Надо – значит надо! - Дмитрий Ромов

поработать в республиках. Можете поговорить с Рашидовым и Киселёвым, чтобы не скупились, выделяя ресурсы?

— Только с ними?

— Нет, конечно, нужно со всеми, но начать с них хочу. У них, насколько мне известно, нет большой дружбы с Сусловым. Рашидов, к тому же, вас боится.

— Почему это?

— Так вы же за Узбекистан капитально взялись в последнее время, прессовать начали. Сейчас можно намекнуть, что Злобин не будет особо усердствовать без вашей команды и всё, Рашидов сразу ваш.

— Что сказать, я сам решу, — хмурится Андропов. — А тебе на будущее… Политика — это не «Рассказы о животных» Сетона-Томпсона. Хотя… и напоминает порой…

— Понял, не лезу, — киваю я. — А кто будет председателем вместо вас? Злобин?

— Пока вопрос открыт. Не исключено, что я буду рекомендовать Злобина, но решение принимается коллегиально. Так что, какое-то время ему придётся побыть И. О.

Ну да, чем дольше он будет исполняющим обязанности, тем дольше ты будешь держать его на коротком поводке. Куда ему деваться? Аппаратчик из него никакой, политического веса не имеет, так что все надежды на Андропова. Только он сможет продавить кандидатуру, а пока вопрос открыт, придётся Де Ниро исполнять все пожелания и требования бывшего начальника.

— Поставьте к нему одним из замов Скачкова…

— Это что ещё за блажь? Каким боком твой Скачков вообще к КГБ отношение имеет?

— Пока никаким, но разве плохо иметь ни с кем не связанного, неангажированного и кристально честного человека в руководстве комитета? Я понимаю, у вас там свои проверенные люди имеются, но у них есть и собственные интересы. А у Скачкова нет. Он в «конторе» новичок. А вот что у него есть — это свежий и незамутнённый взгляд. Для контроля это очень неплохо. Злобин человек лояльный, не попрёт против вас. А контроль не повредит.

— Ты ему не доверяешь?

— Злобину? На текущий момент полностью доверяю.

— На текущий момент, — задумчиво повторяет Андропов. — Я понимаю, зачем тебе это, но на текущий момент, возможно, смысл есть. Я подумаю…

— Товарищ солдат, вы ужинать будете? — встречает меня улыбающаяся Наташка.

— Буду, конечно, — подмигиваю я. — С самого утра росинки маковой во рту не было.

— Бедный солдатик. Мой руки и шагом марш на кухню.

— Слушаюсь и повинуюсь, товарищ енерал! — усмехаюсь я, но выполнять команду не спешу.

Звонит телефон и я снимаю трубку.

— Алло.

— Егор! Ты чего там отчебучил?

Звонит Чурбанов.

— Да…

— Чего «да»?

— Рубанул правду-матку, Юрий Михайлович.

— Правдоруб что ли? — недовольно буркает он.

— Мы помиримся, я обещаю. Не пройдёт и полгода, как станем закадычными друзьями.

— Ну, Егор, ты меня расстроил. Я думал, ты взрослый человек, но ты повёл себя, как мальчишка. Ладно, затаись теперь, не высовывайся. Недельки через две я с дедом поговорю.

— Не надо, Юрий Михайлович, — возражаю я. — Только на себя гнев накликаете. Вообще меня не упоминайте. А месяца через четыре он сам обо мне спросит, вот тогда мы и воссоединимся.

— Ну-ну, не перемудри, смотри, а то весь твой вес в дым превратится.

Я опускаю трубку и уже двигаюсь в сторону кухни, но телефон не желает со мной расставаться.

— Брагина к аппарату! — требует трубка жёстким голосом.

— Слушаю внимательно, — спокойно отвечаю я. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я тебе так представлюсь, на всю жизнь запомнишь! — взрывается мой собеседник. — В старости будет мой голос сниться! Это командир твоего взвода звонит! Где ты находишься⁈

— Собственно, там, товарищ командир взвода, куда вы и звоните. У себя дома.

— Ну, я тебе устрою дом! — орёт трубка. — Ты у меня под трибунал пойдёшь! Немедленно явиться в расположение части!

3. Пятьдесят первый

— Чё за шухер? — спрашиваю я дневального, заявляясь в расположение части.

— Какой шухер? — хмурится он, пытаясь припомнить моё лицо. — Ты в увольнении что ли был? Или командировочный?

Заметив орден и медаль на парадке, он внимательно их рассматривает.

— А-а-а, с Афгана, да? После ранения?

— А где комвзвода? — интересуюсь я.

— В канцелярии. Но это, я не советую. Он чё-то сегодня злой, как собака. Глотку тебе перегрызёт. Сука, на тумбочке стоять заставил…

— Ага, понял, — киваю я. — Спасибо за предостережение. А Зденек здесь?

— В каптёрке торчит, — отвечает дневальный.

— А Вован Борисов?

— Не знаю, — вмиг напрягается он. — А чё ты расспрашиваешь? Иди, да сам посмотри.

— Как это «не знаю»? — выныривает из двери белобрысый Вован. — Сучило, ты чё не знаешь, кто где находится? Щас комвзвода стукану.

Он ржёт и протягивает мне руку.

— Здорово, корефан!

— Здорово, Вован. Держи дачку с воли.

Я отдаю ему дипломат.

— Ты сам сучило, в натуре! — огрызается дневальный. — Я Стачилин, запомнить не можешь?

— Красава, Брагин, — оживляется Вован и, колыхнув дипломат, прислушивается к тонкому стекольному перезвону.

— Сучилин! — раздаётся грозный рык.

Из каптёрки выглядывает старший прапорщик Зданевич. Он же Зденек.

— Ты дневальный или хер с горы⁈ Сейчас ещё три наряда схлопочешь! Ну-ка, встал смирненько. Вот так, молодец. Так и стой. Брагин, иди сюда! Заходи в каптёрку!

На этот раз я прихватил пять посылторговских сотен. Но отдавать не тороплюсь, пока вручаю лишь бутылку вискаря. А дальше видно будет.

— Вернулся, значит, блудный сын? — усмехается он, принимая подношение, как нечто само собой разумеющееся.

— Не знаю пока, Василий Гаврилович. Командир взвода звонил. Орал, как потерпевший, но для чего меня вызывает не объяснил.

— Так его железным членом отымели, заорёшь тут. Причём чуть ли начальник погранвойск его выдрал. У него боец в части вообще не появляется, а он в х*й не дует. Это как называется? Он прибежал, жопа дымится, глаза, как у рака. Где, говорит, мать вашу, Брагин и кто это такой вообще? Я отвечаю, мол, есть у нас такой солдатик, но он по личному распоряжению товарища председателя на особом положении. А он на мне давай злобу вымещать. Говно, а не человек. Так что, давай, бери вазелин и иди, пока он нас всех уставом не за*бал.

— Я ему тоже бутылочку принёс. Как думаете, отдать?

— В жопу ему эту бутылку засунуть.