Голос Америки - Евгений Козловский

И все же, глядя наметаллические двери, Никитадо галлюцинации ясно воображал, как через два-три часавойдет заних Трупец МладенцаМалого, как отошлет контролера, как офицераную скажемю застрелит, как подложит дикторше заветный свой текст про простынки, -- воображал так долго, что вооруженные прапоранапряглись, готовые в любой миг действовать согласно инструкции. А что? подумал Никита. Может, оно и к лучшему? Рвануться зашнур, и все! И хоть траване расти! И пускай нажимают потом -- без него! -- налюбые кнопкию

Вернувшись в отдел, Никитасказал собирающейся домой Катьке: сходи-канадвенадцатый, забери пленку и сдай в преисподнюю, и Катька, обычно вертящая наподобные просьбы задом: не моя это, дескать, обязанность, НикитаСергеевич, сами, дескать, и сход-те, -- сегодня кротко кивнула, потому что зналазасобою вину. Глядя навыходящую из дверей Катерину, Никитасновапочувствовал смешанное с брезгливостью возбуждение и подумал: ну не скотинали человек?! Мир, можно сказать, рушится, аон об одном только и мечтает!.. Только об одномю

А собственно, чего он сюдавернулся? Сидеть-высиживать, чтобы подохнуть именно здесь, набоевом, как говорится, посту, в отвратительном этом черно-сером здании? Не подпускать Трупцак студии прямого эфира? Каким же, интересно, образом? -- морду, что ли, ему набить? -- так не Никите с Трупцом тягаться, Трупец -- профессионал, самбо знаетю Может, и впрямь следовало поехать с Машкою? Или сходить в главную контору, наЛубянку, прорваться к начальству, объяснить? А чего ему объяснишь, начальству? Про Обернибесова? Про кнопочку? Про то, что ребятапроводанапрямую скрутили? Про простынки белые?.. Сочтут зашизофреникаи отправят в дурдом. И будут, что самое смешное, абсолютно правы! Дагори оно все огнем! -- если Никиташизофреник -- стало быть, ничего и не случится; если же шизанулся мир, так и Бог с ним тогда, с миром! значит, заслужил мир эту самую кнопочку.

И Никитавдруг понял, что единственное, чего ему хочется сейчас всерьез -спать. 5 Напряженная внутренним нетерпением, Лидашлапо бульвару намеренно медленно, спокойно, прогулочным шагом: оназнала, что Никитатак рано со службы не возвращается, аникаких иных дел и желаний, кроме как повидаться с Никитою, у Лиды в настоящий момент не было.

Слухи о том, что все голосапроизводятся известной Конторою, несмотря нанелепость и фантастичность, ходили по Москве упорно и давно, лет пять-шесть, то затихая, то вновь усиливаясь; позапрошлой осенью они достигли апогея, и двое ребят из Комитетаборьбы засвободу информации были арестованы, -- все тогдаочень обрадовались, потому что арест явился великолепным подтверждением правоты ребят и можно было начинать широкую общественную кампанию, -- но тут, как назло, именно голосаи передали под свист и рев глушилок довольно подробную информацию о разгроме Комитета, -- и слухи тут же резко и надолго спали: если бы, мол, голосадействительно производиламощная, но глуповатая Контора, -сталабы онасамасебя дискредитировать, дак тому же еще и глушить! Это глушить было самым эмоциональным, самым веским аргументом против слухов.

Но вот сегодня утром пришло по дипломатическим каналам письмо из Парижа, и в нем черным по белому было написано, что от очередного гэбиста-перебежчикафранцузской разведке и узкому кругу эмигрантов стало достоверно известно, что голосав самом деле производятся Конторою, что радиоотдел расположен нанабережной Яузы и что в числе прочих работает там родственник видных правозащитников младший лейтенант НикитаВялых, авсе тексты и выступления Великого Писателя Земли Русской подделывает некий раскаявшийся узник совести, знакомый читателям "Континента" по серии статей о творчестве АлександраИсаевича. Дальше в письме было, что гэбист-ренегат покудастрого засекречен, так что, мол, ребята, остальное копайте сами.

