Персефона - Катерина Скобелева

***

Рыжик шла по узенькой дорожке между покосившимися заборами, вздымая ботинками фонтанчики пыли, и досадовала, что сейчас наверняка придется стоять в очереди. Телефонная будка была одна-единственная на весь поселок, зато совершенно бесплатная, поэтому под вечер она становилась местным центром общественной жизни. Возле нее собирались старушки-огородницы: успев за день полить и прополоть все свои многочисленные грядки, они горячо обсуждали непримиримую борьбу с гусеницами и звонили в Москву – детям, внукам и просто приятельницам, чтобы поинтересоваться прогнозом погоды и политическими новостями. Не тратить же деньги на мобильном, если бесплатный телефон есть.

Артем относился к этим «бабским посиделкам» с легким пренебрежением. Он никогда и никому не звонил отсюда. Ему нравилось, что здесь они отрезаны от обычной городской жизни. Ну, а Рыжику, хоть она и не любила очередей, всегда виделось нечто умиротворяющее в таких вот вечерних беседах. В них, казалось, не было ни прошлого, ни будущего, только сиюминутное настоящее, только янтарный закат над дачным поселком, только неспешные, ничего не значащие слова. Но участия в подобных дискуссиях она, конечно же, не принимала. Ежели не знаешь, как победить зловредных гусениц, так и не лезь в серьезный разговор.

Рыжик уже представляла себе, какая картинка сейчас предстанет перед ней… На низкой и узенькой скамеечке восседает сухопарый старичок с безупречной военной выправкой; рядом, ссутулившись, примостился пухленький мальчик в шортиках, белой – правда, слегка попачканной – майке и бейсболке, нахлобученной на русые вихры задом наперед. Возле них на песочке валяется упитанный будьдожка, решивший чуток вздремнуть, раз уж выдалась такая возможность.

– Я за вами?

Старик важно кивнет, решив сэкономить слова. Рыжик тоже кивнет в ответ и встанет в сторонке, глядя себе под ноги и носком ботинка вырисовывая завитушки на сереньком песке.

В телефонной будке – пожилая дамочка в ситцевом платье и кокетливой соломенной шляпке. Модница обосновалась там серьезно и надолго: на ее сосредоточенно-озабоченном личике как будто большущими буквами написано, что выходить оттуда в ближайшие полчаса она не собирается.

Вскоре песок покроется замысловатым узором из корявых линий, и Рыжик будет тоскливо смотреть на яблони за соседним забором, стараясь почему-то не встречаться взглядом со старичком. А когда оккупантка наконец-то соизволит выбраться из будки, бодрый ветеран поспешит занять ее место, словно опасаясь, что подозрительная рыжая особа нагло его оттеснит и прорвется к телефону без очереди. Пухленький мальчик переместится поближе к деду, на поводке перетащив за собой упирающегося бульдожку. Тот для вида чуток поворчит, а потом, тяжело вздохнув, уляжется досматривать сны на новом месте. Идиллия!

Надо бы провести телефонный кабель, размышляла Рыжик. Или купить мобильник, как все нормальные люди. Хотя… зачем? Только для того, чтобы сделать один звонок за лето? Ну, максимум два. Так ведь ради них можно и прогуляться до общественной телефонной будки. Всего-то пройти три улочки. А сюда уж точно звонить никто не будет. Некому. Разве что Наде может что-то понадобиться. Или вдруг Денис… «А зачем ему звонить?» – резко оборвала она эти раздумья. Общаться с ним снова Рыжику не хотелась. Она обещала себе, что не будет этого делать. Твердо обещала. Нельзя.

К удивлению Рыжика, никакой очереди у телефонной будки не оказалось. Кругом царила все та же сонная тишина полного запустения, но картинка из воображения никак не хотела рассеиваться: призраки дамочки, деда с внуком и сонного будьдожки незримо присутствовали здесь и настороженно косились на непрошенную гостью.

И все-таки один живой человек поблизости объявился: Рыжик увидела его издали, в просвете между кустами вокруг будки. Того парня, который глазел на них с Викой возле водохранилища. Он мельком глянул на пустую скамейку, но в сторону Рыжика даже не посмотрел и прошел мимо.

Наверное, он живет где-то рядом. Вовсе он не следил за ней. И нет в нем ничего опасного при ближайшем рассмотрении.

Но почему же я его раньше не встречала, если он местный, тоже дачник?

Рыжик глядела сквозь пыльное стекло на сизое небо. Кажется, намечалась гроза.

– Алло?

– Надя… привет.

– Валечка, что случилось? У тебя такой странный голос!

Надя единственная из всей семьи называла ее по имени. Рыжику казалось, что «Валентиной» могла бы зваться какая-нибудь взрослая тетенька с солидными формами и химической завивкой… «Хотя, – каждый раз поправляла она себя, – я ведь тоже уже взрослая, а формы и завивка могут еще появиться».

