На острове Колибрия - Реджинальд Кофмен

Он взял трубку.

Доббинс пристально посмотрел на него, помедлил, потом принял решение и вышел исполнить просьбу Билли.

– Алло! – проговорил Билли.

Он оглянулся через плечо. Все обстояло благополучно: Доббинс ушел в ванную и закрыл за собой дверь.

– Это мистер Фредерик Доббинс? – спросил голос с другого конца провода. – Могу я говорить с мистером Фредериком Доббинсом?

Копперсвейт заговорил тихим басом знатока телефонного дела:

– Да, с вами говорит мистер Фредерик Доббинс.

– А, благодарю вас! Добрый вечер, мистер Доббинс. С вами говорят из конторы «Объединенной прессы».

Этого Билли и ждал. По этой причине он и командировал Доббинса в ванную. Набравшись духу, Копперсвейт принялся выполнять свой план:

– А, «Объединенная пресса»? Хорошо, хорошо, чем я могу быть вам полезен?

Он старался придерживаться тона, среднего между обычным для Доббинса и тем, какой, по мнению Билли, должен был отличать свежеиспеченного дипломата.

Голос ответил:

– Ваш секретарь, мистер Доббинс, заходил к нам полчаса назад и говорил с нами от вашего имени. Он сказал, что, если мы позвоним вам примерно через полчаса, то у вас, вероятно, будет кое-что сообщить нам.

– Мм… а… да. Я действительно просил моего секретаря передать это вам, когда… гм… он пойдет домой. Да, да.

– В связи с вашим назначением в Колибрию, мистер Доббинс, мы были бы очень рады поместить все, что вы хотите нам сказать. Мы полагаем, что именно относительно вашего назначения вы и желали побеседовать с нами?

– Вот именно. Совершенно верно. Гм… в сегодняшних послеобеденных газетах вы, кажется, напечатали сообщение о том, что президент предложил мне представительство при влофском дворе. Все вечерние газеты повторили это как неопровергнутый слух.

– Да, сэр, мы напечатали это. Мы получили это известие от нашего постоянного вашингтонского корреспондента. Надеемся, что мы не сделали ошибки?

– Нет. Строго между нами, ошибки нет. Но, вы понимаете, я, конечно, не могу ничего говорить, пока этот слух… гм… не получит официального подтверждения из Белого Дома. Утверждено ли… гм… это известие для печати.

– О да. Нам сообщили об этом, мистер Доббинс, уже под вечер, и мы не успели включить это известие в последние выпуски. Как видите, у нас было основание думать, что не выйдет ошибки.

– О нет, как я уже сказал, вы не ошиблись. Ха-ха! Видите ли, я, конечно, получил личное извещение от президента. Но прежде чем говорить для печати, я должен был убедиться, что правительство разрешило это известие для опубликования.

Доббинс мог теперь вернуться каждую минуту, хотя, придя к нему, Билли прежде всего зашел в ванную и потрудился переставить все пузырьки, которые могли бы пригодиться при головной боли. Да, надо было спешить!

– Ну, хорошо, если дело обстоит так, то, может быть, вы не откажете поместить в завтрашних утренних выпусках маленькое сообщение. Вы согласны? Так вот, сообщите определенно, что я приму это назначение.

– Разрешите принести вам наши поздравления, мистер Доббинс.

– Благодарю вас. Вы можете сказать, что я надеюсь принести действительную пользу нашей стране на моем посту при влофском дворе, так как я давно уже специально изучал историю и политическое положение Колибрии и всегда интересовался ими. Я в восторге от… гм… колибрийского искусства. Я очень высоко ставлю и эту страну и ее население.

– Позвольте поблагодарить вас, мистер Доббинс. Все будет напечатано в точности, как вы сказали. Я записал ваши слова.

– Так вы записали их? Гм! Тогда, пожалуй, вы можете еще добавить, что я отправляюсь первым же пароходом. «Ну, теперь самое главное!» – подумал Билли и продолжал: – И, будьте добры, добавьте еще следующее. У вас хватит бумаги?

– О да!

– Так вот: по специальному соглашению с Белым Домом я беру с собой в качестве моего… гм… атташе (так, кажется, это называется?) известного и популярного в обществе сына видного американского экс-дипломата, которому, несомненно, самому предстоит не менее блестящая, чем у его отца, карьера, а именно мистера Вильяма Ванастрена Копперсвейта. Вы записали?

– Да, сэр.

– Я повторю во избежание ошибки: Вильяма Ванастрена Копперсвейта. Вы знаете, как это пишется?

– О да, мы отлично знаем, кто такой Билли Копперсвейт, мистер Доббинс! Вы имеете в виду университетского чемпиона по фехтованию, не так ли?

– Совершенно верно. Благодарю вас. Гм… теперь все в порядке? Благодарю вас. Так это, наверное, попадет в утренние газеты?

– Безусловно, сэр.

– Тогда – доброй ночи!

Бряк! Трубка повисла на крючке.

– Уф! – сказал Билли и вытер влажный лоб под своей повязкой.

В ту же секунду открылась дверь ванной, и оттуда показался Доббинс. Он нес высокий стакан, в котором шипела какая-то смесь от головной боли.

– Я долго не мог найти нужной бутылки; мой слуга только вносит беспорядок… Кто звонил?

– Не знаю, – сказал Билли.

– Как это ты не знаешь?

– Неверный номер.

– Ты что-то долго выяснял это!

– Дайте мне выпить эту штуку.

– Я слышал, как твой голос стрекотал, точно аэроплан.

Доббинс передал своему крестнику стакан. Билли поднес его к губам, скорее для того, чтобы успеть собраться с мыслями, чем для облегчения своей головной боли.

– А вы слышали, что я говорил? – осведомился он, прищуривая свои голубые глаза.

– Конечно, нет.

– Мне кажется, что не мешало бы запить это вашим бренди семидесятого года.

– Сомневаюсь в этом. Бренди при головной боли может принести только вред, и мое бренди семидесятого года – вообще не для мальчиков. Почему ты так долго объяснял этому господину, что он ошибся номером?

– Потому что этот господин не был господином, а я «господин», – рассмеялся Копперсвейт. – Если бы у вас так болела голова, вы тоже медленно объясняли бы, дядя Фредерик. – Билли часто называл своего крестного дядей, когда хотел особенно умаслить его. – А когда услышишь в трубку такой чудесный голос, как у этой девицы, то подавно не станешь торопиться. Но не пора ли мне теперь идти? Который час?

Был час ночи. Когда на пути в верхний город Билли, в роли секретаря Доббинса, зашел в «Объединенную прессу» и предложил знаменитому газетному агентству вызвать через полчаса будущего американского представителя по телефону, добавив, что мистер Доббинс весь вечер увертывается от репортеров отдельных листков. Когда Билли нанес этот визит, он уже осторожно выяснил, что в утренние газеты могут попасть только такие известия, которые были представлены до половины третьего ночи. Поэтому теперь он занимал привыкшего поздно засиживаться дипломата до трех часов, – рассчитав время с запасом, – а затем спокойно покаялся в своем прегрешении.