Отцы - Валерий Панюшкин

– Достаточно, дружочек мой, теперь целуй руки.

Гости шумели и кричали, играли и ссорились. Особой популярностью пользовалась такая игра. Воздушный шарик дети подкидывали над костром, и подхваченный теплым воздухом шарик взмывал выше деревьев. Но все шарики вскоре полопались, и ты предложила улизнуть на озеро купаться.

Там есть такой лесной пляж с обрывистым берегом. Еще с тех пор, как маленьким был я, мы зовем этот пляж «Танцующими соснами», потому что ветер выдувает и дожди постепенно вымывают песок из-под корней сосен, растущих на берегу, и корни открываются, и сосны как бы висят в воздухе, цепляясь голыми корнями, или танцуют на голых корнях.

Искупавшись, ты залезла на одну из висящих в воздухе сосен и сказала, что ты – «русалка на ветвях сидит». А потом, когда тебя одели, ты стала ходить по корням вокруг висящей над обрывом сосны и приговаривать:

– Кот ученый ходит по цепи кругом. Ходит, но немножко боится.

13

Там на питерской даче было два мальчика по имени Тема. Один Тема был постарше. Ему было лет пятнадцать, и он был высокий стройный молодой человек с красиво накачанным торсом. Другой Тема был помладше. Ему было лет двенадцать, он был худой и с печальными глазами. Из мальчишеских доблестей младший Тема примечателен был только тем, что умел, едучи на велосипеде без рук, снять и надеть обратно майку, не прекращая движения.

Так вот, когда тебе было четыре года, ты влюбилась в младшего Тему. Не думаю, что ты видела, как он виртуозно снимает и надевает майку, но просто не могла же девочка из интеллигентной семьи влюбиться в бодибилдера.

Надо сказать, младший Тема приложил-таки некоторые усилия, чтоб вскружить тебе голову. Во-первых, он приглашал тебя к себе в гости и угощал красной и черной смородиной с куста. Во-вторых, на озере младший Тема кидал в воду весло от надувной лодки и кричал:

– Варя, смотри, весло сейчас утонет!

– Ах! – отвечала ты, делая вид, будто тебя и впрямь заботит судьба весла.

По команде «ах!» Тема бросался вслед за веслом в воду, догонял непотопляемое весло, топил его и, удерживая ногами под водой, кричал:

– Варя, весло утонуло, смотри!

Ты смотрела с тем выражением восторга на лице, с каким смотрят люди, уверенные, что вот сейчас прямо на их глазах случится чудо. И чудо действительно случалось. Тема переворачивался, из-под воды вылетали наверх Темины ноги и в ногах весло, не знаю уж, как он собирался грести ногами. Фрейдистских подтекстов этой игры я тоже обсуждать не собираюсь, но, так или иначе, ты стала звать этого мальчика «Тема, который со мной играет».

Ты заставляла всех окружающих фотографировать тебя с Темой в обнимку, а потом бесконечно показывать тебе эти фотографии. Ты дарила Теме самое дорогое, например бисерный браслетик или дождевого червяка. И постоянно про Тему разговаривала. Это было невыносимо, в конце концов.

– Можно поговорить о чем-нибудь, кроме Темы? – спрашивал я.

И получал ответ, который получу еще, вероятно, не однажды:

– Нельзя, папа, Тема играет со мной, понимаешь?

Единственным обстоятельством, ненадолго отвлекшим тебя от разговоров о Теме, была трагическая гибель кота моей двоюродной сестры по кличке Ангел. Кот Ангел был белый, пушистый и милый. Он на лето тоже приезжал на дачу, пользовался там свободой, охотился, гулял по ночам, и вот однажды утром, выйдя из дома, мы нашли кота Ангела лежащим на садовой дорожке. Он был окровавлен и мертв. Его, наверное, разодрали ночью собаки.

Поначалу ты не слишком проявляла скорбь по Ангелу, но потом однажды, сидя на горшке, ибо на горшке человека посещают печальные мысли, ты стала раскачиваться тихонько и приговаривать:

– Какая грусть! Какая грусть!

– Ты о чем это, Варенька?

– Я об Ангеле. Какая грусть, что он ушел к своим кошачьим богам и духам кошачьих предков!

– Господи! Кто тебе рассказал про духов кошачьих предков?

– Дед.

Дед у нас материалист коммунистических взглядов и никак не мог рассказать тебе про духов кошачьих предков. Но в четыре года, если тебя спрашивали, кто рассказал тебе что-нибудь сомнительное или научил какой-нибудь шалости, ты всегда валила все на деда, потому что знала, что деда никто не станет наказывать.

Прогулка в лес в тот день сопровождалась разговорами про почившего кота Ангела и про Тему, как же без Темы. Не помню уж, что я врал, отвечая на шквал вопросов о Темином младенчестве и о младенчестве Ангела, однако смерть кота парадоксальным образом заставила тебя заглянуть не в ту бездну небытия после жизни, в которую отправился кот, а в ту бездну небытия, которая предшествует рождению.

