Тайну хранит звезда - Галина Романова

Не спросила, констатировала.

– Нет, Ир, с тобой сложнее. С тобой я бы просто расквасилась.

– А без меня?

– А без тебя заморозилась, – нехотя призналась Аня. – Как треска какая-то! Знаешь, что сегодня мне родной сын выдал?

– Что?

– Судиться собрались они с папой со мной.

– Как это?! – опешила Ирка, перестав сопеть и снова начав всхлипывать. – За имущество, что ли? Я тебе сразу сказала, отдай ты ему его дрова и…

– Да нет, милая, не за деревяшки. За Игоря.

– Что-о-о-о??? – Ирка тут же зашлась такой матерщиной, что у Ани ухо вспыхнуло. – Вот сволота, а!!! Мало того что сам ушел, так еще и пацана переманивает. Прикармливает, паскуда!!! Видела я их тут как-то днем в ресторане. Обедаем, говорит Шурик. С сыном решили вкусненького перекусить. А вкусненькое в этом кабаке твоей месячной зарплаты стоит. А пацану много ли надо?! Счет увидал, который папа оплатил, и слюни распустил тут же. Тебе-то экономить приходится, а там шикуют! Вот гад, а!

Аня вздохнула, посмотрела на портрет сына на длинной полке под серый мрамор. Обо всем этом она уже знала, Игорек потчевал ее подробностями, когда приходил домой от папы. О чем он умалчивал, о том она догадывалась.

– Но ему, Ань, все равно Игоря не отдадут.

– Почему?

– Потому что он постоянно в разъездах, так?

– Вроде…

О новой работе Сашки она мало что знала. Это раньше, когда он распространителем всего на свете работал, она знала все-все. Он взахлеб рассказывал ей всякие интересные истории, а она внимательно слушала. А потом, когда начал карабкаться вверх, красноречие поутратил. И довольствоваться ей приходилось лишь сведениями, получаемыми от сына или от Ирки.

– Вот! Как он сможет заниматься воспитанием сына, разъезжая-то так?!

– Не знаю.

Аня покосилась на три непроверенные тетради, ей все еще не хотелось лезть в них. Все еще не хотелось рыться в ошибках, не хотелось пытаться уловить смысл в том, в чем смысла не могло быть априори.

– А я знаю! Знаю! Нельзя доверить человеку ребенка, если у него нет времени на его воспитание и на то, чтобы присматривать за ним. Ты не дрейфь! Пусть только попробует в суд сунуться, мы ему такое устроим… Ты же не пьянь, не безработная какая-нибудь. Ты у нас уважаемый всем человек.

– Ага, особенно двоечниками. – Анна снова покосилась на тетрадки. – Ты у них мнения спроси, они тебе такого наговорят.

– Это не в счет, – опротестовала тут же ее теорию Ирка-адвокат. – Ладно, давай-ка прощаться, подруга. Дел еще по дому невпроворот. Завтра на работу. Тебе к первому уроку?

– Нет, ко второму.

– Везет, поспишь подольше. – Ирка вздохнула, зевнула, шепнула что-то и тут же простилась, повесив трубку, но перед этим успев пообещать, что забежит как-нибудь на неделе.

А Ане все же пришлось проверять тетрадки. Она оттащила их в кухню, но прежде чем пробираться сквозь безграмотную ерунду, она сварила себе кофе, слепила тоненький бутербродик с листиком салата и ломтиком красной рыбки. На кофе с бутербродом у нее ушло минут десять. Потом полчаса на то, чтобы поставить три жирные двойки. Две за безграмотность и лень, третью за полное отсутствие и первого и второго.

Галкина Нина не стала утруждать себя написанием сочинения, она просто вложила в тетрадь записку с просьбой понять ее и простить, поскольку она так же, как и Петровский, переживает семейный кризис.

Слухи, стало быть, все же просочились. Проросли буйными ростками с пустыря, где ее подстерегал Петровский, забрались по ступенькам школы, вскарабкались выше на этажи, заползли из шумного школьного коридора в классную комнату и были взяты извергами на вооружение.

Аня не рассердилась, нет. Она расстроилась. Софья-математичка оказалась права – Петровскому веры нет. Почему права оказалась Софья, а не она? Почему Петровский солгал? Почему использовал ее? Такой гнусный по природе своей или учится приспосабливаться?

– Ох, дети, дети, – шепнула с горечью Анна, швырнула три последние тетрадки в общую стопку и пошла с ними в прихожую, чтобы убрать в сумку.

Почти тут же зазвонил домашний телефон.

– Алло? – сняла она трубку и почему-то, наивная, тут же подумала про Володина.

