Жизнь и смерть Арнаута Каталана - Елена Хаецкая

Каталан остановился, тяжело дыша. Черная прядь прилипла к потному лбу, темные глаза блестят, будто их смазали маслом.

– Ой, – басом выговорила девка и подхватилась бежать, но не тут-то было: Каталан сцапал ее за руку. Она дернулась – раз, другой – и от ужаса сомлела.

– Ты чего? – спросил ее Каталан, жадно вдыхая запах распаренного девкиного тела.

– Ой, – уже шепотом повторила девка.

И оттого ли, что шмель тяжко загудел в нагретой солнцем траве, оттого ли, что тянуло у девки из-под мышек сладким потом, оттого ли, что настала для Каталана двадцатая в его жизни весна, – только заголил он девкины плечи, обеими руками потянув на ней дерюжную рубаху. И открылись плечи, да такие круглые, что дух перехватило. И потому не стал Каталан отнимать от них ладони, а вместо того повел дальше и нырнул загребущей рукой в вырез рубахи. И тотчас же уловил большое мягкое полушарие.

Каталан пошевелил пальцами вокруг приятной выпуклости, а затем двинулся еще ниже и нечаянно порвал на девке рубаху. Тут она, опомнившись, взвизгнула и дернулась, а этого делать никак не следовало. В голове у Каталана все помутилось, ибо воспаленные грезы уже рисовали ему те бездны, что скрываются у нее ниже пупка. Он испугался до полусмерти: никак его сейчас вожделенного лишат? И потому, зарычав диким зверем, ловко опрокинул Каталан девку на траву и задрал на ней юбку.

Тут уж глупая сообразила, какая ей грозит опасность, и начала отбиваться, изо всех сил лягаясь ногами и ужом елозя под Каталаном. Поэтому уподобился Каталан неловкому фехтовальщику, который вслепую наносит мечом бесполезные удары и вместо того, чтобы точным выпадом поразить противника в уязвимое место, бьет то по щиту, то по стальным пластинам доспеха.

Таким образом, поединок велся между Каталаном и девкой насмерть, с применением оружия, причем оба противника были не на шутку распалены, так что ни о каком вежестве в данном случае и речи идти не могло.

Девка вырвала у Каталана прядь волос, а когда это не помогло, принялась вопить во все горло, призывая к себе на помощь односельчан. Но даже и это не могло остановить Каталана, ибо он наконец пробил брешь в обороне противника и поразил его насмерть.

Победа оказалась столь сладкой, что Каталан и сам заорал, как полоумный. И так, голося каждый на свой лад, совокупно тряслись они на вершине холма, а между тем в деревне их крики были услышаны и великое множество мужланов, вооружившихся палками, граблями, вилами и прочим дрекольем, уже мчались вверх по склону. Тут Каталан очнулся и, осознав всю грозившую ему смертельную опасность, как был в распущенных штанах, мотая мудями, рванул прочь, оставив девку завывать и корячиться на траве. Поскольку штаны мешали ему бежать, то Каталан выпрыгнул из них и ломанул через лес уже голозадым, прикрывая чувствительное место горстью, дабы ненароком не поранить о сучья. Позади него, неотвратимо, как возмездие, топотали разъяренные мужланы, на ходу переговариваясь грубыми голосами.

Хуже всего было то, что мужланы не отставали и, хотя они пробежали уже значительное расстояние и изрядно отдалились от деревни, они явно не намеревались прекращать погони. Каталан мчался, от страха утратив рассудок, пока наконец не достиг той уютной поляны, где расположилась на отдых домна Алана.

– В случае, если словесный поединок ведется ради того, чтобы первенствовать, и если правота на твоей стороне, но противник твой распален, в то время как ты спокоен, учитывая также и то, что, хотя противник тебе и любезен, но ниже тебя по происхождению, ты поступишь наилучшим образом, если тихим голосом заговоришь о чем-либо с окружающими, дабы показать, что презираешь неправоту и… – Тут, прервав рассуждение, домна Алана пронзительно взвизгнула.

И было, от чего!

Моля о покровительстве, на поляну выскочил Каталан, облаченный в одну лишь рубаху, да и та, по правде сказать, изрядно поизорвалась во время безумного бегства. Со всклокоченными волосами, исцарапанный, покрытый потом, Каталан повалился к ногам домны Аланы, невнятно причитая и всхлипывая.

Почти сразу вслед за ним из гущи леса вырвались разъяренные мужланы, числом около сорока, весьма свирепые с виду, и угрожающе замахали своим оружием.

Из их бессвязных выкриков явствовало, что Каталан обесчестил в деревне девицу и что в отместку мужланы желают, во-первых, покарать срамотатца смертью, а во-вторых, нанести его покровительнице ущерб, соразмерный тому, что был причинен в деревне.

