Хрестоматия по патопсихологии - Блюма Зейгарник

Исследование психологии микроцефалов представляет еще много интересных фактов, которые могли бы послужить для выяснения или иллюстрации некоторых психологических воззрений, например, относящихся до теории сознания, теории развития чувствований, теории внимания, но и так мой очерк вышел слишком длинным, и я не могу затрагивать такие важные вопросы. Тем более, что самое главное, чему нас может научить изучение микроцефала с психологической точки зрения, это, по моему мнению, то, на чем я подробно остановился, а именно это изучение заставляет нас считать необходимым признание физиологической раздельности процессов, лежащих в основе механических сочетаний и сочетаний логических, т. е. имеющих целью логическое объединение. А физиологическая раздельность этих двух родов сочетаний заставляет признать существование физиологической функции, направляющей сочетания в смысле логического объединения, или, говоря иначе, направляющей функции ума и высшей направляющей функции разума[3].

Многие психологи вместе с Вундтом считают, что для объяснения умственной деятельности недостаточно предположения простых ассоциативных процессов, а нужно еще допустить существование деятельности, имеющей содержанием- своим направление сочетаний. Это «активная апперцепция» Вундта. Необходимость допущения такой направляющей деятельности вытекает уже из того, что мы не можем отрицать у людей самых различных национальностей и различных исторических периодов единства логики и единства многих других высших проявлений душевной жизни, как, например, нравственного императива в широком смысле этого слова. Для объяснения этого единства недостаточно одних механических ассоциаций смежности и одновременности и даже простых сочетаний по внешнему сходству - нужны еще сочетания представлений, более глубокие, совершающиеся по известному, единому для всего рода человеческого направлению. Только признавая существование направляющей функции, и можно объяснить высшие проявления разума и его единство для всех нормальных людей.

Я сказал, что Вундт называет функцию, заведующую логическими сочетаниями, активной апперцепцией. Я избегаю употреблять это название, я говорю или просто «направляющая функция», или «направляющая сила ума или разума». Я это делаю потому, что вундтовская апперцепция (сколько я могу понять его несколько туманное изложение этого предмета) есть высшее проявление сознательности. Апперцепция его есть приведение психических актов в ясный пункт сознания. Правда, с этим соединено и действие, и даже мускульное движение, и действие это заключается в логическом сочетании представлений, но на первом плане все-таки стоит наибольшая ясность сознания.

Мне кажется, что нельзя так соединять две функции: одну - приведение в ясный пункт сознания, а другую - направление сочетаний по принципу логического объединения. Есть факты, служащие указанием, что сочетания по этому принципу совершаются и ниже уровня ясного сознания. Высшие творческие сочетания, происходящие во время поэтического вдохновения, совершаются в силу роковой потребности объединения и чаще всего без отчетливого сознания, и только готовый результат является в ясном поле сознания, да и то не всегда. То же можно сказать и о сочетаниях, лежащих в основе гениальных открытий, художественного творчества и высоких нравственных деяний. Это и заставляет меня считать, что «направляющая функция разума» должна быть отделена от высшей сознательной деятельности, от активной апперцепции, для которой активное внимание является главным орудием.