– А когда Тема был маленький, я где тогда была?

– Тебя тогда еще не было.

– А когда Ангел нашелся маленьким котенком, я где тогда была?

– Тогда тебя тоже еще не было.

– Как это меня не было? Я была у мамы в животике?

– Нет, тогда тебя даже у мамы в животике не было.

– Как это не было? Где-то же я была. Может, на небе?

– Кто тебе рассказал про небо?

– Дед.

– Ну не знаю, может, и на небе.

– Как там, на небе? – спросила девочка.

– Ну не знаю, наверное, там ангелы.

– Ангелы?! – Ты вытаращила глаза от удивления.

Уверен, что ты представила себе облака и стада котов в облаках.

14

Лето кончилось, вы вернулись с дачи, и начался форменный сумасшедший дом, по которому мы с мамой соскучились, конечно, но еще больше нас соскучилась собака. Едва вы вошли в дверь, собака принялась прыгать лапами на старшего твоего брата Васю, а Вася стал громогласно восклицать:

– Собака, отвянь от меня!

– Собака, привянь ко мне! – кричала в то же время четырехлетняя ты, хватала собаку за уши, каталась на собаке верхом, и, кажется, в конце концов вы покусали друг друга.

Когда замученная собака вырвалась наконец от тебя, выпила полмиски воды и спряталась в кустах, ты принялась за кошек. Старшего кота Мурзика ты по обыкновению выбросила в окно, причем не потому, что Мурзик не нравился тебе, а, наоборот, потому, что тебе нравилось смотреть, как кот летит из окна в клумбу. Младшую кошку Мошку ты нацепила на себя в качестве воротника. Родившихся недавно у Мошки трех рыжих котят Вася строго-настрого запретил тебе трогать, и поэтому ты трогала их тайно от Васи. Ты как-то так трогала котят, что котята пищали. Вася отрывался от компьютерной игры, бежал через весь дом, топая ножищами сорок пятого размера, и кричал своим толстым голосом:

– Варя, не трогай котят, они станут злыми!

– А я Мошку трогала всегда, – парировала ты, укутываясь в кошку, безропотно исполнявшую роль воротника, – а она не стала злая.

Вечером перед сном вы с Васей садились вместе за стол и писали, приблизительно так же, как писали письмо родителям мальчика Дяди Федора в мультике о Простоквашине кот Матроскин и пес Шарик. Вася писал маме список канцелярских товаров, которые надо купить ему к началу учебного года: тетрадок общих – пять шт., тетрадок тонких в клеточку – десять шт. Ты же, к вящей ярости брата, аккуратный его список покрывала каракулями.

– Варя, зачем ты в моем списке калякаешь?

– Я не калякаю, а пишу маме письмо!

– Какое письмо! Ты же не умеешь писать!

– Ну я же написала.

– Что ты написала? – Вася злился. – Тут каракули бессмысленные! Ну прочти, что ты написала.

С торжественным видом ты брала листок, внимательно в него смотрела и читала как будто бы:

– Дорогая мамочка, не покупай мне, пожалуйста, никаких кукол и никаких игрушек, а купи мне чего-нибудь сладенького. Какой-нибудь сладенький цветочек.

Разумеется, на следующий день на двух работах работавшая мама не успевала купить Васе по списку тетрадки, но зато привозила тебе коробку рахат-лукума, сделанного из лепестков роз.

По утрам ты приходила к нам с мамой в спальню и начинался час нежности. Ты забиралась под одеяло между мамой и мною. Ты называла это «заблаться в селедку». Забравшись в середку, ты не лежала, однако, на месте ни секунды, а вертелась, исполняла на моей спине классический массаж «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» и целовала маму. Ты говорила:

– Вот в щеки можно целовать, в уши можно целовать, в шею можно целовать, а в губы целовать нельзя.

– Кто это тебе сказал, Варя, что в губы целовать нельзя?

– Дед, – отвечала ты, не просто потому, что всегда валила на деда все сомнительное, а потому, что дед и вправду является поборником асептики, гигиены и пуританской морали.

– Почему это нельзя целовать в губы?

– Потому что, когда целуешь в губы, передается всякая зараза.

– Но мы же с мамой целуем друг друга в губы.

– И что, зараза у вас не передается? – уточнила ты.

Ответить было нечего. Мы мямлили как-то про то, что если люди друг друга любят, ну то есть если они близкие люди, то они, конечно, целуют друг друга в губы, потому что, ну в общем, они любят друг друга. Мы переглядывались в том смысле, что совершенно непонятно, как быть с дедовской пропагандой пуританской морали, равно как и с бабушкиной пропагандой бутербродов. А ты загибала пальцы и считала: