Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Максим Гуреев

Полицейский на Инне не женился, но к ребёнку приходил исправно, грозно предупреждая в дверях Клару:

– No borsch, mam!

Клара с восторгом возилась с чёрной внучкой, а Инна по-прежнему грела окорока на брайтонском пляже. У неё был свой ритм жизни. И похоже, она была вполне счастлива.

Клара важно прогуливалась по Брайтону с коляской и на каждом метре цеплялась языком. И персики в Москве были лучше, и колбаса вкуснее, и люди добрее, и квартира у неё была чудная. А какая дача! Одним словом, послушать Клару – её прежняя жизнь была удивительна и роскошна. Америку она ругала нещадно, обвиняя сына в том, что привёз её, бедную, сюда, не считаясь с ней.

– Мне это надо? – грозно вопрошала она и, не дождавшись ответа, двигалась дальше, подталкивая коляску внушительным животом.

Умерла Клара ночью от инсульта, прочтя Инкину записку, что та уезжает с дочкой и своим возлюбленным в Алабаму – навсегда. Клара зашла в детскую, увидела пустую кроватку внучки, открыла шкаф – он тоже оказался пуст. Она упала на пол и не смогла дотянуться до телефона. К вечеру обеспокоенный Алик приехал к ней. Клара лежала на полу со сжатым кулаком.

На похоронах Алик безутешно плакал. Через полицейское управление он нашёл алабамских родственников Инниного любовника, но сестра на похороны не приехала.

Алик поставил Кларе памятник из розового мрамора. Написал трогательную эпитафию. Страдал. Не брился. Держал траур. Взял к себе Инниных детей, устроил их в дорогую школу. Продолжал высылать деньги сестре. Заказал у недешёвого художника Кларин портрет по фотографии. Повесил его в спальне. Под портретом стояли живые цветы – всегда. На тумбочке у кровати в серебряной рамке стояла Кларина фотография.

Перед сном он тихо бормотал:

– Спокойной ночи, мамочка.

Аллочка вздыхала, долго ворочалась, удивляясь своему мужу. И думала – действительно малахольный, Клара была всё-таки права.

И немного стесняясь своих мыслей, Аллочка засыпала, а Алик ещё долго не мог уснуть, страдал и смотрел на Кларину фотографию, тонувшую в ночном мраке счастливой семейной спальни.

Стелла Прюдон

Счастье Конрада

У Конрада Фольксманна, молодого человека тридцати шести лет от роду, в отличие от большинства его сверстников, была цель – стать канцлером Германии. Он уже не помнил, когда ему впервые захотелось этого: то ли когда он прочёл биографию Конрада Адэнауэра и захотел стать похожим на него; то ли когда он вместе с матерью вышел на уличную демонстрацию и, скандируя лозунги за объединение обеих Германий, прошёл насквозь их тихий городок Альтенбург, что к востоку от Лейпцига; то ли когда всего через несколько дней после демонстрации, в которой и он принимал участие, рухнула Берлинская стена, и он осознал, что и он может влиять на политическую жизнь страны.

Когда пришло время выбирать специальность и поступать в университет, Конрад, не раздумывая, выбрал политологию и вступил в ряды партии христианских демократов (ХДС), основателем которой был их с матерью кумир Конрад Аденауэр. После университета Конрад переехал в Берлин и, поскольку в бундестаге ввели квоту для приёма на работу выходцев из бывшей ГДР, он без труда прошёл собеседование и получил первую в своей жизни должность – специалиста отдела обращений граждан Центрального бюро ХДС. Это казалось Конраду сказкой: то, что недавно было только мечтой, стало реальностью. Конрад, казалось бы, попал в правильную колею.

Но проходили годы, а в его жизни ничего не менялось. Он по-прежнему целыми днями обрабатывал запросы граждан. Конрад часто думал, как вырваться из этого бесконечного потока рутины, но не знал, как делать карьеру в политике. Его никто не приглашал, никто им не интересовался, а предлагать себя он не мог, не хватало наглости. Он только надеялся, что когда-нибудь и его звезда взойдёт, а все недоброжелатели и завистники ахнут. Его портрет займёт заслуженное место в одном ряду с Аденауэром и Колем, и матери будет что рассказать знакомым. А пока он предпочитал не торопить события, а находить и в нынешнем своём положении плюсы.

