Путевые картины - Генрих Гейне

На другое утро я пустился в путь из Гослара, отчасти — просто наудачу, отчасти — с намерением разыскать брата клаустальского рудокопа. Опять прелестная праздничная погода. Я всходил на холмы и горы, смотрел, как солнце пытается разогнать туманы, весело брел по шумящим лесам, и колокольчики, унесенные мной из Гослара, своим звоном сопровождали мои грезы. Горы стояли в своих белых ночных мантиях, ели стряхивали с себя дремоту, свежий утренний ветер завивал их свешивающиеся зеленые кудри, птички совершали утреннюю молитву, луговая долина блестела, как осыпанный алмазами золотой покров, и пастух брел по ней за своим позванивающим стадом. Собственно говоря, возможно, что я и заблудился. Всегда стараешься идти боковыми дорогами и тропинками, думая скорее достичь цели. На Гарце то же, что и в жизни вообще. Но всегда встречаются добрые души, указывающие нам верный путь; они делают это очень охотно и, кроме того, испытывают особое удовлетворение, когда с самодовольным выражением лица, голосом громким и благосклонным поясняют нам, какой длинный крюк мы сделали, в какие пропасти и болота могли провалиться, и какое счастье, что мы еще вовремя повстречали таких осведомленных людей, как они. С подобным указчиком я и встретился недалеко от Гарцской крепости. Это был упитанный обыватель из Гослара, с лоснящимся, одутловатым, дурацки-умным лицом; вид у него был такой, словно он изобрел эпизоотию. Мы прошли некоторое расстояние вместе, причем он рассказывал мне всевозможные истории о привидениях; истории были бы очень недурны, если бы не сводились к тому, что на деле никаких привидений не было, а белая фигура оказалась браконьером, звуки, похожие на стоны, издавал только что родившийся кабаненок, а шум на чердаке производила домашняя кошка. «Только больной человек, — присовокупил он, — верит в привидения». Что касается его самого, то он болеет редко и лишь порою страдает накожными болезнями, от которых лечит себя просто-напросто слюной. Он обратил также мое внимание на целесообразность и полезность всего в природе. Деревья зелены потому, что зеленый цвет полезен для глаз. Я согласился с ним и добавил, что бог сотворил рогатый скот потому, что говяжий бульон подкрепляет человека; что ослов он сотворил затем, чтобы они служили людям для сравнений, а самого человека он сотворил, чтобы он питался говяжьим бульоном и не был ослом. Спутник мой пришел в восхищение, найдя во мне единомышленника, лицо его расцвело еще радостнее, и, прощаясь со мной, он растрогался.

Пока он шел со мной рядом, вся природа была как бы расколдована, но лишь только он удалился, опять заговорили деревья, зазвенели лучи солнца, заплясали луговые цветы, и голубое небо приняло в объятия зеленую землю. Да, я лучше знаю: бог создал человека, чтобы он изумлялся великолепию мира. Всякий автор, как бы он ни был велик, ищет похвал своему произведению. И в библии — мемуарах бога — определенно сказано, что он создал людей во славу и похвалу себе.

После долгого блуждания по всевозможным направлениям я добрался до жилища брата моего клаустальского приятеля, переночевал там и пережил следующее прелестное стихотворение:

На горе стоит избушка,В ней живет шахтер седой;Шумны темные там ели,Светел месяц золотой.

У окна резное кресло,Чудо-кресло, не скамья,Кто сидит в нем, тот счастливец.И счастливец этот — я!

На скамеечке малюткаУ моих уселась ног;Глазки — звезды голубые,Ротик — аленький цветок.

Глазки-звездочки раскрытыШироко, как небосвод,И лукаво к пухлым губкамСвой лилейный пальчик жмет.

«Нет, не бойся, мать не видит:Села с прялкою к окну,А отец взял в руки цитруИ поет про старину».

И малютка продолжаетТихо в уши мне шептать,

Много тайн за это времяДовелось мне услыхать.

«С той поры, как нету тетки,Не приходится уж намЕздить в Гослар на гулянье,Вот чудесно было там!

Здесь, на этом горном склоне,Так тоскливо жить одним,А зимою мы под снегом,Как схоронены сидим.

И при том же я трусиха,Как дитя, впадаю в страх,Только вспомню злобных духов,Промышляющих в горах».

Точно слов своих пугаясь,Прерывает вдруг рассказ,И обеими рукамиПрикрывает звезды глаз.

Все шумнее шелест ели,Громче треск веретена,И в звенящих струнах цитрыОживает старина.

«Не страшись, моя малютка,Злые духи скрылись прочь,Божьи ангелы на стражеНад тобою — день и ночь!»

Ель протягивает пальцыИ стучится под окном,Месяц, бледный соглядатай,Льет сиянье в тихий дом.

Мать с отцом храпят негромкоВ ближней спальне за стеной,Мы же время коротаемЗа блаженной болтовней.

«Будто часто ты молился?Нет, меня не проведешь, —Неужели от молитвыНа губах такая дрожь?

