Новый февраль семнадцатого - Владимир Бабкин

Мы помолчали. Наконец, я возразил:

— Вы нарисовали просто чудовищную картину в стиле российских ура-патриотов, которые пугают обывателей и друг друга угрозой, которая якобы исходит от Запада. Повторю вопрос, который часто приходилось слышать от оппозиционно настроенных либералов у нас в стране — если у Запада были планы уничтожить Россию, то почему он это не сделал?

Собеседник пожимает плечами.

— Может, не смогли? Или не успели? Мне тут в Лондоне приходилось слышать версию о том, что Запад взял за одно место вашего Ельцина и уже начал его готовить к тому, что если что-то произойдет, то представитель России в Совете Безопасности ООН должен воздержаться при голосовании о вводе «миротворцев», тем самым не наложив вето на резолюцию. А Китай уговорили бы, пообещав немалую часть территорий в Сибири и на Дальнем Востоке. И что намечено все это шоу было на весну 2000 года. Но ваш вечно пьяный Царь Борис неожиданно провернул финт с отречением и передачей власти вашему Путину. А потом, пока разобрались, да присмотрелись было уже поздно.

— Я вижу, что вы не очень любите Запад?

Пытливо смотрю ему в глаза.

Тот после паузы ответил, не отводя взгляд:

— Я был в Белграде, когда натовские бомбы падали на мой город.

Серб решительно встал.

— Простите, я с вами тут заболтался, а работа не ждет.

Златан Николич откланялся и пошел в сторону выхода. Я же так и остался сидеть, глядя туда, куда ушел мой неожиданный собеседник. Сидел и думал — что это было? Был ли разговор случаен? И что хотел сказать серб? Говорил ли он по собственной инициативе или тут опять-таки игра каких-то спецслужб, будь они неладны?

ГЛАВА 2. КАТАСТРОФА

Я сидел на лавочке на набережной Темзы и смотрел на здание Парламента на другой стороне реки. Конечно, в чем коренное отличие местного климата, так это в том, что Москве сейчас на лавочке у реки не сильно-то и посидишь ибо морозец неслабый да и снег опять-таки. А в Лондоне — ничего, сидеть можно. Градусов десять тепла и река, понятное дело, в лед не закована.

Хмурые тучи обещали скорый дождь. Мое хмурое настроение обещало мне скорые неприятности. А мои мозги старались понять, откуда эти неприятности ждать.

Было совершенно очевидно, что Фонд Пороса лишь ширма и такой серьезный проект курировали какие-то спецслужбы. Чьи? Ну, исходя из места действия, очевидно, что британские. И, конечно же, американские, куда ж без них. Тем более что Порос американец. Да и интерес отечественной конторы говорит о многом.

А это значит, что помимо целей проекта, какие бы они ни были на самом деле, разыгрывается сложная многоходовка каждой из спецслужб, с взаимными подставами, уступками и прочими подлянками. И я тут во многом играю вслепую и могу рассчитывать в основном на себя, на свой нюх и интуицию, на свои аналитические способности.

Собственно фактов для анализа у меня было по-прежнему немного. Фактически к прежним знаниям можно было добавить разговор с сербом и еще кое что из того, что мне удалось подсмотреть и подслушать.

Во-первых, следовало обратить внимание на фразу Николича «Операторов в проекте все-таки куда меньше чем технического персонала». Значит, все-таки операторы во множественном числе.

Во-вторых, важная оговорка (если это оговорка) о том, что сербу «приходилось работать в весьма важных проектах, пусть и не таких грандиозных как этот». Значит, проект важен и даже грандиозен, из чего следует, что номер 23 на капсуле вероятнее всего все же порядковый, а не результат чьей-то прихоти.

В-третьих, его столь эмоциональная речь по поводу возможного раздела России — о чем собственно свидетельствует и что должна была мне продемонстрировать? Может быть то, что у меня есть союзник? А если так, то союзник против кого? Или против чего? Он сам по себе или за ним какие-то спецслужбы? Например, сербские?

И самое главное для анализа — обрывок разговора, который я случайно услышал, проходя после настройки капсулы мимо лестницы ведущей к контрольному посту аппаратного комплекса. Где-то наверху разговаривали, и я замедлил шаг, услышав голос Беррингтона, который редко посещал ту часть комплекса, к которой был у меня доступ.

— И как вам наш подопытный кролик, Ллойд?

С лестницы прозвучал смех Каррингтона.