Новость, что Никитаработает именно напресловутых фиктивных голосах, оказалась и для Лиды, и для родителей ударом веским: они знали, что их сын и брат служит где-то при Конторе и в определенном смысле даже уважали его запринципиальность и твердость: он представлялся им партнером, сидящим по ту сторону шахматного столаи ведущим с ними бескомпромиссный, но честный поединок, победав котором, согласно с исторической справедливостью, останется, конечно, заними, -- теперь впечатление получалось такое, будто Никитанаих глазах стянул с доски коня и спрятал в карман. Все! он мне отныне не сын! патетично воскликнул поправившийся с утрапивком диссидент Сергей Вялых. Я ему прежде спускал многое, надеялся, что одумается, поумнеет, но теперь чашатерпения моего переполнена! и, видно, не сумев в столь кратком монологе излить всю горечь свою и обиду, новоявленный Тарас Бульбадобавил, отнесясь уже к Лидии: атвой Солженицын тоже хорош! Я тебя еще тогдапредупреждалю

Телефон у них годадвакак сняли (якобы захулиганство, которого, разумеется, не было, кроме разговоров с заграницею), и мать, набрав двушек из кучки, обычно лежащей нателевизоре, пошлазвонить в автомат тем немногим, у кого телефон покаоставался. Из немногих половины не оказалось дома, однако, часадваспустя маленькая квартиркаВялых заполнилась под завязку, алюди всё прибывали и прибывали, и для каждого опоздавшего приходилось пересказывать все сначалаи показывать отрывки письма, тщательно прикрывая остальные местаконвертом, ибо до того еще, как появился первый гость, семейным советом решено было скрыть покудаот общественности обафакта: и позорящий семью факт никитиного участия в наиболее грязной из затей Конторы, и позорящий все правозащитное движение в целом и тоже отчасти семью (как-никак, Солженицын был Лидке не посторонний) факт участия Солженицына, -- приходилось пересказывать все сначала, но, надо заметить, и пересказ, и показ не представлялись обременительными ни отцу, ни матери, ни самой Лиде, потому что приятно сообщать о том, о чем узнал раньше других, -- и они все трое, перебивая друг друга, оспаривали эту обязанность, и у каждого чесался язык добавить и те подробности, которые ими же самими решено было скрыть.

Давно уже выгреблись все рубли и медяки из карманов, в дело пошли даже остатки коммуникационных двушек с телевизора, и не столько выпившие, сколько затравленные нанастоящую выпивку гости-диссиденты повели горячую дискуссию о необходимых мерах. В конце концов решили:

1) организовать в срочном порядке новый Комитет борьбы засвободу информации вместо прежнего, из тех только двоих посаженных ребят и состоящего;

2) назвать его именами тех героических ребят, отбывающих в Мордовии;

3) в целях безопасности выработать гибкий устав, согласно которому членом Комитетамог считаться каждый, кто пожелал бы себя им считать, хоть бы и в глубине души;

4) чтобы число документов Комитетаоказалось достаточно солидным, разрешить каждому его члену выпускать собственные документы, подписывая их не своим именем, но именем Комитета: так выходило и много спокойней для каждого.

Правда, не совсем ясным оставалось, как довести факт создания Комитетаи текст будущих документов до широкой общественности, коли не только газетам и журналам оттудапоставлены награнице практически неодолимые препоны, но и радио в руках Конторы, но тут все сошлись натом, что вопрос этот второстепенен: трусливая, инертная, запуганная внутрисоюзная "общественность" (ее иначе как в кавычках и общественностью-то нельзя назвать!) все равно бы не прореагировала, -- общественность же главная, истинная: иностранцы и эмигранты -- славаБогу, доступ к информации покаимеют.

Часам к четырем дело, в общем-то, было слажено, Комитет учрежден, недоставало разве фактических сведений о деятельности радиоотделаКонторы, чтобы в документах было чего писать существенного, ане только гневные и саркастические, но общие слова, и совсем уж положили ждать, сгоняв тем временем в магазин задобавкою, покафранцузская разведкарассекретит гебиста-перебежчика, но тут, подобная Александру Матросову, поднялась во весь рост Лидия и торжественно заявила, что берет подробности насебя, потому что у нее есть опасный, но достоверный канал. Л-лидк-ка, н-не с-смей! стукнул кулаком по столу догадавшийся Тарас Бульба. Я его п-прок-клянул! С-сис-тых с-сэлей можно досьтись т-только с-систыми с-срессвами! но мать кивнула: мол, выйдем, и налестничной площадке, под гудение лифтаи запахи мусоропровода, они обсудили предстоящую операцию: Лидия бросит брату в лицо пакет обвинений, постаравшись придать им максимально обидную форму, и так как Никита -- мальчик по сути все же порядочный, только испорченный проклятою Софьей Власьевною, апо характеру -- горячий, он не сможет стерпеть и о чем-нибудь дапроговорится, и уж пускай он только проговорится, пускай выдаст служебную тайну! -тогданетрудно будет вытянуть из него и остальное и, припугнув, может, вообще переманить насвою сторону. От перспективы спасти братаи одновременно заиметь своего человекав самых недрах Конторы у Лиды аж головазакружилась, и под доносящееся из-под дверей пение "Трех танкистов" оначмокнуламаму и покинуладом.