Эрнестина - Маркиз Сад

– Сударь, – начинает Герман, полный решимости, – я пришел к вам, как к человеку чести. Имя ваше, положение и богатство призваны меня в этом убедить. Итак, остается лишь потребовать вашего честного слова, сударь, то есть вашего письменного обязательства, что вы отказываетесь от всяческих притязаний на Эрнестину. Иначе я вынужден буду предложить вам один из этих пистолетов, и тогда каждый из нас получит возможность застрелить другого.

Сенатор, несколько оглушенный таким приветствием, сперва поинтересовался, хорошенько ли подумал Герман прежде чем являться сюда и отдает ли он себе отчет, что человек столь высокого ранга, как граф, не обязан давать удовлетворение столь незначащему лицу.

– Обойдемся без инвектив, сударь, – ответил Герман. – Я здесь не для того, чтобы их выслушивать, а напротив, для того, чтобы выяснить, на каком основании наносите мне оскорбление вы, пытаясь соблазнить мою возлюбленную. Вы говорите: лицо столь незначащее? Да будет вам известно, сенатор, что любой человек вправе требовать от другого удовлетворения как за нанесенное ему оскорбление, так и за отнятое у него добро. Предрассудок разделения людей по рангам – не более, чем химера. Природа создала всех людей равными. Нет ни одного смертного, кто не вышел бы из ее утробы голым и неимущим и кого бы она сохраняла или уничтожала каким-то особым способом. На мой взгляд, один человек отличается от другого лишь мерой своей добродетели. И более всего достоин презрения именно тот, кто, пользуясь привилегиями, дарованными ему ложными условностями, безнаказанно предается пороку. Поднимайтесь, граф, будь вы хоть сам государь, я все равно потребовал бы от вас сатисфакции. Еще раз повторяю – я не отступлюсь. Так что поторопитесь защищаться, а иначе я просто пристрелю вас.

– Минутку, – сказал Окстьерн, одеваясь, – присаживайтесь, молодой человек, может прежде чем драться, позавтракаем вместе... В такой милости вы мне не откажете?

– Я к вашим услугам, граф, – ответил Герман. – Однако надеюсь, после этого вы ответите на мой вызов.

Звонят, подают завтрак. Сенатор приказывает оставить его с Германом наедине и после первой чашки кофе спрашивает, были ли его действия согласованы с Эрнестиной.

– Разумеется, нет, сенатор. Она не знает, что я у вас. Эрнестина о вас лучшего мнения, она даже сказала, что вы готовы оказывать мне услуги.

– В таком случае, чем же объясняется ваш неблагоразумный поступок?

– Опасением быть обманутым, уверенностью, что, любя Эрнестину, невозможно от нее отказаться и, наконец, просто желанием объясниться.

– Что ж, вы добьетесь столь желанной для вас ясности, Герман. И хотя ваше недостойное поведение заслуживает с моей стороны лишь попреков... и неразумными своими действиями вы могли изменить мои добрые намерения в отношении дочери полковника, я все же сдержу данное слово... Да, Герман, вы женитесь на Эрнестине, раз я пообещал, так и будет. Не думайте, молодой человек, что я вам ее уступаю, вам я бы ничего не уступил. Этого добилась от меня Эрнестина, и ради ее счастья я жертвую своим собственным.

– О какое благородство!

– Я уже сказал, вам не за что благодарить меня. Я стараюсь лишь для Эрнестины и от нее одной жду признательности.

– Позвольте и мне присоединиться к ней, сенатор, позвольте принести вам тысячу извинений за мою несдержанность... Однако, сударь, могу ли я рассчитывать на ваше слово, и если вы действительно намерены сдержать его, не откажитесь ли вы изложить ваше обещание письменно?

– Я напишу все, что вы пожелаете, хотя считаю это бессмысленным – несправедливые подозрения лишь подчеркивают необдуманность и дерзость вашего поступка.

– Это необходимо для спокойствия Эрнестины!

– Она не столь недоверчива, как вы. Она полагается на меня. А впрочем, не имеет значения. Я напишу, однако письмо будет адресовано Эрнестине. Любая другая форма обязательства неприемлема: я не смогу оказать вам услугу, не унизившись перед вами...

Сенатор берет письменный прибор и выводит следующие строки:

«Граф Окстьерн обещает Эрнестине Сандерс, что она будет свободна в своем выборе. Он также обязуется принять необходимые меры, чтобы она могла беспрепятственно наслаждаться радостями супружества, чего бы это не стоило тому, кто ее обожает и чья жертва будет столь же неизбежной, сколь жестокой».

Несчастный Герман не уловил страшный смысл этого послания. Он схватил его, покрыл поцелуями, еще раз принес графу свои извинения и помчался к Эрнестине, торопясь представить ей печальные трофеи своей победы.

