Боги Абердина - Михей Натан

Один из студентов за соседним столиком — парень с толстой шеей, короткой стрижкой, одетый в джинсы, кроссовки и спортивный костюм — откинулся на спинку стула и уставился на Артура. Но тот его проигнорировал.

— В любом случае, я являюсь координатором проекта, — продолжал Арт. — И, как ты понимаешь, отвечать всегда приходится мне. Постоянно ищу дополнительную помощь, в особенности в плане переводов и написания предварительных тексов. У тебя хорошие переводы, мне нравится ритм. Уверен, что ты мог бы…

Парень с толстой шеей откашлялся. Он был сложен, как медведь. На зеленой куртке спереди значилось «Абердин регби».

— Здесь не разрешается курить, — сказал он.

Арт продолжал дымить. Регбист склонил голову набок, посмотрел на трубку Артура, затем на ее обладателя.

— Ты разве не слышал, что я сказал?

— Слышал, — ответил Арт.

— Значит, загаси трубку.

— Погашу, когда докурю.

Регбист вздохнул.

— Вот мерзавец, — сказал он.

Артур повернулся назад ко мне. Регбист еще смотрел на Арта какое-то время, потом вернулся к своему обеду.

— Вот о чем я говорю, — пояснил Арт, затягиваясь и выпуская кольцо дыма. — Богатые детки. Никакого характера. Храбрость отсутствует.

Я не знал, что сказать. Мой собеседник постучал по трубке, высыпал табак на пол и прижал ботинком.

— Наверное, приятно осознавать, что ты — последний, — заявил мне Артур, убирая трубку. — Чувствуешь свободу.

Я улыбнулся в замешательстве, не понимая, о чем он говорит.

— Ты — сирота, — сказал он. — Остался только ты. Насколько я понимаю, никаких братьев и сестер у тебя нет?

— Откуда знаешь?

— Догадался. Тебя нравится Чосер?

— Мне он не нравится, — признался я. До этого дня я ничего не читал из Чосера.

Артур рассмеялся.

— Чосер выразил это лучше всех: близкое знакомство порождает презрение. Если ты проводишь достаточно времени рядом со смертью, и она перестает тебя пугать, то начинаешь ее ненавидеть. Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, — ответил я. — Не понимаю. Я на самом деле не боялся смерти, пока не умерла мама.

Артур пожал плечами и с сочувствием посмотрел на меня.

— Тебе следует сходить к доктору Кейду и сказать, что мы с тобой побеседовали. Передай ему: я считаю, что ты станешь хорошим дополнением к нашему маленькому клубу.

Он улыбнулся мне, взмахнул рукой и быстро ушел, держа в руке портфель. Я остался за столом, размышляя, почему моя персона вообще его заинтересовала.

Глава 2

В пятницу утром я нашел кабинет доктора Кейда в Торрен-холле. В коридорах стояла тишина, только мои шаги нарушали торжественность священного шестого этажа, где работали все старшие преподаватели Абердина.

Кабинет Кейда оказался последним в конце коридора. Я быстро прошел мимо, надеясь услышать голос изнутри, но до меня не донеслось никаких звуков.

Под табличкой с фамилией клейкой лентой прикрепили карикатуру, края которой обтрепались и пожелтели. Это был черно-белый рисунок с изображением мужчины на диване в гостиной. Он закрывал лицо руками. Женщина в переднике, с бигуди в волосах стояла над ним и показывала пальцем ему в лицо. Ее рот был раскрыт — она кричала. У ног мужчины находился пудель с поднятой задней лапой. Пудель на него мочился. Сквозь окно гостиной можно было увидеть полицейского, который стучался в дверь и держат за шиворот мальчика. Подпись под рисунком вырезали, вместо нее красными чернилами написали одно предложение: «Quos deus vult perdere prius dememtat» — «Тех, кого Бог хочет уничтожить, Он вначале сводит с ума».

Я тихо постучался. Мгновение спустя дверь раскрылась, и на меня уставился глаз.

— Чем могу быть полезен?

Глаз моргнул.

— Доктор Кейд?

Глаз медленно закрылся, словно устал.

— Да?

— Меня зовут Эрик Данне. Вчера со мной разговаривал Артур Фитч…

Глаз оставался закрытым.

— Он упомянул, что для вашего проекта требуется помощь… — я замолчал.

Глаз открылся.

— И?

— Арт сказал, что я стану неплохим дополнением.

Глаз посмотрел вниз.

— Я могу еще как-то помочь вам, Эрик?

Было странно слышать мое имя из уст Кейда. Я не ожидал такого обращения от него. Эффект получился противоположным. Вопрос звучал более официально и отстраненно, чем если бы он обратился ко мне «мистер Данне».

