Сплетение судеб, лет, событий - Татьяна Мюллер-Кочеткова

Я сразу же поняла, что он собирается в Испанию, на фронт, но отнеслась к новости о его отъезде по-детски восторженно: «Ах, ты уезжаешь, как я хотела бы тоже поехать!». У меня и в мыслях не было, что это опасно, что он может погибнуть, что я его больше никогда не увижу…

Я подождала несколько дней, а потом решила забежать к его маме и узнать о нем. Прихожу к ней, и кто открывает мне дверь? Воля. Оказалось, что он уезжает на следующий день. Иоганна Исидоровна сообщила мне, в котором часу, каким поездом и в каком вагоне он отправляется. И тут я снова поступила совершенно по-детски, несмотря на всю мою кажущуюся взрослость.

Я решила ему что-то подарить на память, и на все свои деньги купила ему галстук (спрашивается, к чему галстук человеку, едущему на фронт?) и два персика на дорогу. Почему именно персики? Да потому, что это мне казалось невероятно роскошным угощением, достойным такого замечательного человека, как Воля. Я сама никогда не пробовала персики, они в Латвии не росли и были очень дорогие, к тому же их привозили совершенно зелеными, какими, очевидно, были и те персики, которые я купила для Воли.

В день его отъезда я написала ему записочку на немецком языке (мы общались по-немецки) о том, что я его никогда не забуду, приложила свою фотокарточку, галстук и персики, и отнесла этот пакетик к поезду, вошла в вагон и, увидев Волю с мамой, без слов положила ему пакетик на колени и убежала…

Через какое-то время Иоганна Исидоровна попросила меня переселиться к ней: ей, мол, одиноко без Воли. Я охотно согласилась, тем более, что доставка литературы прекратилась: кое-кого из подпольщиков арестовали, как мне сообщила Ната, тоже прекратившая свои посещения, чтобы меня не скомпрометировать.

Я переселилась к Иоганне Исидоровне в комнату Воли. В той же квартире жила приятельница Иоганны Лихтер, Шева, уже немолодая женщина, работавшая помощницей и секретаршей у слепого еврейского профессора. Она была настолько предана своему шефу, что посвящала ему все свое время и приходила домой только ночевать. Ее скромность и непритязательность были поистине безграничными.

Однажды ко мне в гости пришел муж моей мамы, плотный 50-летний мужчина. Он еще до этого дважды навестил меня, узнав мой адрес от Лео, с которым я переписывалась, но мы не оставались в моей комнате, а сразу же уходили в город. Он даже пригласил меня в элегантный ресторан гостиницы «Рим», самой лучшей гостиницы Риги того времени. Не могу сказать, что это мне было приятно, совсем наоборот, я чувствовала себя очень неловко.

У него был в Лиепае небольшой молочный магазин, и он сам готовил творог и прессованный белый сыр трех сортов: без соли, слегка соленый и с тмином, который был очень популярен в Латвии.

Как всегда, он приехал в Ригу по делу, но на сей раз не позвал меня в город, а уселся в моей маленькой комнате, и все во мне восстало против этого гостя. Он был грубоватым, но, наверно, добрым человеком. Меня же отталкивала его откровенная чувственность, отражавшаяся в его полных, влажных губах и масленых, томных глазах.

Я знала по книгам о взаимоотношениях мужчин и женщин, даже интересовалась психоанализом и читала Фрейда, но сама не потерпела бы и невинного поцелуя. А тут рядом со мной сидит мужчина, который смотрит на меня как удав на кролика…

К счастью, Иоганна Исидоровна была дома. Я вышла из своей комнаты и попросила ее пригласить моего гостя в столовую и посидеть с нами. Вскоре он ушел, и я его больше не видела.

Иногда я навещала знакомую пожилую еврейскую пару, взрослые дети которой учились в Англии. Жена была очень доброй и мягкой по характеру женщиной. У нее в той же квартире была мастерская, где она с помощницами изготовляла бюстгальтеры и корсеты, пользовавшиеся спросом. Тогда дамы, особенно полные, еще носили корсеты со шнуровкой или с крючками и петлями. Мне было очень приятно с ней общаться, но зная ее занятость, я редко туда приходила.

Ее муж оставался для меня загадкой, он казался мне «тихим омутом», в котором «черти водятся». За его внешней невозмутимостью, по всей вероятности, скрывалась страстная натура. Много лет спустя я убедилась в справедливости этих догадок, когда познакомилась с его детьми. Дочь была копией отца, и внешне, и по характеру, а сын был очень похож на свою маму.

Как-то раз, уже после отъезда Воли, я снова пришла в этот дом. Разговор зашел о моем отце, не помню, в какой связи. И тут хозяйка дома вспомнила, что встречала его вторую жену, работавшую пианисткой в кинотеатре.

