Темные горизонты - С. Грэй

В следующий раз мы с ним встретились на презентации, проходившей в каком-то книжном магазине в центре города: один из заведующих кафедрами выпустил книгу о Жаке Деррида или что-то в этом роде, и присутствие всех сотрудников было обязательным. Увидев, как он берет бокал красного вина в импровизированном баре, наспех установленном в подвале магазинчика, я почувствовала, как мое сердце забилось чаще. Не обращая внимания на болтающих без умолку посетителей презентации, он направился в отдел поэзии и принялся осматривать книжные полки. Вино он выпил слишком быстро.

Помедлив мгновение, я извинилась перед Ксолисвой – она бросила на меня многозначительный взгляд – и подошла к Марку, хотя ни до этого, ни после я никогда не отваживалась на подобное.

– Добрый вечер.

Очевидно, он пытался вспомнить, кто я такая, и я едва сумела скрыть разочарование: в моих грезах он мечтал обо мне столь же часто, как и я о нем.

– Простите… – Он виновато улыбнулся. – Вы одна из моих студенток?

– Нет, я работаю на факультете.

– Ну конечно. Извините. – Марк смущенно засмеялся.

И тут к нам подошла женщина в каком-то нелепом, похожем на кимоно наряде, вся обвешанная побрякушками (конечно же, это была Клара).

– Марк, вот ты где. Пойдем, познакомишься с Абдулом. Он твой большой поклонник.

Марк попытался представить меня ей – что не очень хорошо получилось, учитывая, что он не знал, как меня зовут, – но Клара, не слушая, уволокла его, прежде чем он успел договорить. Не думаю, что она просто так повела себя грубо. Клара всегда была проницательным человеком – должно быть, она заметила проскочившую между нами искру.

Пока заведующий кафедрой отвечал на вопросы журналистов, я устроилась в задней части комнаты, в нескольких рядах за Марком. Он повернулся и посмотрел на меня, будто почувствовал на себе мой взгляд. И улыбнулся. Потом я под каким-то предлогом задержалась в магазине, когда Ксолисва и мои друзья отправились в бар на Лонг-стрит. Но все без толку. Марк завяз в разговоре с компанией Клары, а мне не хватало мужества присоединиться к их кругу. Потратив изрядную часть зарплаты на книги, которые не были мне нужны и которые я не собиралась читать, я ушла. Но моей машины, обшарпанного «фиата», подаренного мамой, на парковке не оказалось.

Чувствуя, как посасывает под ложечкой, я принялась бегать по парковке в тщетной надежде, что я просто забыла, где оставила машину. Но «фиата» не было. Я остановилась рядом с незнакомой компанией, курившей у выхода из книжного магазина.

По-моему, я простояла там около минуты, бессмысленно теребя в руках ключи от машины.

А потом кто-то дотронулся до моего плеча:

– И снова здравствуйте.

Это был Марк. Я посмотрела на него и разрыдалась.

Он отвел меня в полицейский участок дать показания, а потом подвез домой. Мы сидели в его машине у моего дома и говорили несколько часов. Тем вечером мы ничего не стеснялись. Я рассказала ему о детстве, о моем страхе никогда не стать признанной писательницей – это была моя самая главная мечта. А он поведал мне о долгой болезни жены и разводе. Тогда был единственный раз, когда он откровенно поговорил со мной о Зоуи. О чувстве вины, о боли, о попытках жить, мирясь с этой утратой, и с озлобленностью на мир, в котором все шло своим чередом, будто ничего не случилось. Я знаю, что тогда он открылся мне, потому что я была для него, по сути, чужим человеком. После этого он упоминал о Зоуи только тогда, когда кто-то заводил о ней разговор. Но Зоуи всегда была с нами, незримо и беззвучно, она присутствовала в нашей жизни.

Через два дня мы впервые переспали. Через три недели я переехала к нему. А еще через два месяца узнала, что беременна.

Мы оба почувствовали огромное облегчение, когда сели в самолет. Помню, я еще тогда подумала: «Мы в безопасности, здесь им нас не найти». В самолете мы не спали, а пили джин с тоником и говорили о том, что увидим, куда пойдем, как будем отсыпаться и есть всякие вкусности.

Выйдя из аэропорта «Париж – Шарль-де-Голль», мы отправились на железнодорожную станцию, уставшие, но воодушевленные. Даже ударивший нам в лицо ледяной зимний ветер и неожиданно унылый пейзаж, простирающийся за окном поезда – покосившиеся хибары, жмущиеся к железнодорожным путям, отвратительное граффити, безликие здания, – не смогли испортить мне настроение. На следующей станции в вагон зашел толстяк с микрофоном и магнитофоном на тележке. Пробормотав что-то на французском, он нажал кнопку на магнитофоне, и зазвучали первые ноты минусовки «Sorry seems to be the hardest word»[5]. Мужчина запел, и я покосилась на Марка. Голос у толстяка был неплохой, но ему с трудом давалось произношение, особенно слова «sorry». А еще мне показалось, что он додумывает слова на ходу. Наклонившись ко мне, Марк ухмыльнулся и прошептал:

– Пввости меня, Стеф.

