Первая мировая война - Максим Оськин

Отечественный исследователь правильно считает, что жесткие союзнические отношения с любым из сложившихся военно-политических блоков были неприемлемы для Российской империи в начале XX столетия. «Наилучшим вариантом политики и военной стратегии для России было бы сохранение того положения, в котором она находилась до присоединения к Антанте, т.е. нейтралитета, но при этом нейтралитета, обеспеченного достаточно мощными сухопутными и военно-морскими силами, способными вести, прежде всего, эффективные оборонительные сражения...»[17] Возможен ли был такой нейтралитет? Вполне вероятно, что да. Но при этом уже далеко не все зависело от самих русских. Ни союзники, ни противники не желали русского оборонительного нейтралитета и потому заняли откровенно грубую позицию в отношении России: французы активно втягивали Российскую империю в свои проблемы с немцами из-за Эльзас-Лотарингии, а немцы желали бескомпромиссно и единолично господствовать в Европе, определив Франции участь второстепенной державы, и намереваясь оттеснить Россию в Азию.

Увидели немца

Итак, в свою очередь, немцы после смерти русофильствующего старого императора Вильгельма I, воевавшего вместе с русскими еще против Наполеона, перестали дорожить тесным и верным союзом с Россией. В немалой степени это определялось нежеланием русского вмешательства в германские дела, столь ярко проявившегося в эпоху императора Николая I, считавшего малые германские государства чуть ли не своей «вотчиной». Канцлер единой Германии граф О. фон Бисмарк сделал все возможное, чтобы обеспечить независимость своей родины от любого иностранного вмешательства, в том числе и русского. И с объективной точки зрения это вполне понятно: поодиночке германские государства не могли и думать о каком-либо соперничестве с могущественной Российской империей. Зато единая Германия уже резко превосходила Россию по параметрам своего экономического развития, что становилось залогом и военной мощи, и положения на международной арене.

Однако Бисмарк всегда помнил, что Россия не является жизненным врагом Германии, а потому никогда не доводил дела до открытой ссоры между двумя странами, не говоря уже о вероятном военном столкновении. Напротив, русско-германский союз был не по зубам любой коалиции прочих европейских держав. Но после отставки Бисмарка положение вещей переменилось самым радикальным образом. Отказавшись продлить «договор перестраховки» (договор 1887 года о ненападении между Россией, Германией и Австро-Венгрией, долженствовавший периодически продлеваться, как итог бисмарковского «союза трех императоров») в 1890 году, молодой кайзер Вильгельм II окончательно дал понять, что военно-политический союз Германии и Австро-Венгрии отныне будет жестко направлен и против России. Такое положение означало, что в борьбе за влияние на Балканах австрийцы всегда будут иметь преимущество, так как за их спиной стоял германский экономический гигант. Естественным следствием этого отказа и стала франко-русская конвенция 1892 года.

Интересы России и Австро-Венгрии на Балканском полуострове пересекались самым решительным образом. Экономическая отсталость Двуединой монархии и отсутствие у нее колоний неизбежно делали единственным объектом экспансии Балканы. Россия же не могла оставить на произвол судьбы православные народы полуострова. Отсюда и трения, скатывавшиеся на грань военного конфликта. Тень германской мощи за спиной Двуединой монархии означала, что в балканских делах отныне Австро-Венгрия имеет сильнейшего союзника. Итоги Берлинского конгресса 1878 года, подведшего черту под результатами Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов, показали единство немецких держав в этом вопросе: не участвовавшая в войне Австро-Венгрия при поддержке Германии и Великобритании получила право на оккупацию Боснии и Герцеговины.

В 1878 году в России стало ясно, что «дружба дружбой, а табачок – врозь». 1890 год подтвердил наихудшие опасения. Поэтому новому императору, испытывавшему давление со стороны всей Европы и отказавшемуся от ведения войн, пришлось задуматься над перспективой дальнейшей направленности русской внешней политики. Русский император Александр III, отлично сознававший, что нужно искать новых союзников, был вынужден пойти в давно приготовленные объятия Франции, жаждавшей военного реванша против Германии после национального унижения 1871 года. Так что «с заключением союза России с Францией окончательно определилась геостратегическая ситуация на Европейском континенте»[18].