Эта дрожь, такая злая,Страх наводит на меня,Но в глазах твоих сияньеБлагодатного огня.

Сомневаюсь, чтоб ты верил,Как священник нас учил,Чтобы ты отца и сынаИ святого духа чтил».

«Ах, дитя мое, ребенком,У родимой на руках,Верил я, что правит миромБог-отец на небесах.

Тот, кто дивно создал землю,Человека сотворил,Кто звездам, луне и солнцуИх пути определил.

А когда я вырос, крошка,Много больше я узналИ, постигнув человека,В сына верить тоже стал,

В сына божьего, что людямДал любовь и чистотуИ, как водится, в наградуПригвожден был ко кресту.

Я теперь созрел, начитан,Видел многие края,И в святого духа верюВсей душой своею я.

Сотворил чудес он многоИ еще творить готов.Он разрушил замки гордых,Сокрушил ярмо рабов.

Раны лечит, обновляетПраво древней старины:Все мы, люди, от рожденьяБлагородны и равны.

Гонит он туманы злыеИ рассеивает гнет,Что вкушать любовь и радостьДень и ночь нам не дает.

Сотни рыцарей отважных,В броне панцирей и лат,Служат духу всеблагому,Волю высшую творят.

Гордо веют их знамена,И мечи блестят у них, —Ты хотела бы, малютка,Видеть рыцарей таких?

Так гляди ж смелей мне в очи,Поцелуй меня! Взгляни!Я и сам такой же рыцарь,Рыцарь духа, как они!»

За зеленой хвоей елиМесяц тихо прячет лик,В нашей комнате мерцаетДогорающий ночник.

Только звезды голубыеСветят ярче в поздний час,И пылает алый ротик,И она ведет рассказ:

«Эти крошки — домовыеПоедают нашу снедь,Накануне полон ящик,Поутру — пустая клеть.

Эти крошки слижут ночьюНаши сливки с молока,А остатки выпьет кошкаИз открытого горшка.

Да и кошка наша — ведьма:Ночью вылезет на дворИ гуляет в дождь и вьюгуПо развалинам средь гор.

Там стоял когда-то замок,В пышных залах яркий свет,Дамы, рыцари и свитаТанцевали менуэт.

Но однажды злая феяНашептала злобных слов,И теперь среди развалинГнезда филинов и сов.

Впрочем, тетка говорила:Стоит только слово знатьИ его в урочном местеИ в урочный час сказать, —

И опять из тех развалинСтены гордые взойдут,Дамы, рыцари и свитаТанцевать опять начнут;

Тот, кто скажет слово, станетОбладателем всего,Звуки трубные прославятСветлость юную его».

Так цветут волшебной сказкойАлых губок лепестки,И сверкают в глазках-звездахГолубые огоньки.

Нижет кудри мне на пальцыИ дает им имена,И смеется и целует,И смолкает вдруг она.

И с таким приветом тихимСмотрит комната на нас;Этот стол и шкаф как будтоЯ уж видел много раз.

Мирно маятник болтает,Струны цитры на стенеЕле слышно зазвенели,И сижу я как во сне.

«Вот урочный час и место,Вот, пора когда сказать.Ты, малютка, удивишься,Как я слово мог узнать.

Лишь скажу — и ночь поблекнет,Не дождавшись до утра,Зашумят ручьи и ели,Вздрогнет старая гора.

Из ущелья понесутсяЗвуки, полные чудес,Запестреет, как весною,Из цветов веселый лес,

Листья, странные, как в сказке,Небывалые цветыПолны чар благоуханьяИ пьянящей пестроты.

Розы красные, как пламя,Загорятся здесь и там,И колонны белых лилийВознесутся к небесам.

Звезды крупные, как солнца,Запылают над землей,В чащи лилий исполинскихСвет вливая голубой.

Мы с тобой, моя малютка,Всех изменимся сильней;Окружат нас шелк и бархат,Вспыхнет золото огней.

Ты принцессой станешь гордой,Замком сделается дом, —Дамы, рыцари и свитаПляшут весело кругом.

Все мое — и ты, и замок —В этом сказочном краю,Славят трубы и литаврыСветлость юную мою!»

Взошло солнце. Туманы рассеялись, как призраки при третьем крике петуха. Я снова стал взбираться на горы и спускаться с гор, а передо мною плыло прекрасное солнце, освещая все новые и новые красоты. Дух гор был ко мне явно благосклонен; он, верно, знал, что наш брат поэт может порассказать много хорошего, и в это утро он дал мне увидеть свой Гарц, каким его видел, конечно, не всякий. Но и меня увидел Гарц, каким меня немногие видели: на ресницах моих дрожали жемчужины, столь же драгоценные, как те, что переливались среди трав долины. Утренняя роса любви увлажняла мои щеки, шумящие ели понимали меня, разводя свои ветви и качая ими вверх и вниз, подобно немым, выражающим радость движениями рук, а вдали что-то звучало чудесно и таинственно, будто колокол затерянной в лесу церкви. Говорят, это колокольчики стад, издающие в Гарце такие нежные, ясные и чистые звуки.