– Да он безумен! – закричала домна Алана, отпихивая ногой Каталана, судорожно цепляющегося за оторочку ее нарядного платья. – Разве вы не видите, что этот человек не в своем уме? Он дурак! Он блаженный! Он утратил рассудок! Он сумасшедший! Какой с него спрос?

– А! – заорал, выкатывая глаза, похожий на медведя бородатый мужлан. – Твой дурак лишил невинности мою сестру!

– Да он безумен, безумен! – Домна Алана заломила руки, в ужасе оглядываясь по сторонам. – Пощадите его и нас всех!

Каталан пал на спину и задергал в воздухе голыми ногами, подражая ослиному реву. Мужлан глядел на него некоторое время с сомнением, но затем решительно замотал косматой головой.

– Дурак так дурак! Нам-то что? Девка испорчена!

И надвинулся на домну Алану. Остальные мужланы тоже приблизились, выставляя вилы и колья. Брат испорченной девицы, не сводя глаз с домны Аланы и пустив уже слюну из угла рта на бороду, потянулся распустить завязки своих штанов.

Поняв, что у него на уме, домна Алана пронзительно закричала:

– Помогите! Помогите!

Тотчас ее вассалы и слуги схватились за оружие и отважно бросились защищать госпожу. Но силы были слишком неравными. Мужланы числом превосходили друзей и слуг домны Аланы в четыре раза – самое малое. И потому, невзирая на отвагу и доброе оружие, все защитники прекрасной дамы были перебиты, как мыши, – кроме Каталана, который в самом начале битвы уполз в кусты и там затаился, обхватив голову руками и крепко зажмурив глаза.

Одержав легкую победу, мужланы повалили на окровавленную землю прислужниц благородной домны и изнасиловали их. Саму же домну сперва связали, а затем раздели, ибо желали завладеть ее одеждой и украшениями. После чего нагую и беспомощную также расстелили на траве рядом с зареванными служанками и приготовились опозорить.

В этот ужасный миг в лесу затрещали ветки, запел охотничий рожок, загавкали псы – и на поляну вылетел всадник. При виде его мужланы тотчас же приостановили выполнение своего гнусного намерения и снова схватились за колья.

Однако всадник развернул коня и сбил с ног одного из мужланов, а после закричал громким голосом:

– На колени, скоты!

Видать, мужланы его признали, потому что опустили вилы и колья и расступились. Тот, что лежал на земле, сбитый конем, осторожно отполз в сторону.

– На колени! – гаркнул всадник снова, а конь под ним завертелся и громко зафыркал.

– Сеньор Саварик! – заголосил брат обесчещенной девицы, поспешно подтягивая штаны и валясь на колени перед танцующим конем. – Сеньор! Добрый господин! Выслушайте нас!

Саварик (а это был он) протянул руку, указывая на домну Алану.

– Немедленно развяжите эту госпожу и верните ей все то, что отобрали!

Мужланы торопливо развязали ей руки и нехотя бросили на землю всю снятую с нее одежду и драгоценности. Громко зарыдав, домна Алана пала лицом на ворох шелков, ее плечи затряслись. Служанки, робко приблизившись, попытались помочь сеньоре облачиться, но та вдруг резко села, тряхнув грудями, и отхлестала их по щекам, после чего снова разрыдалась.

– Добрый господин! – вновь воззвал к Саварику мужлан и, видя, что Саварик уже тянется к мечу, пал головой в траву и шумно заплакал. – Добрый господин!

А Саварик подбоченился и убивать мужлана не стал.

– Ну, – позволил он, – говори.

Воспряв духом, мужлан выпрямился и, размахивая руками и вертя бородой то влево, то вправо, рассказал, как оно все было. Как человек этой вот сеньоры, безумный дурак, пробрался в деревню и, околдовав злым колдовством невинную девушку, злокозненно затем обесчестил ее; как на крик девушки прибежали односельчане и погнались за мерзким насильником, который без штанов так лихо улепетывал от возмездия, что привел их всех сюда; как вон та домна отказалась выдать негодяя и как было решено причинить ей ущерб сообразный с тем, что претерпела девушка…

Все это мужлан рассказывал сбивчиво и в самых подлых выражениях.

Тут домна Алана, перестав плакать, принялась судорожно натягивать на себя одежду, словно бы очнулась от страшного сна и обнаружила себя неподобающе раздетой среди великого скопления народу.

– А кто эти люди, которых вы тут поубивали? – спросил мужланов Саварик, озираясь вокруг и показывая на трупы, повсюду валявшиеся на поляне.

– Так это… господин мой… помешать хотели, ну мы их и… А чего они с нами так? Как со скотом!