Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров

И ведь, что называется, как в воду глядел.

Светкина тема обещала быть достаточно благонадежной, чтобы не отпугнуть возможных спонсоров. В ней в равных мерах были замиксованы самодержавие, народность и легкая эротика. К тому же мы хорошенько порезали оригинальный текст. Тяжбы с издательским монстром нам были не нужны.

Итак, герой пьесы – тот самый парень с фабрики – продал душу дьяволу в обмен на писательскую славу и тиражи. Правильнее было бы говорить о кредите: теперь автор обязан был всю жизнь сочинять адски злобные детективы по заказу инвестора (общим числом 666, – добавила Светка, посмеиваясь).

Работа началась; вышли уж из печати и «Черный Спецназ», и «Дьяволиада», и какие-то «Чертовы Яйца», и совсем уж трэшевый «Сучий Потрох». Но сложность была в том, что – по прихоти или по душевному зову – в свободное от основных занятий время наш мастер писал совсем другой роман. И вот он-то, этот роман, заказчика отнюдь не устроил.

Что и не мудрено. Ведь писатель начертил в нем линию жизни не кого-нибудь, а самого Иисуса Христа. Ну, мастера с конкурирующей фабрики.

Хуже того: Иисус вышел из-под пера совсем как живой. Милый, добрый и вызывающий абсолютное доверие, как Друг Семьи из ролика «тайда».

Кредитор был в ярости. И тут же нагрянул с масштабной проверкой.

Такого наезда старая жирная Москва еще не видала. Отрезанные монорельсом головы – это был только старт апокалипсиса, который должны были расписать в подробностях приглашенные Светкой специалисты. События громоздились одно на другое, сюжетные линии переплетались и пересекались, и сценарий распухал, как история болезни тяжелого шизофреника. Я уже верил, что в конце все это бомбанет не по-детски.

Просмотрев синопсис, я даже не стал особо докапываться до мелочей. Светкин коммерческий гений не подвергался сомнению. Но у меня была еще одна причина для лояльности. Я думал о тебе.

– Ладно, – сказал я. – Допустим. Но кто же у нас будет Маргарита?

Я мог бы догадаться и сам. Светка приготовила эту роль для себя. Волшебная таинственная Маргарита была возлюбленной главгера. Что не мешало ей метаться туда-сюда между Мастером и Заказчиком. Это была «женщина дьявольской красоты» (вот прямо так и было написано в заявке). Ох, Светка, Светка, – думал я.

Воплощенное зло по имени W. играл мой старый друг, Савелий Рогозинский. Роль писателя отдали Юре Киму. Тот даже огорчился слегка.

– Мастерская роль, – уговаривал я. – В ней и не надо развития. Зато драматизма сколько. Доктор Фауст… и его Маргарита, мятущаяся душа… понимаешь?

– Вот и взялись бы сами, Сергей Владимирович, – уныло сказал мне Юра. – Тряхнули бы стариной.

– Не дождетесь, – отрезал я.

Вот еще – играть любовника собственной жены.

А еще нам нужен был Бездомный Поэт. Мальчишка романтической внешности – проходная фигура, как считала Светка. Я так не думал. Я отсматривал студентов и плевался. Так никого и не выбрал. Наконец все же поругался с женой и уехал в Питер к подруге.

Дальше ты знаешь.

* * *

– Ты знаешь, кто такой Иван Бездомный? – спросил я, не оборачиваясь.

– Режиссер? – услышал я досрочный ответ. – А, не, тот Дыховичный.

Петрович, наш водитель, двусмысленно шмыгнул носом. Коротко глянул в зеркальце. Потом – на меня.

Тут и я обернулся. Ты развалился на белом кожаном сиденье, будто всю жизнь там прожил. Только что не дрочил там, наглец. Поглядел на меня ясными глазами и улыбнулся:

– Ах, да, конечно. Это герой Мастера-Маргарина?

– Двоечник, – сказал я.

– Неправда. Я помню. С этого Ивана всё и начинается. Они говорят с Берлиозом на скамейке. А потом ему голову отрезают.

– Кому отрезают? – ухмыльнулся Петрович.

Ты потер нос и начал вдохновенно:

– С него действительно всё начинается. Как с дяди честных правил в «Онегине», помнишь? Я еще подумал, когда в детстве читал: это всегда неспроста. Значит, фигура важная. Я подумал: ага, не зря там этот поэт. И не зря он Бездомный. Он ведь тоже про Иисуса Христа написал поэму, да? Только Берлиозу не понравилось? Он ведь тоже Мастер, только еще молодой. Разве нет?

Я кивнул. И опять ты врешь, решил я. Ты это только сейчас на ходу сочинил. А я о том же самом думаю уже с месяц.

– Прочитаешь сценарий внимательно, – велел я. – От корки до корки. Скажешь впечатления. Роль там маленькая, особо заморачиваться не придется. И на себя одеяло тянуть не нужно.

– Я правда буду играть?

– Посмотрим. Может быть. Если честно, мне просто надоело на кастинги ходить. У нас бюджет выделен, а поэта все нет.

– Поэт Бездомный, – проговорил ты, ясно артикулируя. – Так а почему он все-таки бездомный?

– Долго объяснять, – сказал я. – Кстати, я тебе комнату снял, а не квартиру. Со старичком в комплекте, с хозяином. Будешь все же под присмотром. И слушайся старичка, он полковник в отставке. Понял?

– Настоящий полковник?

– Полковник КГБ, – сочинил я тоже на ходу. – Молодежь курировал. Только он про это вспоминать не любит. Сразу впадает в бешенство.

Ты притих.

Сказать по правде, старичок был светкиным дядей. Если и не самых честных правил, то хотя бы малопьющим. Когда-то он служил помрежем в театре на Таганке. Изобразить ветерана-особиста ему не составляло труда.

«Кайен» катился по Каширке, туман висел над асфальтом. Смешно было на тебя смотреть, когда Петрович встретил нас прямо на пандусе в «Домодедово». Белый «порш», все дела. Ты же не знал, что он примерно твоих лет, и под арками проглядывает ржавчина. У тебя даже рот открылся. А водителю ты и вовсе не нашелся, что сказать. Сказал «ой, спасибо», когда тот подхватил твою сумку.

А сейчас успокоился. В Москве ты не пропадешь, решил я.

И обернулся снова:

– Жить будешь на улице Сергея Эйзенштейна. Понял? Метро «ВДНХ».

– Улица Эйзенштейна? Режиссера?

– Именно. На монорельсе сможешь кататься.

– Ничего себе, – сказал ты. – Спасибо.

Я промолчал.

Я уже думал, что я скажу Светке, когда мы встретимся. Для начала нам нужно было помириться, но с этим проблем обычно не возникало. Проблема могла возникнуть с тем подарком, что я вез ей.

Подарок сидел на заднем сиденье. С любопытством следил за сменой декораций. Щурился, фиксировал.

За окном тянулись стены и заборы. Рекламные щиты всплывали в утренней дымке. Москва открывалась, как супермаркет после переучета.

Да, кстати, подумал я. Надо упаковать подарок получше.

* * *

Потеряв босяцкий вид, ты не приобрел никакого другого. Озирался, рассматривая новые джинсы. Поднимал воротник черного пиджака: получалось что-то вроде камзола. Ты явно не знал, как носят всё это