Матильда - Анна Гавальда

— Ты видишь этот чемодан?

Нет, я его раньше не замечала, но действительно у его правой ноги стоял тонкий бежевый кейс.

— Смотри…

Он указал мне на цепочку, соединявшую ручку чемодана с ремнем его брюк.

— Это стоит не столько, сколько лежит в твоей сумочке, но… просто для меня, это все же зарплата за несколько месяцев…

Он замолчал. Я думала, он потерял нить своих мыслей, и уже собиралась было ляпнуть глупость, чтобы как-то сгладить неловкость, но он вдруг совсем тихо добавил, теребя свою цепочку:

— Знаешь, Матильда… Если ты в жизни чем-то по-настоящему дорожишь, сделай все, что надо, чтобы это не потерять.

О, ну знаете ли… И кого это я опять подцепила на улице? Просветленного? Сына проповедника? Свидетеля Иеговы, переодевшегося пентюхом с полным атташе-кейсом апокалипсисов и несуразных молитв?

Конечно, я сгорала от любопытства узнать, что же такого драгоценного он с собой носит, но не хотелось уделять ему слишком много внимания и… И, кстати, почему это он мне тыкает?

— Знаешь, что там?

На помощь. Большая игра. Плащ, аксессуары, все дела.

— Подушка?

Это его не рассмешило. Или же он не расслышал. Он поставил свой чемодан на стол, набрал какой-то код, повернул ко мне и поднял крышку.

И тут, признаюсь, я увидела то, чего вовсе не ожидала. Он захлопнул чемодан и встал.

Ну и… уф… что сказать? Этот быковатого вида увалень с очень ограниченным словарным запасом разгуливал с целым чемоданом ножей.

На самом деле, это был Рэмбо, просто я его не узнала.

Он уже стоял у стойки бара, расплачиваясь по счету.

Ну и история… Ладно, чего уж там, я тоже поднялась.

Все это было прекрасно, но мне — мне не терпелось пересчитать мои деньги!

Он приоткрыл передо мной дверь и придержал ее ровно в тот момент, когда я проходила под его рукой. Ненадолго, на доли секунды он, как будто сам себе наступил на шнурок, потерял равновесие и чуть не упал прямо на меня. Чуть-чуть. На мгновение. Не успела я оскорбиться, как мы с ним были уже на улице. Но я почувствовала, как теплый кончик его носа коснулся маленькой косточки, выступающей сзади у основания шеи.

Я слишком спешила со всем этим покончить, чтобы утруждать себя какими-то замечаниями, поэтому просто быстренько высвободилась.

Эй. Никаких шашней с таким простофилей. Пусть проваливает вместе со своими чертовыми резаками.

Возвращайся в свои джунгли, Чита,[20] давай…

Все-таки мне не хотелось, чтобы у него осталось обо мне дурное впечатление. Он никогда об этом не узнает, но я ему многим обязана.

Так что будь храброй, святая покровительница неудачников всего мира, будь храброй. Улыбнись дяде. Какое-нибудь доброе словечко на прощание, от тебя не убудет.

— Ваша куртка… — сказала я, — она странно пахнет…

— Пахнет оленем. Это оленья кожа.

— А? Да что вы? Я не знала. Ладно, хорошо, я… я с вами прощаюсь и еще раз вас очень благодарю.

Я протянула ему руку, но возникла проблема: он сжал ее в своей и не отпускал.

— На самом деле, — пробурчал он, — уф… я… Я бы хотел еще раз с тобой… с вами встретиться.

Я громогласно расхохоталась, чтобы раз и навсегда с этим покончить, и добавила:

— Послушайте, не знаю почему, но мне кажется, что у вас и так уже есть все мои координаты…

Я произносила эти слова, одновременно осознавая, насколько фальшиво они звучат, и они, и этот мой унизительный снобский смех.

— Нне… нет, — пробормотал он, разглядывая мою руку.

Он внезапно побледнел.

Бледный, серьезный, беспомощный и грустный, он теперь выглядел лет на десять старше. Он поднял глаза, и впервые мне показалось, что он действительно видит меня.

— Да, конечно, у меня было все, но я… у меня ничего больше нет, потому что я тебе… я вам все отдал.

Уф… Я задумалась, не пытается ли он меня разжалобить. Выглядел он искренне, но все же чуточку перебарщивал, разве нет?

Мой внутренний голос заистерил: «Эй, только не давай ему свой телефон. Ты же видишь, что этот парень, он конченый псих. Ну да, конечно. Посмотри. Посмотри на него! Посмотри на его лицо. Словно приехавший из глубинки дальний родственник Джека-потрошителя. К тому же не знаю, заметила ли ты, но у него отсутствует часть пальца на руке. Большая часть. Ну и потом, ладно, он порядочный, тут ничего не скажешь, но он ведь урод, чего уж там… Эта история принесет тебе одни неприятности, и ты сама это прекрасно знаешь. Сколько раз ты уже наступала на эти грабли. Давай, ошибись, Матильда… Хотя бы в последней цифре тогда… Не в первый и не в последний раз».