Барышня Сандерс пожурила Германа. Она выговорила ему за его недоверие по отношению к ней. После чего заметила, что Герману впредь не следует держать себя столь вызывающе с человеком, стоящим выше его по положению. Следовало также опасаться, что граф, уступивший лишь из соображений собственной безопасности, по зрелом размышлении может решиться на крайние меры, губительные для них обоих, и во всех случаях, весьма неблагоприятные для ее отца. Герман успокоил возлюбленную, показал ей записку... Эрнестина прочла, не обнаружив ее двусмысленности. Поделились своими заботами с полковником. Тот в еще более резкой манере, нежели дочь, высказался против неосмотрительного поведения молодого человека. Тем не менее все уладилось, и трое нашей друзей, безоглядно поверивших в обещания графа, расстались в спокойном расположении духа.

Тем временем Окстьерн после сцены с Германом поспешил в апартаменты Шольц и рассказал ей обо всем, что недавно случилось. Дерзкий поступок молодого человека окончательно убедил Шольц, что у нее не оставалось никаких шансов соблазнить его. И эта злобная женщина с еще большей решимостью приняла сторону графа, пообещав содействовать ему до конца, вплоть до полного уничтожения злосчастного Германа.

– В моих руках верное средство погубить его, – говорила эта мегера... – у меня есть второй ключ от кассы – он не знает об этом. Я заранее произведу учет переводных векселей на сто тысяч дукатов для негоциантов из Гамбурга, после чего лишь от меня одной будет зависеть – брать ли его с поличным. С этой минуты он вынужден будет сделать выбор: жениться на мне или погибнуть.

– Если он выберет последнее, прошу незамедлительно известить меня, – сказал граф. – И тогда, будьте уверены, я найду наилучший способ отомстить за нас обоих.

Итак, двое негодяев, объединенных общими низменными интересами, возобновили подготовку осуществления своих коварных замыслов, наполняя их еще более гнусным и недостойным содержанием.

Для приведения в порядок своих дел Окстьерну требовалось на время расстаться с полковником и его дочерью. В разговоре с Эрнестиной граф держался сдержанно. Вместо выражений любви и своих истинных намерений, лицемер употребил все свое мастерство и явил собой образец благородства и бескорыстия. Он снова осыпал Сандерса обещаниями о его продвижении по службе и условился с ним о предстоящей поездке в Стокгольм. Граф предлагал Сандерсу и Эрнестине апартаменты у себя в доме. Однако полковник ответил, что предпочитает поселиться у своей кузины Плорман, которая собиралась оставить наследство его дочери. Проявив подобную заботу и участие, Эрнестина подтвердит свое дружеское расположение к старой тетушке, готовой существенно увеличить ее состояние. Окстьерн одобрил такой план. Эрнестина боялась морских путешествий, поэтому ехать договорились в карете. Расставание проходило при взаимных уверениях в дружбе и почтении, и никто ни разу не обмолвился о выходке молодого человека.

Шольц продолжала свое притворство в отношениях с Германом. Стремясь затаиться перед нанесением решающего удара, она не заговаривала о своих чувствах и никак их не выражала. В ее поведении, как и в прежние времена, сквозило лишь доверие и благожелательность. Она не сказала Герману о том, что осведомлена о его безрассудной выходке в доме сенатора. И наш простодушный юноша решил, что граф предусмотрительно скрыл от нее сцену, в которой выглядел не в самом выгодном свете.

Тем не менее, для Германа не было тайной, что полковник с дочерью вскоре собираются покинуть Норрчёпинг. Однако непоколебимо уверенный в преданности возлюбленной, в дружеских чувствах полковника и в истинности обещаний графа, он ничуть не сомневался: главная забота Эрнестины в Стокгольме – воспользоваться покровительством графа для их скорейшего воссоединения. Эрнестина беспрестанно уверяла в этом Германа, и намерения ее были совершенно искренними.

Так продолжалось еще несколько недель. Наконец в Норрчёпинге появилась роскошная карета, сопровождаемая многочисленными лакеями. Им было велено передать полковнику Сандерсу письмо от графа Окстьерна, а также выслушать приказания этого офицера относительно его поездки в Стокгольм вместе с дочерью, для чего и предназначался посланный экипаж. Письмо содержало сообщение для Сандерса о том, что благодаря заботам сенатора, вдова Плорман подготовила для родственников самые лучшие в своем доме покои, что полковник и его дочь вольны приехать, когда им будет угодно, и что граф ждет момента, когда сможет уведомить своего друга Сандерса об успехе первых ходатайств в его пользу. Что касается Германа, – продолжал сенатор, – ему следует дать время для спокойного завершения взаимных расчетов с госпожой Шольц, в результате чего его состояние будет приведено в надлежащий порядок, и он станет еще более достойным претендентом на руку прекрасной Эрнестины. От подобного устройства дел в выигрыше окажутся все. Полковник за этот период будет удостоен пенсии, а возможно, и нового звания и также сможет предоставить дочери дополнительные блага.