Я быстро разыскала ее. Софья Максимовна, так ее звали, была невысокой женщиной с чуть испуганным выражением глаз. Она разговаривала тихо и держалась очень скромно, как будто стараясь быть незаметной. Она жила со своим 11-летним сыном Виктором, моим братом по отцу, на маленькую зарплату и еле сводила концы с концами.

Софья Максимовна рассказала мне о моем отце: в 1932 году он был вынужден покинуть Латвию в связи со своей журналистской деятельностью, какое-то время жил в Лондоне, а теперь живет во Франции. По-видимому, он писал сыну время от времени. Мне Виктор очень понравился, и я с ним подружилась, но встретилась с ним всего несколько раз.

Недавно я узнала из архивных материалов, что в 1931 году мой отец подал прошение об издании в Риге еженедельника на немецком языке «Der Weltbuerger» («Гражданин Мира») – политика, литература, экономика. Ответственным редактором и владельцем значился он. Разрешение было получено, но никаких следов о том, что еженедельник увидел свет, я не обнаружила.

Настала весна 1937 года. От Воли уже давно не было никаких известий, и мы очень тревожились, тем более, что знали, что в Испании идут тяжелые бои.

31 марта немецкие бомбардировщики средь бела дня уничтожили дотла баскский городок Дуранго, а 26 апреля – Гернику.

В Интернациональные бригады все чаще отправлялись и добровольцы из Латвии. Всего их было более семидесяти человек, среди них врачи, медсестра, рабочие, кузнец, моряк, два актера и другие. Из-за политики невмешательства Франции, закрывшей границу с Испанией, они пробирались туда нелегально, кто морем, а кто по горным тропам Пиренеев. Четырнадцать добровольцев из Латвии погибли в боях и навсегда остались в испанской земле, отдав этой далекой стране свою жизнь.

С момента отъезда Воли я носилась с мыслью тоже поехать в Испанию сражаться против фашизма. Но как это осуществить? Как получить заграничный паспорт? Ведь я была несовершеннолетней.

В мае 1937 года в Париже открылась Международная торгово-промышленная выставка, сопровождавшаяся множеством культурных мероприятий. Она должна была продолжаться до конца ноября. Это вдохнуло в меня надежду попасть в Париж, а оттуда – в Испанию. Железнодорожный билет для поездки на выставку стоил полцены, и я надеялась наскрести эту сумму, продав ручную швейную машинку бабушки, привезенную мною из Лиепаи.

К лету я нашла работу у портнихи на Взморье, в Майори, где я наслаждалась солнцем, морем и клубникой с молоком. Когда-то я побывала там со школьной экскурсией из Лиепаи, и чуть было не утонула в реке Лиелупе. Селение Майори расположено между рекой и морем.

Эта живописная река очень коварна. Быстрое течение то и дело образовывает в песчаном дне ямы, затягивающие даже опытных пловцов. Не умея плавать, я вместе с другими школьниками плескалась в воде у самого берега, как вдруг почувствовала, что я куда-то проваливаюсь, как будто меня сильно потянули за ноги. Я захлебнулась водой, не успев крикнуть. К счастью, ребята заметили, что я тону, меня успели вытащить и откачать. С тех пор я никогда больше не вступала в эту реку, даже когда жила совсем рядом, как в это лето 1937 года.

После того, как летний сезон закончился, и я вернулась в Ригу, я решила попытаться получить заграничный паспорт под предлогом поездки на выставку и в гости к отцу. Его адрес я узнала от Софьи Максимовны и сразу же известила его об этом.

Перед отъездом я тщательно изучила в библиотеке маршрут поезда: Варшава, Берлин, Кельн, Париж, и решила, что по дороге стоит посмотреть.

Я попрощалась с Иоганной Исидоровной, пообещав ей сделать все, что смогу, чтобы выяснить судьбу Воли. На прощание она подарила мне фотографию, где она снята вместе с Волей, и на обороте написала на немецком языке: «Таня, дарю Вам эту фотографию в знак моего особенно теплого отношения: мой снимок получают очень немногие. И. Л.». Эти слова как нельзя лучше отражают характер как самой Иоганны Лихтер, так и наших взаимоотношений.

С кузиной. Даугавпилс, 1937 г.

Я провела неделю в Даугавпилсе у кузины, с которой тогда встретилась впервые. Об этой милой молодой женщине, воспитательнице еврейского детского сада, я потом больше ничего не слышала. Боюсь, что она тоже стала жертвой Холокоста, как множество других евреев во время немецкой оккупации. На память осталась фотокарточка, на которой мы с ней засняты на фоне стены, увешанной детскими рисунками.