Эрнестина - Маркиз Сад

– Дело не обойдется без крови, граф... Я говорил – нам не обойтись без крови!

– Знаю, – говорит Окстьерн, – и именно поэтому подставляю свою грудь, поторопитесь вскрыть ее... лишь из нее одной должна пролиться кровь.

– Мне надлежит поступить с вами совсем иным образом, – отвечает Сандерс, всячески стараясь высвободить свой клинок. – Я хочу наказать вас за злочинства согласно законам чести.

– Я не достоин принять ваши условия, почтенный человек, – возражает Окстьерн. – И поскольку вы не желаете получить сатисфакцию приличествующим вам способом, я избавлю вас от излишних забот...

Произнеся это, он стремительно бросается на шпагу полковника, которую тот по-прежнему не выпускал из рук, и обагряет ее своей кровью.

Однако полковник тотчас выдергивает свою шпагу:

– Довольно, граф! – восклицает он. – Кровь ваша пролилась – я удовлетворен... Исправление ваше пусть довершают небеса, я же не желаю становиться вашим палачом.

– Обнимемся, сударь, – предлагает истекающий кровью Окстьерн.

– Нет, – говорит Сандерс. – Я готов простить ваши преступления, но другом вашим не стану.

Мы поспешили перевязать рану графа. Великодушный Сандерс помог нам.

– Ступайте, – говорит он сенатору. – Идите, куда глаза глядят, и наслаждайтесь дарованной вам свободой. И по возможности старайтесь благими делами загладить свою вину за свершенные вами преступления. Иначе мне самому придется перед всей Швецией отвечать за мое злодейство – возвращение в ее лоно чудовища, от которого она с таким трудом избавилась... Господа, – продолжил Сандерс, глядя на меня и Фалькенейма, – я все предусмотрел. Экипаж, находящийся на постоялом дворе, предназначен для Окстьерна, но он также может доставить до места назначения вас обоих. Мои лошади поджидают меня в другом месте. Желаю вам всего доброго. Беру с вас слово чести, что вы отчитаетесь перед королем обо всем, чему были свидетелями.

Окстьерн снова пытается броситься в объятия своего освободителя, умоляя того принять его дружбу, поселиться в его доме и разделить его богатства.

– Сударь, – говорит полковник, отстраняясь от него, – я уже сказал, что не приму от вас ни благодеяний, ни дружбы. Единственное, чего я требую от вас – служения добродетели. Не заставляйте же меня раскаиваться в том, что я сделал... Вы говорите, что желаете утешить меня в моих печалях. Самый верный способ того добиться – изменить ваше поведение. Каждое доброе слово о вас, которое дойдет до меня, возможно, сотрет из моей души глубокие следы страданий, запечатленные в ней вашими злодеяниями. Если же вы по-прежнему останетесь негодяем, то каждое ваше преступление тотчас воскресит перед моими глазами образ той, кого вы убили моей рукой – и тогда вы ввергнете меня в отчаяние. Прощайте, Окстьерн. Расстанемся, чтобы никогда больше не встречаться...

При этих словах полковник удаляется... Окстьерн в слезах. Он устремляется к Сандерсу, пытаясь последовать за ним... Мы его останавливаем и в почти бессознательном состоянии относим в карету. Вскоре мы прибываем в Стокгольм.

Целый месяц несчастный находился между жизнью и смертью. По истечении этого срока он попросил нас сопроводить его к королю. Тот приказал нам рассказать обо всем, что произошло.

– Окстьерн, – говорит сенатору Густав, – теперь вы убедились, насколько принижает и обесценивает человека преступление. Ваш ранг, богатство и происхождение – все изначально возвышало вас над Сандерсом. Он же, добродетелями своими, вознесся на недостижимый для вас уровень. Наслаждайтесь милостями, кои он просил вам вернуть, Окстьерн, я не стану возражать... Уверен – после такого урока вы либо сами учините над собой расправу еще прежде, чем мне станет известно о ваших новых злодеяниях, либо уже не опуститесь до их свершения.

Граф припадает к стопам государя, клянясь отныне вести себя безупречно.

Он сдержал данное обещание: вся Швеция подтвердит, как множеством благороднейших и прекраснейших деяний загладил он былые свои ошибки. На его примере и без того мудрая эта нация укрепилась в понимании того, что для удержания людей от зла и возвращения их на путь истинный не всегда стоит прибегать к беспощадной мести и тирании.

Сандерс вернулся в Норрчёпинг. Там он завершил свое жизненное поприще в уединении, каждодневно оплакивая свою обожаемую дочь. Боль утраты смягчалась беспрестанно слышимыми им восхвалениями в адрес того, чьи оковы он разорвал.

– О добродетель! – восклицал он порой. – Быть может, все, что случилось, было необходимо, дабы привести Окстьерна в храм твой! Если так – сие послужит мне утешением: преступления этого человека обрушились на меня одного, благодеяния же его достанутся многим.