— Он такой же романтический полезный осел, влюбленный в Англию и во все английское, какими и были его царственные предки. — Слово «царственные» из уст мистера Каррингтона прозвучало как ругательство. — Все как всегда, ведь дикари всегда смотрят в рот англичанина, а их смешные царьки пыжатся и заглядывают нам в глаза в надежде получить благоволение цивилизованного человека.

— Что ж, Ллойд, дождемся результатов. Возможно этот, как вы метко выразились, романтический осел, сможет послужить нашей цивилизации…

Дослушать разговор мне не удалось — наверху щелкнула дверь контрольного поста и на лестнице все затихло.

И вот теперь я пытался переварить эти слова руководителей проекта. Кстати, статус самого Каррингтона по-прежнему был для меня неясен, поскольку сообщенная мне должность «помощник Беррингтона» могла значить что угодно. И не значить ровным счетом ничего.

Но что все-таки значили эти подслушанные мной слова? Ясно, что никакого пиетета перед моим прадедом у господ руководителей проекта нет, равно как и малейшего уважения к моей персоне. Ясно, пытаются использовать меня втемную, преследуя какие-то свои цели. Да и к России их отношение явственно обозначено. И в этом контексте слова Златана Николича о планах в отношении России уже не воспринимались как чисто застольный треп.

Впрочем, нельзя было сбрасывать со счетов вероятность того, что я сам являюсь объектом разработки спецслужб и разговор на лестнице, и треп серба лишь игра для одного и глупого зрителя, то бишь меня.

И еще одно. Когда я утром только шел в сторону капсулы ментального резонатора, дверь в аппаратную открылась, и оттуда вышел мой новый знакомый серб. Тогда мое внимание привлек видимый через открывшуюся дверь большой экран с данными настройки. Вернее успел я увидеть лишь одну крупную строку в самом верху экрана. И строка эта мне не понравилась.

Особенно в контексте всего, что было сказано мне и всего, что я знал. Даже не имея ввиду спецслужбы, а основываясь лишь на недоброй славе Фонда Пороса, под эгидой которого этот проект официально осуществлялся, можно предположить весьма нехорошие вещи. Особенно с учетом общеизвестной нелюбви самого мистера Пороса к России. В этом всем контексте надпись на мониторе выглядела несколько зловеще.

Надпись на экране гласила: «№ 23 Totality».

Была ли совпадением такая синхронность моего прохода и открытия сербом двери? Или Николич (или кто там за ним стоит?) хотел мне на что-то намекнуть? На что?

И были ли случайным сочетанием попытка установить контакт с 1917-м годом в России из капсулы № 23 и названия первого плана атомной бомбардировки СССР в 1945 году?

Могло ли так случиться, что мне предстояло передать в прошлое какую-то информацию, которая станет аналогом ядерной бомбардировки по России? Но как же с изменением хода истории? Ведь эффект бабочки никто не отменял и устроители такого шоу могут и вообще не родиться или родиться совсем в другом мире! Не могут же они этого не понимать?

Или это просто совпадения и ничего это не значит? Быть может, это шалит моя разыгравшаяся фантазия?

Ответов у меня пока не было. Дерьма я пока не видел, но в воздухе уже явно попахивало. Обдумав все еще раз, я встал и направился в сторону моста.

Последующие дни ничего особенного не происходило, все службы спокойно и без спешки готовились к будущей попытке установить связь, ведь согласно записям моего прадеда подтвержденное им самим упоминание о спиритическом сеансе было датировано 10 февраля по старому стилю или 23 февраля по принятому у нас сейчас летоисчислению. А значит, впереди у меня почти месяц вполне комфортной, но уже весьма ощутимо попахивающей дерьмом, жизни в Лондоне.

Каррингтон пару раз вызывался меня сопровождать на мои прогулки, но я всякий раз отговаривался тем, что лучший способ узнать и почувствовать незнакомый город это гулять по нему в одиночестве. Вот и сейчас я бродил по старым и новым улицам английской столицы и пытался привести в порядок свои мысли и рассуждения, взвесить все за и против каждой версии, а также, по возможности, найти новые варианты.

Не следовало, к примеру, за всей шпиономанией и поисками заговоров, упускать из виду и заявленную цель проекта — контакт с моим прадедом.

Если исходить из сказанного мне Беррингтоном в самый первый день, то мне предстояло выступить неким оракулом, который будет максимально туманно уходить от ответов на прямые вопросы, задавая, в свою очередь, вопросы прадеду. Мне была заявлена задача договориться об установлении постоянных графиков связи и, очевидно, непосредственно перед сеансом мне еще расширят вводную.