Время кенгуру. Книга 2 - Михаил Эм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым не повезло Орловскому. Вместе со своим ножом, оставившим в снегу глубокий порез, граф заскользил по насту, к остальным товарищам.
«Держи, твою мать!» — крикнул внутренний голос.
Но мне было не до внутреннего голоса.
На мне, можно сказать, висело пять человек, в том числе двое мужчин не самой миниатюрной комплекции. Исключительно от меня зависела их жизнь, а от моей жизни — судьба остального человечества. Как следует поступить в такой ситуации? Я не знал, как поступлю, но знал, как следует поступить: ни за что не отпускать веревку, чего бы это ни стоило.
— Андрэ! — визжала откуда-то снизу Люська. — Я не хочу умирать!
— Я тоже не хочу, Андрей! — вторила ей Катька.
— Держишь? — послышался ободряющий глас графа Орловского.
— Еле-еле удерживаю! Сейчас начну сползать, — крикнул я в ответ.
— Держись! Сейчас тебе станет легче!
Я понял, что хочет сделать граф Орловский: перерезать веревку, тем самым пожертвовать своей жизнью ради спасения товарищей.
— Нет! Не делай этого, Григорий! — крикнул я.
Но было поздно. Орловский перерезал веревку, на которой висел. Испытываемая мной тяжесть заметно уменьшилась.
— Прощайте, мои товарищи! — послышался отдаляющийся и постепенно отдаляющийся голос графа Григорий Орловского. — Спасите человечество!
Вот так теряешь верных друзей. Разговариваешь с ними, принимаешь от них дружеские подношения и не понимаешь, что в решающий миг друг перережет удерживающую его веревку, предпочтя длительному бесчестью мгновенную смерть.
Комок подступил к моему горлу, однако следовало вытянуть остальных, продолжавших висеть над пропастью. И тут, к ужасу своему, я понял, что не в силах вытянуть связку висящих в воздухе альпинистов. Я, распластавшись на снегу, вцепившись в него ножом, а также свободной рукой, ногами и зубами, по-прежнему еле удерживался от того, чтобы не сорваться вниз по крутому склону.
— Барин, сейчас тебе станет полегче!
Кто это? Натали? Что она такое кричит? Неужели, понимая, что я не в силах вечно удерживать висящих над пропастью, Натали тоже, как и граф Орловский, решила пожертвовать собой во имя общего спасения?!
— Натали, что ты такое задумала?
— Перережу веревку, барин!
— Чем? У тебя нет ножа.
— Зато есть маникюрные ножницы!
— Нет, Натали! Не надо!
Но Натали уже перерезала веревку маникюрными ножницами и ухнула в пропасть вслед за графом Орловским.
Мне стало немного легче, но явно недостаточно для того, чтобы вытащить оставшихся из пропасти. Я напряг все имеющиеся у меня силы, пытаясь ползти вверх по склону, но в результате съехал на несколько метров вниз. До края пропасти оставалось совсем немного.
— Прощай, Андрей! — донесся до меня Катькин голос.
— Нет, Катька! Ты не сделаешь этого!
— Сделаю! Я умру, а ты живи, вместе с молодой женой.
— Ты блефуешь! У тебя нет ножа.
— Зато есть маникюрные ножницы. Какая женщина ходит без маникюрных ножниц.
— Погоди немного, я сейчас соберусь силами и…
— Поздно, Андрей. Помни, как я тебя любила.
С этими словами моя любимая и незабвенная Катька перерезала веревку и упала в пропасть, где к тому моменту уже находились граф Орловский и Натали.
В связке у меня оставались Иван Платонович и Люська. Я заскрежетал зубами и пополз наверх. Мне удалось проползти метра полтора, до спасения оставалось чуть-чуть, но к этому моменту силы окончательно меня покинули. Утеряв их, я заскользил вниз по снежному насту, остановившись практически над самым обрывом.
— Прощай, Андрэ! — донеслось снизу.
— Что? — крикнули мы одновременно с Иваном Платоновичем.
— Прощай, Андрэ и ты, папан! — повторило эхо.
— Нет, Люси! — умоляюще крикнул я в пропасть.
— Не смей, доча! — не менее проникновенно крикнул Иван Платонович.
На этот раз я не успел даже спросить, чем Люська перерезает веревки. Конечно, это были маникюрные ножницы, черт бы их подрал! Тяжесть еще уменьшилась, и далеко снизу раздался слабый крик:
— Андрэ-э-э!
Я рыдал от горя, а метрах в двух ниже рыдал от горя министр государственных имуществ. Горе объединяет людей, поэтому, отрыдавшись, я спросил сдавленным голосом:
— Кажется, мы остались одни, Иван Платонович?
— Теперь-то вы можете вытащить меня из пропасти? — поинтересовался тесть.
Хотя голос у него был нехороший, неестественный какой-то.
— Не знаю, сейчас попробую, — ответил я.
Я свисал над пропастью, удерживаясь за нее животом, но силы мои были на исходе, и достаточно давно.
— Насколько понимаю, вы не в состоянии вытянуть меня наверх? — спросил тесть.
— Похоже, что так, — согласился я.
— В таком случае погодите минуту. Сейчас вес уменьшится.
— Алло, Иван Платонович? — спросил я. — Вы хотите сказать, что тоже перережете веревку?
Ответа не последовало.
— Вы здесь, Иван Платонович?
Тесть не отвечал, хотя его тяжесть я чувствовал.
— Да здесь я, здесь, — сказал он наконец. — Я не могу с вами разговаривать, так как разбираюсь с веревкой.
— Не можете перерезать?
— У меня нет ножа.
— Значит, вы перерезаете ее маникюрными ножницами?
Иван Платонович не отвечал, копошась внизу.
— Вы на удивление несообразительный, князь Андрей, — ответил он наконец через некоторое время. — Разумеется, у меня нет маникюрных ножниц, я же не женщина. Я перегрызаю веревку зубами. Собственно, почти перегрыз, совсем немного осталось, — вслед за этим последовала небольшая пауза, а затем слова прощания. — Если не смогли спасти мою дочь, спасите хотя бы человечество, князь Андрей.
— Господи, да что же вы сразу не сказали! — воскликнул я с состраданием. — Уже десять минут дурака валяли, а мне вас держи! Сейчас я вам пособлю, по-родственному.
С этими словами я уперся в скалу обеими ногами, освободил ножик и чиркнул по веревке, на которой висел Иван Платонович. Когда последнее веревочное волокно было перерезано, министр государственных имуществ устремился, вслед за остальными моими товарищами, к своей гибели.
Полностью освобожденный, я смог отползти от пропасти и сесть на снег, обратив лицо к сияющему на недостижимой высоте солнцу. Я потерял все, что у меня было: жену, ее горничную, которую я тоже любил, также любовницу и верного друга. Не говоря уже о тесте, с которым у меня были определенные трения. Однако, трения не привели к нашей взаимной гибели, а напротив, могли положить начало новой мужской дружбе. Но уже никогда не положат.
Что мне было теперь делать, одному, посреди заснеженной пустыни? Посреди этих гор, равнодушных к судьбе пяти людей, погибших в ледяных расщелинах? К тому, что погибшие не помогут мне спасти вселенную, в результате чего все эти горы будут расщеплены на отдельные молекулы такой катастрофой, о которой они не имеют малейшего представления? Стоит ли мне отдалять эту катастрофу? Не лучше ли положиться на судьбу и
