Стихотворения и поэмы - Анна Ахматова

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Да, я любила их, те сборища ночные, —На маленьком столе стаканы ледяные,Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,Камина красного тяжелый, зимний жар,Веселость едкую литературной шуткиИ друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

19172

Соблазна не было. Соблазн в тиши живет,Он постника томит, святителя гнететИ в полночь майскую над молодой черницейКричит истомно раненой орлицей.А сим распутникам, сим грешницам любезнымНеведомо объятье рук железных.

19173

Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой,Смотрю взволнованно на темные палаты?Уже привыкшая к высоким, чистым звонам,Уже судимая не по земным законам,

Я, как преступница, еще влекусь туда,На место казни долгой и стыда.И вижу дивный град, и слышу голос милый,Как будто нет еще таинственной могилы,Где у креста, склонясь, в жары и холода,Должна я ожидать последнего суда.

1917. Январь* * *

Не бывать тебе в живых,Со снегу не встать.Двадцать восемь штыковых,Огнестрельных пять.Горькую обновушкуДругу шила я.Любит, любит кровушкуРусская земля.

1921* * *

Пока не свалюсь под заборомИ ветер меня не добьет,Мечта о спасении скоромМеня, как проклятие, жжет.

Упрямая, жду, что случится,Как в песне случится со мной,Уверенно в дверь постучитсяИ, прежний, веселый, дневной,

Войдет он и скажет: «Довольно,Ты видишь, я тоже простил»,Не будет ни страшно, ни больно.Ни роз, ни архангельских сил.

Затем и в беспамятстве смутыЯ сердце мое берегу,Что смерти без этой минутыПредставить себе не могу.

1921* * *

Заплаканная осень, как вдоваВ одеждах черных, все сердца туманит.Перебирая мужнины слова,Она рыдать не перестанет.И будет так, пока тишайший снегНе сжалится над скорбной и усталой…Забвенье боли и забвенье нег —За это жизнь отдать не мало.

1921* * *

Буду черные грядки холить,Ключевой водой поливать;Полевые цветы на воле,Их не надо трогать и рвать.

Пусть их больше, чем звезд зажженныхВ сентябрьских небесах, —Для детей, для бродяг, для влюбленныхВырастают цветы на полях.

А мои – для святой СофииВ тот единственный светлый день,Когда возгласы литургииВозлетят под дивную сень.

И, как волны приносят на сушуТо, что сами на смерть обрекли,Принесу покаянную душуИ цветы из Русской земли.

1916

НОВОГОДНЯЯ БАЛЛАДА

И месяц, скучая в облачной мгле,Бросил в горницу тусклый взор.Там шесть приборов стоят на столе,И один только пуст прибор.Это муж мой, и я, и друзья моиВстречаем Новый год.Отчего мои пальцы словно в кровиИ вино, как отрава, жжет?Хозяин, поднявши полный стакан,Был важен и недвижим:«Я пью за землю родных полян,В которой мы все лежим!»А друг, поглядевши в лицо моеИ вспомнив Бог весть о чем,Воскликнул: «А я за песни ее,В которых мы все живем!»Но третий, не знавший ничего,Когда он покинул свет,Мыслям моим в ответПромолвили: «Мы выпить должны за того,Кого еще с нами нет».

1923* * *

О, знала ль я, когда в одежде белойВходила Муза в тесный мой приют,Что к лире, навсегда окаменелой,Мои живые руки припадут.

О, знала ль я, когда неслась, играя,Моей любви последняя гроза,Что лучшему из юношей, рыдая,Закрою я орлиные глаза.

О, знала ль я, когда, томясь успехом,Я искушала дивную судьбу,Что скоро люди беспощадным смехомОтветят на предсмертную мольбу.

1925

ОТРЫВКИ ИЗ ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ ПОЭМЫ

«РУССКИЙ ТРИАНОН»

I

В ЦАРСКОСЕЛЬСКОМ ПАРКЕ

(Девяностые годы)

В тени елизаветинских боскетовГуляют пушкинских красавиц внучкиВсе в скромных канотье, в тугих корсетах,И держат зонтик сморщенные ручки.Мопс на цепочке, в сумочке дражеИ компаньонка с Жип или Бурже.

II

Как я люблю пологий склон зимы,Ее огни, и мраки, и истому,Сухого снега круглые холмыИ чувство, что вовек не будешь дома.Черна вдали рождественская ель,Кричит ворона, кончилась метель.