— Нет… Я просто хотел узнать…

— Я очень занят, — сказал глаз. — Извините меня.

Щелчок. Дверь закрыли.

Я развернулся и пошел прочь, злясь на себя за то, что вообще отправился туда.

Арта не было на занятиях у доктора Тиндли, поэтому я пребывал в смятении и никак не мог сконцентрироваться на лекции. У меня в сознании продолжал вертеться рассказ Корнелия Грейвса. Его мать ужинала с современником генерала Лафайета. Но это невозможно!

Потом я задумался об открытой книге, которую видел на письменном столе Грейвса, об опутанном колючками блаженном, который держит золотой камень, нарисованный так, словно внутри него мерцает свет.

— Мистер Данне?

Я поднял голову. На меня с возвышения глядел доктор Тиндли. Длинный нос смотрел вниз, преподаватель поджал губы и стал стучать указательным пальцем по деревянной кафедре, словно метроном.

— Шестая часть «Энеиды». Мне перевести за вас или просто назвать номер страницы?

Я обратил внимание на текст и стал читать вслух о спуске Энея в подземное царство.

В тот вечер за ужином я сидел рядом с Николь Дженнингс. Она приехала из Нью-Йорка и специализировалась по истории искусства. Такие девушки обычно смеются на комедиях положений и любят красить ногти в ярко-розовый цвет, а также носят коротенькие топики, демонстрируя подтянутый загорелый живот. После начала занятий она красила волосы, по крайней мере, уже трижды, выбирая одежду под новый цвет. В последнее время Николь стала блондинкой, что прекрасно сочеталось со свитером цвета слоновой кости, который и сейчас был на ней. Край свитера не доходил до верха брюк, проглядывал пупок.

У нас имелось очень мало общего, и нашу дружбу можно было отнести к социологическим феноменам, свойственным лишь учебным заведениям и офисам. В таких местах сталкиваешься с различными людьми и можешь подружиться практически с любым.

Мы ели виноград и говорили о какой-то ерунде — об общежитии, о том, как идет семестр. Она спросила о моей работе, я рассказал ей про Корнелия и о том, что Джош с Кенни показали мне в лесу.

— Я слышала об этом, — призналась Николь, оторвав виноградину от ветки на моей тарелке. Теперь она держала ее между кроваво-красными ногтями. — Поклонение дьяволу и все, что с этим связано, меня пугает… — Моя собеседница драматически содрогнулась. — Ты слышал, что в прошлом году в этом лесу нашли кости какой-то девушки? Знаешь, что я думаю? Я считаю, что этот самый Корнелий — больной человек.

— Вполне может быть сумасшедшим, — согласился я. — И я считаю, что он умирает. Грейвс кашляет кровью.

— Ну, в любом случае, он очень стар. Вероятно, у него рак или еще что-то. Ему, наверное, девяносто лет. По крайней мере.

— Он сказал, что больше, заявил, что его мать ужинала с маркизом де Лафайетом.

— А это кто такой? Любитель помучить женщин?

— Нет, — ответил я. Николь в это время потирала рукой живот. Девушка любила пофлиртовать, несомненно. — Лафайет сражался вместе с колонизаторами во время Войны за независимость. Он умер в 1834 году. Если мать Корнелия Грейвса с ним ужинала, даже если мы предположим, что она в то время была маленькой девочкой, все равно получается, что профессору больше ста пятидесяти лет.

Похоже, это не произвело впечатления на Николь.

— Моя собака прожила двадцать лет. А тот старик в Библии… — Она вытянула руки над головой, что было еще одной ее привычкой. Так Николь могла продемонстрировать большую грудь, привлекая к ней внимание. Свитер прекрасно облегал ее формы. — Мафусаил, так? Он умер где-то в возрасте тысячи лет.

— Это просто сказка, — заметил я.

— Нет, не сказка. Это из Библии. — Девушка скрестила руки на груди. — Ты не веришь в Библию?

— Совсем не верю.

— Почему? Ты еврей? Ты не похож на еврея.

— Я не еврей, — ответил я.

Полной уверенности в этом не было. Предположительно, у меня имелась двоюродная бабушка с фамилией Левин, но все сведения умерли с моей мамой.

Николь раздраженно выдохнула:

— Тогда почему ты не веришь Библии?

— В твоих словах нет смысла, — заметил я. — Евреи верят Библии.

— Судя по тому, что я слышала, — нет. — Она улыбнулась мне, демонстрируя идеальные зубы. — В любом случае, тебе, наверное, следует прямо спросить Корнелия Грейвса, сколько ему лет. Если только ты не боишься того, что он может сказать.