Поскольку он работал в отделе больше десяти лет, он, как никто другой, знал все тонкости работы. Шеф часто спрашивал у него совета и, понимая, что Конрад уже давно перерос свою должность, не скупился на похвалы. Зная, что на Конрада можно положиться, шеф оставлял на него весь отдел, уходя по личным делам. Тогда Конраду приходилось делать и его, начальника, работу: писать отчёты, планы, обзоры. Порой обязанности шефа занимали всё время и до прямых обязанностей не доходили руки. Зато Конрад мог, в отличие от большинства коллег, приходить на работу позже и уходить раньше, а поскольку каждую пятницу он уезжал к матери в родной Альтенбург, его очень радовало, что не приходилось уезжать из Берлина вместе с гигантскими толпами, а можно было уйти с работы на пару часов раньше и добраться до Альтенбурга в полупустом вагоне.

В эту пятницу он, по обыкновению, приехал на работу с небольшим чемоданом, чтобы сразу после обеда отбыть на вокзал. Он уже собирался вслед за коллегами идти в столовую, когда вошёл его начальник, господин Кунце, полноватый господин с толстыми губами, лоснящимся лицом и расстёгнутой нижней пуговицей рубашки.

– Господин Фольксманн, вы не торопитесь?

– Я хотел пойти на обед, – ответил Конрад. – А что случилось?

– Здесь такое дело… Мне надо с вами поговорить, давайте присядем.

Предчувствуя неладное, Конрад сел и предложил сесть начальнику. Кунце вздохнул:

– Контролирующий орган, проверяющий работу функциональных департаментов, проверил и нашу работу. Было сделано несколько контрольных запросов в отдел с целью выяснить, как быстро мы на них реагируем и доходят ли на самом деле обращения граждан до руководства партии. С этим возникли проблемы. Эффективность работы отдела оказалась крайне низкой. Подсчитали общее количество запросов и ответов на них, и оказалось, что нами обрабатываются лишь тридцать процентов, а остальные семьдесят процентов игнорируются. Из этих тридцати процентов, которые мы худо-бедно обрабатываем, лишь один процент принадлежит вам. Если выражаться цифрами, вы обрабатываете всего двенадцать запросов в год, то есть примерно один в месяц. Остальные двадцать девять приходятся на ваших коллег, которые хоть и работают не идеально, но гораздо эффективней, чем вы. – Проведя потрёпанным носовым платком по лбу, Кунце спросил: – Как такое могло произойти? Что могло помешать вам обрабатывать больше запросов – это же ваша прямая обязанность! Это то, за что вам платят зарплату!

Конрад в ответ лишь пожал плечами, и начальник продолжил:

– Я не знаю, как мне быть. С одной стороны, я уважаю вас и ваш опыт, но с другой – проверка уже прошла и, если мы сейчас не примем мер и не накажем виновного, удар придётся на весь наш отдел. Нас уже давно хотят расформировать в целях экономии бюджета и вместо целого отдела назначить одного человека из отдела прессы, ответственного за обращения граждан. Одного человека! – При этих словах начальник вытянул указательный палец вверх и, следя за ним, посмотрел на потолок. – Как такое возможно, чтобы один человек заменил целый отдел?! У них, по-моему, не все дома, – продолжая смотреть на указательный палец, шёпотом проговорил он. – Так вот, чтобы спасти отдел, в котором, кроме вас, у всех есть семьи, которые надо кормить, я должен пойти на жертвы.

– Что это значит? – не понимая бессвязную и затянувшуюся речь начальника, спросил Конрад.

– Это значит, что я вынужден вас уволить.

Конрад долго не мог понять смысла последней фразы. Не может такого быть, чтобы его уволили. В Германии никого не увольняют. Это невозможно!

– Это шутка? – спросил Конрад.

Начальник посмотрел на него с жалостью:

– Господин Фольксманн, вы что думаете, мне до шуток сейчас? Я не клоун! И я бы не стал никогда так шутить со своими подчинёнными!

Конрад почувствовал, что перед ним всё расплывается, и на время потерял способность думать. Это было несправедливо. Господин Кунце, как никто другой, знал, на что именно Конрад тратил рабочее время: на выполнение его, начальника, обязанностей. И по справедливости уволить должны были бы начальника, поставив на его место Конрада. Но сказать об этом прямо Конрад не мог. Поэтому он лишь вымолвил:

– Но как, как такое возможно? Что мне теперь делать, куда идти?

– Я понимаю вас. Но ничего не могу для вас сделать. Всё, что мог, я уже сделал.

Начальник пожал плечами и добавил:

– К счастью, мы живём в Германии, поэтому у вас есть целых три месяца, прежде чем вы станете безработным. Эти три месяца вы можете потратить на то, чтобы найти новую работу. Советую не медлить и отправлять резюме в самое ближайшее время. А я, в свою очередь, дам вам рекомендацию и не буду ничего писать о причинах вашего увольнения.