Дорога во все ненастья. Брак (сборник) - Николай Удальцов

…Найти дорогу к больнице было не сложно. Прямо на въезде в Калугу стоял указатель «Ахлебинино», а в самом Ахлебинине оказалось одно единственное здание, огороженное забором из металлических прутьев.

На побеленных воротных столбах, видимо для тех, кто не верит с одного раза, висели две черные таблицы с желтыми буквами: «Вторая психоневрологическая больница г. Калуги»

По одной на каждый столб.

Василий тоже увидел эту надпись.

Он посмотрел на меня, и его лицо потускнело:

– Вы верите, что я брошу пить? – в этот момент, он был настолько жалок, что я не смог ему соврать:

– Нет. Ведь водка сильнее человека.

Но это ничего не меняет…

Вася вышел из машины, но не пошел никуда, а так и остался стоять в нерешительности в нескольких шагах от «Ленд-ровера».

И тогда Андрей тихо проговорил:

– А ведь когда-то его картины можно было любить без сострадания.

Петр ответил:

– Когда-то, без сострадания можно было любить его самого…

Вообще, слово имеет очень большую силу.

Даже не смотря на то, что дураки тоже так считают.

Помню такой случай – заехали мы с Андреем к Петру.

А у Петра был, да кажется, продолжается и сейчас, весьма своеобразный роман.

Впрочем, то, что у Петра был роман – это не удивительно. У него все время роман с кем-нибудь.

Удивительным было другое.

Однажды я слышал разговор между этими «любовниками». Конечно не весь разговор, а только ту часть, которую можно услышать, находясь в одной комнате с человеком, говорящим по телефону:

– …Сегодня холодно. Ты не забыла надеть теплые носочки?

– …А шарфик ты надела?

– …А теплые колготочки?

Для разговора между любовниками – самое оно.

Но в тот раз, слушая их разговор, я как-то даже не задумался о том, что если мы так заботливы и деликатны со своими женщинами – то, какого черта они нас терпят в постели?

Добавлю, что Петру пятьдесят четыре, а она – училась в одном классе с его старшим сыном. И Петр называл ее «доченькой». И еще – «Баунти».

Как-то раз, «доченьке» приехал ее одноклассник.

Бывший спецназовец, или что-то в этом роде.

В общем, самбист и боксер в одной коробке.

И стучался он в дверь Петиной квартиры именно как самбист и боксер, по крайней мере, районного масштаба.

– Ну-ка, выйди, дядя Петя, – сказал он Петру, – Разговор с тобой будет.

– Когда-то, когда они все приходили ко мне делать уроки, я кормил их конфетами, а они говорили мне: «Вы…», – проговорил Петр, оглядываясь на нас с Андреем.

Мне этот спецназовец сразу не понравился:

– Давай-ка я выйду с тобой.

– Не стоит, – ответил мне Петр, – Сидите на месте.

Но я не успокоился:

– Андрей, выйди-ка за ними. И если – что, ни во что не ввязывайся, а зови меня.

Потом, Андрей рассказал мне, каким получился разговор:

– Если я тебя еще хоть раз с ней увижу, дядя Петя – придушу, – начал спецназовец, или, кто он еще там. А Петр спокойно ответил ему:

– Знаешь, Максим, какое огромное преимущество у меня перед тобой?

– Какое еще преимущество?

– Если ты, молодой спортсмен, справишься со мной, пожилым уже человеком, то это будет позор для тебя.

А если не справишься – тоже позор.

Малый был явно озадачен:

– И что же мне делать?

– Быть лучше, чем я…

– Вот и весь конфликт? – спросил я Петра.

– Конечно – нет, – ответил он.

– А в чем проблема?

– В том, что я не рассказал ему о том, какое огромное преимущество у него передо мной.

– А какое ж у него преимущество?

– Возраст…

– А почему бы тебе ни жениться на ней? – спросил я Петра.

– Потому, что я на три месяца старше ее отца.

– Не думай о возрасте. Сделай человека счастливым на год – и считай, что поступил честно. Это куда важнее, чем фантазировать о вечности.

– Для этого мне нужно говорить с ней о любви. А в моем возрасте говорить о любви к молодой девушке – это брать кредит, который ты заведомо не сможешь отдать…

– Не переживай, – сказал я ерунду. Правда, выбора слов у меня не было, – В любом возрасте есть свои достоинства и свои недостатки. – Не переживаю, – ответил Петр, – Но возраст – это не грядка для целей, а могила для иллюзий…

Вообще-то Петр, словом владеет.

Видел я однажды, как он разговаривал с покупателем его картины.

Есть такие покупатели, которые спокойно могут выложить тысячу проигранных в карты долларов, но не понимают, как можно платить за картину:

– Триста долларов? Вы же ее сами написали?

