Дьявол в 'Доме кукол' - Ричард Кадри

тут меня осеняет. Мы не в обычных коридорах. Главный этаж Бреши Еноха представляет собой лабиринт.

— Почему мы остановились? — спрашивает Герион.

— Заблудились. Я пытаюсь понять, смогу ли я вернуть нас туда, откуда мы начали.

— Это хорошая идея?

Крики позади нас подкрепляют его мысль.

— Помню, кто-то однажды сказал мне, что в лабиринте главный фокус заключается в том, чтобы всё время поворачивать налево, и в конечном итоге ты выберешься.

— Это правда? — спрашивает Герион.

— Не знаю. Никогда не пробовал. А может это способ попасть в центр, а не наружу.

Герион оседает. Обхватывает голову руками. Ни у кого из солдат больше нет оружия. Они изодраны, искусаны и окровавлены, и все глядят на меня, как потерявшиеся в зоопарке дети. Я говорю первое, что приходит на ум.

— Попробуйте открыть двери. Может, там есть окно или место, где можно спрятаться и найти выход.

Это заставляет их двигаться. Мы направляемся в разные стороны по всем четырём коридорам от перекрёстка, дёргая и пиная дверные ручки. Они все заперты, но больше ничего не остаётся делать. Мы продолжаем пробовать одну дверь за другой. Наконец, одна открывается.

— Сюда, — кричу я. — Я нашёл.

Я толкаю дверь, высоко держа над головой светящуюся палочку. Комната пуста. На дальней стене зарешёченное окно. Я направляюсь к нему. Сделав три шага, я слышу треск, и подо мной проваливается пол. Последнее, что я вижу, пока падаю — потрясённое, испуганное, глупое лицо Гериона.

Меня будит Мартин Денни[15]. Это «Тихая деревня», сплошные птичьи крики и тропические аккорды фортепиано. Кто-то поднимает меня с пола и усаживает на барный стул. Первое, что я ясно вижу — это бармен Карлос. Затем пластиковую гавайскую танцовщицу. Пальмы. Я в «Бамбуковом доме кукол».

— Может, тебе хватит на сегодня? — спрашивает Карлос и поворачивается к кому-то справа от меня.

— Как думаешь? Слишком много или в самый раз, чтобы воспользоваться? — раздаётся женский голос.

Я поворачиваюсь. Прямо рядом со мной Кэнди. Она целует меня. У меня болит и кружится голова, как на карусели в Диснейленде.

Кэнди притворно хмурится.

— Ах-ох. Похоже, слишком много. Наверное, нам нужно доставить тебя домой.

— Домой? — всё, что я могу выдавить.

Подходит Видок. Кладёт руку мне на плечо.

— Помнишь дом. Прекрасный «Шато Мармон». Он всего в нескольких шагах. Идём. Мы заберём тебя от всего этого лю мердье[16]. Тебе больше никогда не придётся его видеть.

— Больше никогда.

Они поднимают меня на ноги. Кэнди, Видок, Аллегра и Касабян. У Касабяна есть руки и ноги. Целое тело. Он машет пальцем у меня перед носом.

— Ты никогда не знал, когда хватит — значит, хватит.

Я смотрю на Кэнди, и моё сердце снова разбивается, как тогда, когда я потерял Элис.

— Мне жаль это говорить, но я точно знаю, когда хватит — значит, хватит.

Достаю из-за пояса за спиной чёрный клинок и отсекаю Касабяну голову. Она катится по полу, как вспотевший баскетбольный мяч. Поворачиваюсь и бью Видока в глаз. Вытаскиваю клинок и вонзаю ему в сердце. Затем проделываю то же самое с Аллегрой и Карлосом.

— Старк. Что ты делаешь?

Они кричат без остановки, пока не разлетаются на куски на полу.

Я поворачиваюсь и смотрю на Кэнди. Она пятится, протягивая ко мне руку. Врезается в музыкальный автомат и замирает.

— Детка, это я. Что ты делаешь?

У меня кружится голова и тошнит.

— Делаю ровно то, что вы сказали. Убираюсь подальше от ле мердье.

Я выщёлкиваю наац, но не могу нанести удар по ней. Делаю выпад и втыкаю лезвие в музыкальный автомат. Денни чихает и замолкает. Поворачиваюсь и разламываю пополам стойку. Снова делаю взмах, и разрезаю барные стулья. Перепрыгиваю через стойку и принимаюсь за бутылки. С каждым взмахом нааца я забираю целый ряд бухла, пока не оказываюсь по щиколотку в нём. Возвращаюсь к стойке и переворачиваю свечку. Выпивка вспыхивает с одним большим свистом.

Я испытываю его сейчас. То старое ощущение арены, когда нет ничего лучше, чем когда что-то ломается под наацем или моими руками. Кэнди прижимается спиной к дальней стене. Я наношу удар у неё над головой, высекая большие куски штукатурки. Бью по окнам и полу. Рассекаю колонны возле двери, и всё рушится. Украшения над стойкой горят, и участки потолка светятся вишнёво-красным. Раз мы в ловушке, то пойдём ко дну все вместе.

— Верно, Енох? — кричу я.

Я рублю балки в стенах. Они начинают прогибаться. Рублю пол, пока он не начинает прогибаться под нами. Потолок занимается. Из моих лёгких высасывается воздух по мере того, как выгорает весь кислород в комнате. Я смотрю на Кэнди. Достаю чёрный клинок, чтобы швырнуть его в окно. Она знает, что грядёт вспышка.

— Хватит.

Она выкрикивает это, перекрывая треск пламени. Мне не нужно бросать нож. Окно трескается. Воздух взрывается, окутывая нас пламенем, густым, как патока. Затем всё прекращается. Комната погружается во тьму.

— Хватит.

Это не голос Кэнди. Он мужской.

— Что, во имя Люцифера, с тобой не так?

Медленно загорается свет. Я стою в тускло освещённой каменной комнате со стариком. Расколотые опоры и поддерживающие колонны беспорядочно прислонены к стенам и разбросаны по полу.

— Ты имеешь в виду моё имя, да, дедуля? Я и есть Люцифер.

У Бреши Еноха влажные слезящиеся глаза на дряблом лице. Неопрятные седые бакенбарды, которые могли быть останками мёртвой бороды. У него чёрные кривые зубы, как упавшие костяшки домино. На нём одежда, которая, наверное, выглядела царственной примерно тысячу лет назад. Теперь она похожа на безвкусный коврик для ванной в ночлежке Тихуаны. Он оглядывает комнату.

— Посмотри, что ты сделал с моим домом.

— А что я должен был делать? Никто не сказал мне, что внутри дома было кольцо. Только это не было страданием. Ты действительно полагал, что этот дешёвый театр «все это было сном» сработает? Кто-нибудь когда-нибудь попадался на неё?

Он смеётся, и смех переходит во влажный кашель. Он находит среди обломков стул, ставит его и садится. У него удивительно низкий и сильный голос.

— Ты должен был удивиться. Предложи смертным или ангелам то, что они действительно хотят, и первое, что они отбросят, — это сомнения.

— Не я. Не здесь внизу. Сомнения — мои лучшие друзья. Сомневаюсь, что я застрял здесь. Сомневаюсь, что кто-нибудь вроде