Это мог быть и Игорек, вдруг заскучавший по маме и измучившийся чувством вины, что обидел ее утром. Это мог быть Сашка с очередными отвратительными требованиями быть благоразумной. Она, по его мнению, не должна была драматизировать нелепейшую, на его взгляд, ситуацию. Какая разница, на чьей территории живет мальчик? Он же с родителем. А то, что Аня задыхается без сына в пустом доме, так это блажь. И то, что ей непременно нужно целовать сына в макушку перед сном, вообще ни в какие ворота не лезет. Он должен расти мужиком, сильным, непреклонным. И да, бессердечным, если того требуют обстоятельства. И весь ее лепет о том, что ей не нравится жестокость, зародившаяся не так давно во взгляде ее сына, пускай она перенесет на своих учеников. Им пригодится. Его сыну – нет!

– Алло? – повысила голос Анна, не услыхав ответа. – Кто это?!

Это не был Володин, не был Игорек, и Сашка тем более. Это был кто-то бестелесный, кто-то ужасный и злой. И он едва слышно, голосом, схожим с шелестом осенних листьев под ногами, прошептал ей на ухо:

– Сссу-у-ука-а-а, издохни-и-и…

Трубку бросили. А она стояла со своей телефонной трубкой еще какое-то время, не в силах сдвинуться с места.

Господи!!! Что это было только что?! Кто посмел?!

Память тут же послушно начала выдергивать эпизоды неприятных стычек с учениками. Все пролистав, Аня недоуменно подергала плечами. Не было ничего такого, хоть убей, не было. Она себя контролирует из последних сил, чтобы не поддаться провокации, чтобы не наорать, не ударить, без нужды не выгнать из класса или вызвать родителей. Она себя держит в руках! И даже эта противная Кольская ее несколько раз на педсоветах в пример ставила.

Было что-то такое неприятное, со слезами группы девочек, с ором их родителей в учительской, но уже давно. Еще в самом начале учебного года, когда девчонки удумали в школьном туалете курить и малышей гонять. А теперь весна! Уже май скоро! Не могли же они так долго вынашивать свой гнев. Не могли. Дети в их возрасте сколь эмоциональны, столь и забывчивы.

Кто тогда вдруг возжелал ее смерти?!

И вдруг накатило! Глаза сами собой поднялись к потолку, и он словно сделался стеклянным, воссоздав всю картину сегодняшней кровавой бойни. Вспомнилось все до мельчайшей детали. Окровавленный ковер, брызги крови на стенах, на мебели, остекленевшие мутные глаза девушки, спутавшиеся, взмокшие от крови темные волосы парня.

Вдруг… Вдруг это какой-то серийный убийца, надумавший уничтожать жителей их подъезда?! Вдруг он начал с них, а теперь доберется и до нее?!

Она летала по квартире как сумасшедшая. Проверила все замки на двери. Задвинула тяжелую щеколду, хоть за одно это спасибо бывшему – сделал, когда жил. Закрыла окно в кухне, остальные и не открывала. И плотно задвинула шторы, хотя на улице было еще светло. Пустила в ванну такую горячую воду, что рука еле терпела. Хотелось согреться, зажариться, ее трясло как в лихорадке. Насыпала горсти три морской соли, влезла в воду по самые уши и замерла.

Это шутка? Злой розыгрыш? Кому-то надо ее напугать? Или все же, все же отголоски дневного преступления?! Кто ответит, черт побери?!

Сколько ни крутилась в ванной, сколько ни намыливала себя, никого, кроме Володина, ни надумала. Ему надо звонить. Он что-то придумает, как-то да ответит.

Ответил! Да как!!!

Глава 3

В квартире было тихо и душно. Нина толкнула ногой дверь сразу, как вошла. Подождала, пока та щелкнет замком, запираясь, и громко позвала:

– Па! Па, ты дома?!

Отца дома не было, хотя его рабочий день должен был уже закончиться. Нина вздохнула. Что-то с предком в последние дни такое творилось, чему она вообще не могла дать объяснения. Он подолгу запирался у себя в комнате, почти не выходил на кухню, откуда раньше она его веником гнала, чтобы не мешал ей готовить своей болтовней про невероятные открытия и их с Нинусиком светлое будущее.

– Вот, дочуня, смогу защитить свой проект, тогда мы с тобой… – Отец мечтательно жмурился. – Куда хочешь слетаем!

– Куда, па? В Африку, что ли? – фыркала Нина в сторону отца недоверчиво.

– Может, и туда, – загадочно ворочал он бровями. – А что!

– Сиди уж, африканец! – смеялась она беззвучно.

Отца она считала большим талантливым ученым и вместе с тем рассеянным и не приспособленным к нынешней жизни дитятей. Там, где отец трудился, к нему было несколько иное отношение. Там его считали неудачником. Но наряду с этим пользовались его мозгами, как и кому хотелось. Нина злилась, пыталась учить его жизненной хитрости. Получалось плохо. Отец переучиваться не хотел. И все время мечтал. Мечтал сделаться богатым, осчастливить дочь, показать ей мир мечтал. Но при этом почти ничего для этого не делал, по-прежнему просиживая старые штаны в своей старой конторе, зачатой еще в социалистическом, удобном для многих мирке.