывает к месту, и нет сил шевельнуться. На пороге стоит некто, одетый в коричневую куртку с капюшоном, надвинутым так, что лица не видно.

Незнакомец ничего не говорит, он протягивает через порог руку, в которой что-то лежит, нечто, похожее на спичечный коробок с лезвиями внутри.

Лица гостя по-прежнему не разглядеть, оно скрыто капюшоном, но ощущение такое, что весь облик внезапно возникшего на пороге человека точно источает ужас, угрозу, тревогу.

…Он проснулся от собственного крика, не успев узнать, что же хотел от него ночной гость и почему он протягивал ему коробок с лезвиями, требуя непременно взять этот коробок, и-открой он его, — ему бы открылась какая-то тайна, которая касалась бы его самого или той женщины…

«Нет-нет, — оборвал он себя, — это не тайна, это очевидный факт: впервые за все время нашего романа мы перестали понимать друг друга, как будто наткнулись на какое-то препятствие, и это препятствие развело нас по две стороны; это — стена, мы не видим друг друга, только слышим, но каждый говорит о своем, не слыша другого, и на понятном только ему языке.

От стены веет холодом, как от незнакомца в капюшоне, холодом и отчужденностью, отчего в груди начинает ворочаться беспокойный коробок сердца…»

Он попытался заставить себя поверить в то, что ничего не изменилось, все осталось, как прежде; но как-то неубедительно получалось. Точнее, ум реагировал нормально, но, увы, проигрывал чувству, причем с разгромным счетом.

Когда же это началось?

Наверное, с того момента, как наступило лето. «Ах, лето, ах, лето, лето красное, будь со мной…» «Ох, лето красное, любил бы я тебя…» Лето…

Он его хорошо запомнил, выучил наизусть, вогнал в кровь, вбил в сознание. Именно тогда, с первых дней лета, как ему казалось, вдруг произошло что-то, что-то сломалось в отлаженном механизме их отношений, хотя вряд ли это можно было назвать механизмом; скорее, горячечным потоком, нет, двумя потоками, которые бросились навстречу друг другу и слились в жарких объятиях, и стремительно понеслись вместе, обнявшись, прокладывая, пробивая новое русло.

Едва расставшись, они уже начинали скучать друг по другу; как безумные, звонили друг другу по пять-шесть раз в день, а то и больше, словно пытались удостовериться, что это не сон.

— Да, мой хороший… — говорила она, — и его сердце готово было выпрыгнуть из груди и покатиться мячиком к ее ногам — такая щемящая нота звучала в этом обращении; казалось, чего тут необычного? А вот поди ж ты, брало за сердце и не отпускало долго-долго.

Все поменялось в тот летний день, когда она предупредила его, что в связи с проблемами на работе и дома на какое-то время «выпадает» из установившегося уже режима общения.

Вначале он решил, что она шутит.

— А как же я? — спросил он полушутливо-полусерьезно.

— Послушай, — ответила она, — я буду общаться с тобой каждую свободную минуту. Потерпи, хороший мой, буквально недельки две-три, потом я стану свободнее, правда…

Почему-то он не придал ее словам особого значения; или, скажем так, не услышал ее.

Мужчины вообще по своей природе-собственники и эгоисты; обуреваемые самыми лучшими побуждениями, они нередко и не видят и не признают очевидного, а потом мучаются, как дети, у которых отняли любимую игрушку.

Так получилось и на сей раз.

Нет, получилось гораздо хуже.

Потому что в тот день, когда она «стартовала» в летней своей ипостаси, у него чуть ли не снесло крышу.

В тот день.

Боже, что с ним произошло?!

Куда девались его легкость и самоирония?!

Его вмиг «замкнуло»; как писали в старинных романах, печать угрюмости легла на его чело. Чего он только не передумал за то время, что она не отвечала на его телефонные звонки, смс и прочие сообщения, рассыпанные его щедрой рукой в виртуальном пространстве.

Но самое главное, ему показалось, словно что-то неожиданное и злое произошло