III

И рушилась твердыня Эрзерума,Кровь заливала горло Дарданелл…Но в этом парке не слыхали шума,Лишь ржавый флюгер вдалеке скрипел.Но в этом парке тихо и угрюмоСверкает месяц, снег алмазно бел.

IV

Прикинувшись солдаткой, выло горе,Как конь, вставал дредноут на дыбы,И ледяные пенные столбыВзбешенное выбрасывало море —До звезд нетленных – из груди своей,И не считали умерших людей…

V

На Белой Башне дремлет пулемет,Вокруг дворца гусарские разъезды,Внимательные северные звезды(Совсем не те, что будут через год),Прищурившись, глядят в окно Лицея,Где тень его над томом Апулея.

<1925–1940>

МНОГИМ

Я – голос ваш, жар вашего дыханья,Я – отраженье вашего лица.Напрасных крыл напрасны трепетанья, —Ведь все равно я с вами до конца.Вот отчего вы любите так жадноМеня в грехе и в немощи моей,Вот отчего вы дали неоглядноМне лучшего из ваших сыновей,Вот отчего вы даже не спросилиМеня ни слова никогда о немИ чадными хвалами задымилиМой навсегда опустошенный дом.И говорят – нельзя теснее слиться,Нельзя непоправимее любить…Как хочет тень от тела отделиться,Как хочет плоть с душою разлучиться,Так я хочу теперь – забытой быть.

1922* * *

Здесь девушки прекраснейшие спорятЗа честь достаться в жены палачам.Здесь праведных пытают по ночамИ голодом неукротимых морят.

1924* * *

Конечно, мне радости малоТакая сулила гроза,Зато я случайно узнала,Какие у счастья глаза…

МУЗА

Когда я ночью жду ее прихода,Жизнь, кажется, висит на волоске.Что почести, что юность, что свободаПред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,Внимательно взглянула на меня.Ей говорю: «Ты ль Данту диктовалаСтраницы Ада?» Отвечает: «Я».

1924* * *

Здесь Пушкина изгнанье началосьИ Лермонтова кончилось изгнанье.Здесь горных трав легко благоуханье,И только раз мне видеть удалосьУ озера, в густой тени чинары,В тот предвечерний и жестокий час —Сияние неутоленных глазБессмертного любовника Тамары.

Кисловодск1927* * *

Если плещется лунная жуть,Город весь в ядовитом растворе.Без малейшей надежды заснутьВижу я сквозь зеленую мутьИ не детство мое, и не море,И не бабочек брачный полетНад грядой белоснежных нарциссовВ тот какой-то шестнадцатый год…А застывший навек хороводНадмогильных твоих кипарисов.

1928* * *

Тот город, мной любимый с детства,В его декабрьской тишинеМоим промотанным наследствомСегодня показался мне.

Все, что само давалось в руки,Что было так легко отдать:Душевный жар, молений звукиИ первой песни благодать —

Все унеслось прозрачным дымом,Истлело в глубине зеркал…И вот уж о невозвратимомСкрипач безносый заиграл

Но с любопытством иностранки,Плененной каждой новизной,Глядела я, как мчатся санки,И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силойМне счастье веяло в лицо,Как будто друг от века милыйВходил со мною на крыльцо.

1929

ДВУСТИШИЕ

От других мне хвала – что зола.От тебя и хула – похвала.

1931

ПОЭТ

(Борис Пастернак)

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,Косится, смотрит, видит, узнает,И вот уже расплавленным алмазомСияют лужи, изнывает лед.В лиловой мгле покоятся задворки,Платформы, бревна, листья, облака.Свист паровоза, хруст арбузной корки,В душистой лайке робкая рука.Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоемИ вдруг притихнет, – это значит, онПугливо пробирается по хвоям,Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.И это значит, он считает зернаВ пустых колосьях, это значит, онК плите дарьяльской, проклятой и черной,Опять пришел с каких-то похорон.И снова жжет московская истома,Звенит вдали смертельный бубенец…Кто заблудился в двух шагах от дома,Где снег по пояс и всему конец…

За то, что дым сравнил с Лаокооном,Кладбищенский воспел чертополох,За то, что мир наполнил новым звономВ пространстве новом отраженных строф, —Он награжден каким-то вечным детством,Той щедростью и зоркостью светил,И вся земля была его наследством,А он ее со всеми разделил.

19 января 1936

ЗАКЛИНАНИЕ