Книга волшебных историй (сборник) - Ирина Ясина

В миру я не могу этого достичь, это очень трудно; я пробовала отказаться от всего, что меня отвлекает, – музыка, чтение ненужных книг, встречи с разными ненужными людьми, пустые разговоры… Надо слишком много силы воли, чтоб в кругу всего этого устроить свою жизнь так, чтобы ничего нарушающего мой покой душевный меня не прикасалось, ведь мне с тобой равняться нельзя: я самая обыкновенная женщина; если я отдам всё, мне надо к кому-нибудь пристроиться, трудиться, т. е. жить своим трудом, я не могу. Что же я буду делать? Какую я принесу жертву Богу? А без жертвы, без труда спастись нельзя; вот для нас, слабых и одиноких женщин, по-моему, самое лучшее, приличное место – это то, в котором я теперь живу».

Вскоре Мария Николаевна стала духовной дочерью преподобного Амвросия, старца Оптинской пустыни. Он благословил ее на жительство в женском монастыре в Шамордине, который он незадолго до этого основал. Отец Амвросий сам выбрал ей место для кельи и нарисовал план будущего дома. Однако родные надеялись, что Мария Николаевна все же изменит свое решение.

Дело в том, что для женщины с ее воспитанием и образованием стать монахиней означало очень смелый и даже эксцентрический поступок. Ничуть не менее эксцентрический, чем поведение ее брата Льва, который после своего духовного переворота стал носить крестьянские одежды и пахать землю. Вообще, при всей разности религиозных взглядов между младшими братом и сестрой было удивительно много общего. Их «смирение» было едва ли не продолжением их слишком гордых и независимых натур, не желавших поступать так, как поступают все.

Неслучайно именно Лев с наибольшим пониманием относился к выбору своей сестры. Другой брат, Сергей Николаевич, откровенно смеялся над ее монашеским одеянием и называл ее клобук «цилиндром».

Лев относился к поступку сестры все-таки с пониманием: «Да, монашеская жизнь имеет много хорошего: главное то, что устранены соблазны и занято время безвредными молитвами. Это прекрасно, но отчего бы не занять время трудом прокормления себя и других, свойственным человеку».

Тем не менее Толстой отрицал церковь, что приводило к спорам между братом и сестрой. Но эти споры никогда даже не приводили к разрыву отношений. Обычно они заканчивались… шуткой. Оба ценили остроумие. Однажды, посетив сестру в Шамордине, Толстой пошутил: «Вас тут семьсот дур монахинь, ничего не делающих». Это была нехорошая шутка. Шамординский монастырь был действительно переполнен девицами и женщинами из самых бедных, неразвитых слоев, ибо устроитель монастыря Амвросий перед кончиной приказал принимать в него всех желающих. В ответ на эту злую шутку Мария Николаевна вскоре прислала в Ясную собственноручно вышитую подушечку с надписью: «Одна из семисот Ш-х дур». И Толстой не только оценил этот ответ, но и устыдился своей сгоряча сказанной фразы.

Эта подушечка сестры и сегодня лежит на кресле в кабинете Льва Толстого в музее-усадьбе «Ясная Поляна».

Но и Мария Николаевна не уступала брату в острых шутках. Каждое лето бывая у него в гостях в Ясной Поляне, она могла, например, ответить на вопрос какого-нибудь из рвущихся к Толстому поклонников «Где найти Льва Толстого?» – «Львов сегодня не показывают. Одних мартышек».

Сама Мария Николаевна была не вполне обычной монахиней. По крайней мере, она сильно выделялась на общем фоне. Перед смертью, уже приняв схиму, она бредила по-французски. Ей, привыкшей жить по своей воле, было трудно смиряться, всегда спрашивая разрешения духовника или игуменьи. Она скучала по общению с близкими ей по образованию людьми, читала газеты и современные книги. «У нее в келье, – вспоминала ее дочь Е. В. Оболенская, – в каждой комнате перед образами и в спальне перед киотом горели лампадки, она это очень любила; но в церкви она не ставила свечей, как это делали другие, не прикладывалась к образам, не служила молебнов, а молилась просто и тихо на своем месте, где у нее стоял стул и был постелен коврик. Первое время на это покашивались, а иные и осуждали ее, но потом… привыкли».

«Я как-то раз приехала к матери с моей дочерью Наташей, которая страдала малярией. Мать приставила к ней молодую, очень милую монашенку, которая ходила с ней всюду гулять; но когда та хотела повести ее на святой колодезь, уверяя, что стоит ей облиться водой, как лихорадка сейчас пройдет, мать сказала:

– Ну, Наташа, вода хоть и святая, а всё лучше не обливаться…

Монашенка была страшно скандализирована этими словами».