Помимо прочего на такое решение русской стороны повлияло и то обстоятельство, что из всех великих европейских держав Россия не имела территориальных проблем лишь с Францией и Италией. Территория в те времена представлялась приоритетным фактором перед экономикой. Поэтому в условиях, когда Германия представала наиболее вероятным противником России на континенте, Франция оказывалась наиболее естественным союзником. Таким образом, в 1890 – 1892 годах была уничтожена последняя подпорка, созданная еще канцлером О. фон Бисмарком для предотвращения русско-германской войны.

Известно, что Бисмарк не очень-то дружелюбно относился к Российской империи, но он всегда придерживался той точки зрения, что Россия и Германия, как монархические империи, могли сосуществовать только не вступая друг с другом в вооруженный конфликт. Подчеркнем – именно как монархические империи. «Железный канцлер», стараясь не допустить усиления Российской империи, в то же время дипломатическим путем последовательно и твердо разрушал те комбинации в русско-германских отношениях, которые могли привести к войне между ними. Впоследствии и немецкий император Вильгельм II (кстати говоря, крестный отец наследника российского престола цесаревича Алексея), то ли осознав свою ошибку, то ли желая разрушить франко-русский союз (вероятнее всего, и то и другое), будет неоднократно предпринимать попытки сближения с Россией.

Пиком такой политики станет так и не ратифицированный Бьеркский договор 1905 года: Бьеркское соглашение подразумевало не русско-германский сепаратный союз, как то часто представляется в отечественной историографии, а русско-франко-германскую коалицию. Правда, в подобной редакции договор не имел возможности для существования. Но этот шаг логически вел к распаду англо-французской Антанты и изоляцию Великобритании в европейских делах. Такой вариант союза ведущих континентальных держав, при условии его соблюдения всеми державами, начисто исключал возможность Большой Европейской войны, а значит, вероятнее всего, и Великой Русской революции 1917 года. Это соглашение, по сути, означало, что в дело вводится новая антибританская континентальная система. Но теперь уже русские не будут верить немцам, и только лишь Первая мировая война расставит последние точки над тем самоубийственным решением, что предпринял кайзер после отставки канцлера Бисмарка.

Стоит процитировать вышедшие в 1898 году мемуары О. фон Бисмарка, ставшие его политическим завещанием, чтобы увидеть, что взгляды великого канцлера исходили не из «прекраснодушия» и «любвеобильности» к России или кому бы то ни было еще. Патриот своего Отечества, граф Бисмарк всегда исходил из трезвого прагматизма и рационализма, всегда служивших куда более весомым аргументом для дружбы между государствами, нежели какая-то психологическая приязнь, столь свойственная российским руководителям вплоть до настоящих дней («друг Билл» отчетливо выказал свой «дружеский» оскал в Югославии-1999). Бисмарк писал: «...Для нас выгодно, что Австрия и Россия имеют на Балканах противоположные интересы, тогда как между Россией и Пруссией-Германией нет таких сильных противоречий, чтобы они могли дать повод к разрыву и войне...[и даже несмотря на возможность ссоры] мы можем сохранять свою независимость и достоинство по отношению к России, не нанося ей обид и не задевая ее интересов... Германская война предоставляет России так же мало непосредственных выгод, как русская война Германии; самое большее, русский победитель мог бы оказаться в более благоприятных условиях, чем германский, в отношении суммы военной контрибуции, да и то он едва ли вернул бы свои издержки...» Бисмарк считал, что для Германии даже было бы выгодно, если бы дружественная ей Россия утвердилась в Константинополе: «Это избавило бы нас от положения гончей собаки, которую Англия, а при случае и Австрия, натравливают против русских вожделений на Босфоре»[19].

Пулеметная команда на позиции

Германский канцлер справедливо полагал, что образование Тройственного союза было вызвано намерением русской стороны сделать Германию зависимой от России. Экономическое развитие Германской империи настолько превосходило русское, что политическое давление России на немецкие земли было нестерпимым, и в этом отношении претензии Германии на континентальную гегемонию посредством освобождения от русской политики являются вполне обоснованными. Другое дело, что Германия вскоре поспешила перейти от экономической гегемонии к планам военно-политического диктата, опираясь на свой союз с Австро-Венгрией 1879 года. А это уже не могло устроить ни Россию, ни Францию.