– У тебя тоже странный голос. Просто связь плохая, искажает его до неузнаваемости. Я на даче.

– Да, сразу чувствуется, что ты где-то далеко-далеко! Как будто вообще из-за границы звонишь.

Не могу же я сказать им, что мне… страшно? Хотя почему нет, это вполне естественно: девушка и ребенок одни на даче…

– Слушай… А ты не хочешь сюда приехать на выходные? Можно вместе с Владом.

***

Небеса приобрели темно-сиреневый оттенок, а над лесом он и вовсе сгустился до фиолетового. Вершины елей казались вырезанными из черного картона. На горизонте, за дачными крышами и старыми яблонями, малиновым светом вспыхнула зарница. Рыжик ускорила шаги.

«Как здорово, что я их позвала! Завтра Надя с Владом приедут, и все будет хорошо!» – твердила она, не замечая, что примерно такими же словами успокаивала себя еще вчера. Все будет хорошо… Все будет хорошо… Надо лишь повторять это почаще, тогда и правда все как-нибудь наладится.

Она шла мимо заборов, мимо крепеньких приземистых яблонь, тянущих над оградами ветви с неспелыми зелеными яблоками. Мимо, мимо. Какой-то чрезмерно шустрый сучок сцапал было ее за волосы, но не сумел удержать.

Рыжик уже подходила к дому, когда кто-то окликнул ее:

– Валентина?

Возле соседней калитки стояла женщина необъятных форм, одетая в какие-то балахонистые одежды и с растрепанной прической – она носила пучок, но несколько прядей выбились из него и свисали сосульками блекло-русого цвета, лезли в глаза.

И эта гражданка определенно делала Рыжику какие-то знаки пухлой рукой.

– Валечка! – зашелестела она таинственным шепотом. – Я не хотела вас расстраивать, но должна сказать кое-что… Обязательно… Пойдемте со мной, пойдемте! – Она ободряюще улыбнулась – зубы у нее были маленькие и желтые – и, не оглядываясь, зашагала по тропинке к дому, оставив калитку открытой.

Только у крыльца она обернулась и, увидев, что Рыжик в нерешительности медлит возле ограды, снова поманила рукой и даже вернулась на несколько шагов в ожидании. Рыжик, как закоренелый пессимист, уже прокручивала в уме, что за претензии могут быть к ней у соседки. Особенно Рыжику не понравилась фраза: «Я не хотела вас расстраивать». Но соседка ждала на крыльце, и не зайти было как-то неудобно.… гов, демте!..называла ее по имени. лефон есть.

«Господи, как же ее зовут? – лихорадочно вспоминала Рыжик, следом за хозяйкой пересекая полутемную прихожую и спотыкаясь о разбросанную безо всякой системы обувь. – Какое-то странное имя… Совершенно ей не подходит… Ангелина… Ангелина Львовна?»

Они очутились на кухне. Рыжик несмело огляделась. Здесь, как и в прихожей, царил плохо скрытый беспорядок. Весь стол был усеян крошками, плита давно нуждалась в капитальной отмывке пятен от убежавшего кофе, супа и прочих не поддающихся идентификации продуктов питания. Тусклая лампочка едва справлялась со своими обязанностями по рассеиванию тьмы, из-за этого обои казались тускло-серыми, а лицо Ангелины Львовны приобрело странный землистый оттенок. Рыжик подумала, что при таком освещении сама, наверное, выглядит не лучше, а хозяйка тем временем, только-только водрузив все свои килограммы на колченогую табуретку, вдруг спохватилась:

– Давайте, может быть, чаю? А печенья хотите? У меня овсяное. А еще есть варенье. То есть это, скорее, джем. Будете?

– Вы мне хотели что-то сказать?.. – начала Рыжик, дождавшись паузы.

– Да вы садитесь! – снова защебетала радушная толстушка тонким голоском, совершенно не соответствующим солидной комплекции. – Садитесь, садитесь, не стесняйтесь! – Она грузно, как бомбардировщик, стартовала с табуретки и почти насильно усадила Рыжика на довольно шаткий стул с истершейся обивкой. – Мне надо многое рассказать, вы правы, но вы только не спешите… – соседка вновь перешла на таинственный шепот и подмигнула Рыжику с заговорщическим видом. У нее были круги под глазами, темные-темные, как будто нарисованные коричневыми тенями для век.

Рыжик ощутила ее дыхание, не слишком свежий запах, и в ужасе подумала: «Что я здесь делаю?!» – но в следующее мгновение хозяйка уже отстранилась от нее и очутилась на другом конце кухни. Достала откуда-то полбатона белого хлеба, уже слегка зачерствелого, плюхнула его прямо на стол и занялась поисками ножа, а по пути выудила из шкафа банку с джемом – его, правда, осталось немного, только на донышке.