– Если бы эту картину написал не я сам, а Ван-Гог – она стоила бы тридцать миллионов.

– Триста долларов за не большую картину? – не унимался покупатель.

– Для этой картины, это совсем не дорого. Может быть, это дорого для вас? – такое тонкое хамство, покупатель не раскусил, и продолжал кипятиться:

– А для вас – это не слишком жирно?

– Для меня? – тут Петр свалил покупателя наповал, потому, что заставил его шевелить мозгами:

– Вы – что? – сказал Петр, – Мне не по карману покупать мои картины…

…И вот теперь, Вася Никитин один стоял у капота моей машины и молчал. И мы, сидящие в машине, молчали тоже, и, наверное, каждый из нас думал: «Пошли мне Господи слова, которые были бы лучше молчания…»

…Понятно, что идти на переговоры к врачу нужно было нам с Петром.

Андрей остался с Василием.

Не то, чтобы мы боялись, что тот убежит, просто не стоило оставлять Васю одного в такой момент.

Какой момент? Мы и сами не знали.

Думали, что то, что происходит – трагедия. А это была только прелюдия…

…У дверей нам встретилась женщина в белом халате.

Интересная вещь, мужчины всегда одевались однообразно: фрак, сюртук, пиджак, а женщины – наоборот – расцвечивали свои одежды и по форме, и по содержанию.

Но, в то же время, как, на мой взгляд, форма – от военной, до медицинского халата – идет к лицу женщине, и как она глупит мужчину.

Хотя многие считают – наоборот.

– А доктора еще нет, – сказала женщина, и нам ничего не оставалось сделать, кроме, как посмотреть на часы.

– И здесь такой же бардак, как во всем государстве, – безэмоционально констатировал я. А Петр ответил:

– Наводить порядок в государстве – довольно унылое занятие.

– Откуда ты знаешь?

– Сужу об этом по мытью посуды у себя на кухне…

В дверь входили и выходили разные люди, и прошедшего мимо нас врача, мы не заметили, но таже самая женщина в белом халате, выглянув из окна второго этажа, крикнула нам: – Доктор пришел…

Художник Петр Габбеличев

Я первым вошел в кабинет, на потемневшей от времени двери которого висела стандартная табличка под стеклом: «Заведующий вторым отделением Зарычев Д.Н.»

Кабинет был самым обыкновенным, какими бывают кабинеты маленьких начальников, не влиятельных, но и не бесправных.

Хотя бы в пределах здания, в котором они находятся.

И если бы не змея, плюющаяся в бокал из-под полусухого шампанского, широкий, но не глубокий, для того, чтобы пена не поднималась высоко, а равномерно распределялась по поверхности тонким слоем, проглядывающая на каких-то документах – толи дипломах, толи грамотах, под стеклами, какими украшены стены всех кабинетов – о том, что это кабинет медика, а не чиновника, догадаться было бы невозможно.

Впрочем, была еще одна деталь, которая отличала кабинет доктора Зарычева, от чиновничьего – я это сразу почувствовал, но сообразил, в чем дело, уже потом, когда мы возвращались в Москву.

На стене, той стене, что за спиной хозяина кабинета, не было портрета президента.

…В своей жизни, мне приходилось посещать самые разные кабинеты, но мысль о том, что хозяин кабинета, почему-то, всегда сидит спиной к верховному портрету, пришла в мою голову именно здесь, в общем-то, в сумасшедшем доме.

Может для того, чтобы в голову приходили разумные мысли, мне нужно почаще посещать сумасшедшие дома?

А, может – не только мне?

Уже потом я спросил Гришу:

– Обратил внимание на то, что у врача-психиатра нигде нет портрета президента?

– Наверное, Петр, у президента тоже нигде нет портрета врача-психиатра.

– Как ты думаешь – почему?

– Возможно потому, что врачи-психиатры так же уверены в том, что им не нужны президенты, как президенты уверены в том, что им не нужны врачи-психиатры…

…За столом я увидел человека с усталыми глазами.

Он сидел за столом.

«Не удивительно – не за роялем же ему сидеть», – подумал я.

Человек, очевидно он и был доктором, после некоторого молчания во время которого, я был осмотрен с головы до ног, спросил:

– Вы пришли лечиться?

– Нет, – ответил я, – Я уже двенадцать лет вообще не употребляю спиртного.

– Тогда, что вы здесь делаете?

– Я и сам задаю себе этот вопрос, – возможно, несколько невпопад ответил я, и тут же получил возможность убедиться в том, что передо мной профессионал:

– Присаживайтесь, – предложил мне доктор. Хотя, если бы после моих слов, он сказал бы: «Тогда пойдите к черту,» – я б не удивился.

Но доктор не послал меня к черту, а предложил стул:

– Присаживайтесь, – повторил он, – Что вас волнует?