Раз в год, на два летних месяца, она приезжала гостить к брату в Ясную Поляну. Выхлопотать разрешение на это было непросто, пришлось обратиться к калужскому архиерею. Последний раз она была в Ясной летом 1909 года и, по свидетельству дочери, уезжая, горько плакала, говоря, что больше не увидит брата.

Но именно к ней приехал Толстой после своего бегства из Ясной Поляны осенью 1910 года. Встреча их в домике Марии Николаевны была очень трогательной. Приехав с доктором Маковицким в Шамордино 29 октября уже поздно вечером, Толстой даже не заглянул в номер гостиницы, где они решили остановиться, и немедленно отправился к сестре. Эта стремительность говорит о многом. Толстой рвался к сестре излить душу, поплакаться, услышать слова поддержки. Это был очень тонкий момент. Как монахиня, она должна была бы упрекнуть брата, что отказался нести свой крест до конца. Ведь и сама она осуждала себя за то, что в свое время из гордости разошлась с Валерианом и тем самым обрекла себя на дальнейшую цепь грехопадений. Однако она ни одним словом не выразила несогласия с его поступком, целиком поддержала его.

В келье Марии Николаевны в то время были ее дочь Елизавета Валериановна Оболенская и родственница игуменьи. Они стали свидетелями необыкновенной, мелодраматической сцены, когда великий Толстой, рыдая попеременно на плечах сестры и племянницы, рассказывал, что происходило в Ясной Поляне в последнее время… Как жена следила за каждым его шагом, как он прятал в голенище сапога свой тайный дневник и как наутро обнаруживал, что тот пропал. Он рассказывал, как Софья Андреевна прокрадывалась по ночам в его кабинет и рылась в бумагах, а если замечала, что он в соседней комнате не спит, входила и делала вид, что пришла узнать о его здоровье… Он с ужасом поведал о том, что Софья Андреевна пыталась покончить с собой, утопившись в пруду… «Какой ужас: в воду…»

Племяннице Толстой показался «жалким и стареньким». «Был повязан своим коричневым башлыком, из-под которого как-то жалко торчала седенькая бородка. Монахиня, провожавшая его от гостиницы, говорила нам потом, что он пошатывался, когда шел к нам».

На следующий день, уходя от сестры после второго визита к ней, Толстой заблудился в коридоре и никак не мог найти входную дверь. Перед этим сестра рассказала ему, что по ночам к ней приходит какой-то «враг», бродит по коридору, ощупывает стены, ищет дверь. «Я тоже запутался, как враг», – мрачно пошутил Толстой во время следующей встречи с сестрой, имея в виду собственные блуждания в коридоре. Впоследствии Мария Николаевна мучилась тем, что это были последние слова брата, сказанные ей.

И еще она страшно страдала от того, что духовник запретил ей молиться о брате после его смерти. Ведь Толстой был отлучен от церкви. Но никакие отлучения не могли поколебать ее любовь к нему. За год до ухода Толстого из Ясной Поляны и его смерти в Астапове она писала ему: «…я тебя очень, очень люблю, молюсь за тебя, чувствую, какой ты хороший человек, так ты лучше всех твоих Фетов, Страховых и других. Но все-таки как жаль, что ты не православный, что ты не хочешь ощутительно соединиться с Христом… Если бы ты захотел только соединиться с Ним… Какое бы ты почувствовал просветление… и мир в душе твоей… и как многое, что тебе теперь непонятно, стало бы тебе ясно, как день!»

Она пережила своего великого брата ровно на полтора года, то есть ровно настолько, насколько сестра Машенька была младше брата Лёвочки. Мария Николаевна Толстая скончалась в апреле 1912 года, перед самой смертью приняв схиму, что считается последней ступенью монашеского подвига. По монашеским правилам, схимница должна лежать в гробу с закрытым лицом, но приходившие проститься с усопшей монахини Шамордина просили открывать лицо, которое было необычайно умиротворенным и спокойным. Похоронена монахиня Мария на монастырском кладбище, недалеко от Троицкого храма.

Марина Бородицкая

Как всё закончилось, а потом началось

1

У одной учительницы закончилось мороженое в морозилке. И она больше не могла проверять тетради, потому что слёзы ей застилали глаза. Она хотела пойти купить ещё мороженого, но деньги тоже закончились.

Тут ей мама говорит:

– Не плачь, выпей пока чаю с вареньем, а завтра я пенсию получу и куплю тебе мороженого. И сейчас все тетрадки за тебя проверю, хочешь?