Правда, очень часто эти функции действуют и развиваются параллельно, но все-таки они не тождественны. Активная апперцепция есть приведение психических актов в наиболее ясный пункт сознания, а направляющая функция разума есть более широкая и более глубокая деятельность, заключающаяся вообще в сочетании идей, чувствований и стремлений по определенному направлению. Эта деятельность присуща человеческой организации; она есть результат специального дифференцирования физиологических отправлений нервных центров человека; она обусловливает образование понятий, она обусловливает гармонию высших проявлений разума. Ее деятельность может быть и ниже уровня сознания. Конечно, активная апперцепция пользуется этой общей и глубокой функцией: для приведения психических актов в ясный пункт сознания необходимо, чтобы была возможность активного, произвольного сочетания идей (а именно это и происходит при активной апперцепции); но это только одна часть деятельности направляющей функции ума. Правда, это часть очень важная не только по своему непосредственному значению для ясности сознавания, но и потому, что этим путем дается возможность не только направлять ее для тех или других целей сознания, но и стимулировать и развивать ее. В произвольном внимании, обращенном на то или другое, мы имеем способ концентрировать физиологические функции именно на этой направляющей деятельности и тем имеем возможность упражнять ее, усиливать и развивать. Отсюда - величайшее значение дисциплины активного внимания для каждого человека, отсюда и то, что даже люди очень даровитые, с обширным запасом направляющих сочетания импульсов должны много и активно работать, чтобы их сила не растрачивалась попусту. Насколько активное внимание увеличивает проявление этой силы, можно видеть на той же Маше, которая была предметом этого очерка. У Маши функция, управляющая сочетаниями логическими, крайне слаба; проявления ее деятельности чрезвычайно немногочисленные, но мы видим, что и у нее под влиянием тех стимулов, которые возбуждают у нее, хотя бы на короткое время, активное внимание, является усиление процесса сочетаний по смыслу, являются, хотя очень небольшие, проявления этого процесса в виде смутного сознания какой-то цели, в виде послушания, хотя и недостаточно осмысленного, а иногда даже в словах, наводящих на мысль о существующей, хотя и слабой, разумности.

В заключение я должен прибавить, что признание существования функции, заключающейся в направлении сочетаний по определенному плану, который может быть назван разумным, кажется для многих уступкой метафизическим воззрениям. Но я совершенно не согласен с этим. Разум человека не есть что-то метафизическое, это такое свойство психической деятельности человека, с которым мы имеем дело на каждом шагу. Правда, мы не можем еще дать этому понятию точного определения, но нам постоянно приходится делать различение того, что разумно и что неразумно, следовательно, непосредственное понимание того, что такое разум, у нас имеется. Для разума как свойства нормальной человеческой организации мы должны предполагать и субстрат, и механизм, и вот для уяснения этого механизма является почти необходимым предположение направляющей сочетания функции. Лишь определение сущности того направления, по которому должны происходить различные сочетания, ставит нас лицом к лицу с некоторыми метафизическими воззрениями, но и оно еще не вводит нас в их область, так как здесь мы и останавливаемся, ограничиваясь в этом определении простой символической формулой: мы говорим, что понятие разума и смысла (когда говорят об осмысленных сочетаниях) уясняется больше всего представлением о нахождении этим путем единого во множестве. Несмотря на кажущуюся метафизичность этой формулы, она, однако, не может считаться таковой, потому что является выражением результатов эмпирического исследования и выводом, сделанным из анализа множества пррявлений душевной жизни человека.

Но если предположение существования направляющей функции разума и не есть предположение метафизическое, а результат наблюдений и опыта, тем не менее оно все-таки остается только предположением, с которым далеко не все психологи-эмпирики могут согласиться. Ввиду этого и всякий факт, который может нам уяснить значение этой функции и тем более подтвердить существование ее, имеет неоспоримое значение. К таким фактам принадлежат, по моему мнению, и данные, добываемые изучением микроцефалов.

П. Б. Ганнушкин

ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ[4]

...Мы можем установить следующие основные клинические признаки, определяющие эту группу явлений. Первый признак состоит в постоянстве, прирожденности известных психических особенностей у представителей этой группы людей; второй - состоит в том, что эти особенности отражаются на всей душевной жизни субъекта; наконец, третий - в том, что эти особенности таковы, что при их наличности индивидуум должен рассматриваться как находящийся на границе между душевным здоровьем и болезнью. Эти индивидуумы, находясь на свободе, резко отличаются от обыкновенных, нормальных людей; оказавшись же - добровольно ли или вследствие столкновений с законом - в специальном заведении для душевнобольных, они точно так же резко отличаются и от остального населения этих учреждений...