Нет, но все-таки… он вел себя очень достойно…

Да откуда ты знаешь, идиотка? Ты ведь еще даже не открывала ее, эту свою чертову сумку!

Возможно, но все же вот она у меня в руках. И я не оплакиваю сейчас свою матушку, сидя где-нибудь в комиссариате полиции.

Ведь я всегда могу дать ему свой номер, а потом просто не брать трубку…

Как хочешь, но, честное слово, ты сама ищешь неприятности на свою задницу, ясно?

Да, это правда, за последнее время у меня и так уже накопилось достаточно удручающе неудачных романов. Не знаю, быть может, у меня с Купидоном какие-то старые счеты, но сколько страданий принес мне этот косоглазый толстячок… Ладно, проехали, не об этом речь, я собиралась все-таки дать Жан-Батисту свой номер телефона, опасаясь, что у него сохранился номер моего отца и в отчаянии он снова его наберет.

Псих он или нет, но мне бы все-таки хотелось как-то от него отвязаться.

— Скажите… не могли бы вы отпустить на секундочку мою руку?

Он так сильно сжимал мою ладонь, что краснота его толстых пальцев передалась моим.

Я написала ему свой номер на билетике метро.

Он долго его разглядывал, словно проверяя годность, потом убрал в глубины своего портмоне, положил портмоне во внутренний карман куртки, еще раз меня оглядел, кивнул головой и пошел прочь.

Фух…

Я сделала три шага и обернулась, потому что мне, по правде, было неловко из-за всего того дурного, что я успела себе напридумывать:

— Эй… уф… Жан-Батист!

Он обернулся.

— Спасибо!

Последний взгляд, последняя улыбка, самая холодная из всех. Последнее пожатие плечами, которое могло означать «Не за что», «Отстань» или вообще «Давай проваливай», и он отвернулся и пошел дальше.

Я смотрела, как он удаляется, переходит на другую сторону авеню Фридланд, слегка сутулый в этом своем олене, неся свои огромные ножи в одной руке и букет пионов в другой, и я… я была взволнована.

Настолько сильно, что только уже будучи дома, я наконец открыла сумку, чтобы пересчитать наличность.

16

Все деньги были на месте. И в конверте, и в моем кошельке. По непонятной для меня причине, по причине, которая мне не нравилась, я как будто бы даже слегка расстроилась.

Я переоделась в джинсы, доложила свои пять тысяч в этот чертов конверт и оставила его на кухонном столе с запиской примерно следующего содержания: «Вот вам ваши деньги, а теперь оставьте меня в покое с вашим дурацким ремонтом» — и смылась.

Мои дорогие фландрийки должны были появиться с минуты на минуту, и это было выше моих сил. Даже Марион. Все вообще. Все мне стало непосильным.

Я почувствовала, что мне снова хочется плакать, и отправилась в кино смотреть какую-то романтическую комедию.

Акт второй

1

Как только пошли финальные титры, — вот уж не думала, что когда-нибудь в этом признаюсь, ладно, раз уж дошла до такого, больше, наверно, не стоит строить из себя задаваку, — я достала мобильный в надежде на пропущенный вызов.

В надежде, что он звонил. Жан-Батист Настоящий Воин.

Конечно, тогда бы я поклялась всеми святыми, что нет, дело не в этом, это черт знает что, но если честно взглянуть назад, на ту нечестную высокую девушку, которая поднималась вверх по улице Коленкур тем апрельским вечером, покрепче стянув на груди полы своего потрепанного пухового пальто, — я вот вижу ее как сейчас и говорю вам, уважаемая секретарь суда, можете так прямо и записать — все ее мысли по-прежнему занимал сюжет шестичасового сеанса.

Держа в кадре его лицо, прокручивая в голове по кругу один и тот же диалог (незабываемый) и пересчитывая заново каждый кусочек сахара, который он себе положил, она теребила в кармане немой кусок пластмассы.

И растворилась в темноте. Стоп, мотор, снято.

И что же дальше? Дальше жизнь пошла своим чередом.

Ведь так, не правда ли, говорят, когда ничего не происходит?

Когда забываешь все свои прекрасные решения, отбрасываешь мечты о свободе (зачем уезжать, когда мою комнату только что покрасили?) и о высоком (зачем снова браться за учебу, когда компьютер служит мне «одноруким бандитом»?) и продолжаешь выпивать и трахаться налево и направо, сочиняя самой себе совершенно неромантические комедии.