И мы оба расхохотались. Мы все смеялись и смеялись, никак не могли остановиться, у меня даже слезы на глазах выступили. Это было хорошее начало поездки. Счастливое начало.

Из метро мы вышли на многолюдную площадь Пигаль и, следуя указаниям Пети, направились вниз по склону холма, пытаясь не потеряться в лабиринте однотипных домов. Миновав небольшую площадь, заставленную уличными кафешками и мотоциклами, мы свернули налево на узкую улочку, по которой едва можно было проехать на автомобиле. Грязно-белые фасады зданий украшали яркие массивные входные двери. Окна в основном были закрыты ставнями, но то тут, то там мы видели признаки того, какое очарование может крыться в таких домах: броские ящики для цветов на подоконниках, старые латунные балюстрады, золотые лучи света, просачивавшиеся между створок ставен.

Первые неприятности начались, когда мы нашли нужный дом.

– Нам нужен номер шестнадцать, – сказал Марк, всматриваясь в таблички, висевшие рядом с каждой дверью.

Мы нашли номер пятнадцать, восемнадцать и семнадцать. Шестнадцатого не было. Побродив по улице, мы решили, что нам остается только огромная зеленая дверь с выцветшей табличкой «à louer»[6]. Я толкнула дверь, думая, что она будет заперта, но дверь распахнулась, и мы увидели тенистый внутренний двор, окруженный замшелыми кирпичными стенами. Вдоль одной стены тянулись почтовые ящики, и мы попытались найти имя Пети – в последнем письме они говорили, что именно там будут лежать ключи. Найти нужный ящик оказалось несложно – все остальные имена стерлись и прочесть их было невозможно. Взяв ключи, мы подошли к застекленной двери в конце двора, и Марк набрал на кодовом замке названную Пети комбинацию цифр. Послышался щелчок, и мы вошли в узкий коридор, миновали прислоненную к стене запыленную детскую коляску, поднялись на пару выкрашенных в грязно-бежевый цвет ступенек и очутились у подножия узкой винтовой лестницы. Тут пахло застарелым жиром и плесенью.

– Нам на третий этаж. – Марк подхватил оба чемодана.

Я нажала на кнопку выключателя, но на деревянной лестнице над нами по-прежнему царила непроглядная тьма. Марк додумался включить фонарик на телефоне, и мы начали подниматься.

– Тут немного мрачновато, да? – Я поймала себя на том, что перешла на шепот.

– Ну а чего еще ждать от подъезда? – кряхтя, выдохнул Марк. Он тяжело дышал, изнывая под весом чемоданов.

Мы шли наверх, но мне казалось, что мы спускаемся. Воздух как будто сгущался с каждым нашим шагом. Я подсветила Марку телефоном, и он завозился с замком квартиры. Через пару пугающих минут дверь все-таки открылась.

Почувствовала ли я, что с квартирой что-то не так, едва переступив порог? Хотела бы я сказать «да». Но на самом деле, когда мы включили свет – окна были закрыты ставнями, поэтому лучи солнца почти не проникали в квартиру, – я ощутила только глубокое разочарование. Пети показались мне молодыми энергичными людьми, и я ожидала увидеть стильную отремонтированную квартирку с белыми стенами, со вкусом подобранными картинами и пижонской мебелью в минималистском стиле. Но на самом деле все выглядело так, будто квартиру обставили еще в семидесятые, а потом просто бросили.

Никакого парижского очарования. Потолок в побелке, обитый коричневым вельветом диван «украшают» грязно-оранжевые подлокотники, телевизор – реликт начала девяностых, у стены – несколько картонных коробок, заклеенных скотчем, под кофейным столиком – грязный носок, словно Пети уезжали в спешке. По крайней мере, тут было тепло. Даже слишком. Я сняла пальто Клары.

– Ты уверен, что это та квартира? – Я все еще шептала.

– Ключ подходит. И на двери было написано 3-В.

– Но… это не может быть та квартира, верно? Она нежилая. Может, тут во всех квартирах одинаковые замки.

– Подожди, я проверю.

Я остановилась в центре комнаты, а Марк вернулся в коридор. На стене над диваном висела одна-единственная фотография в рамке: на снимке была запечатлена молодая женщина на ветру, веснушчатая, пряди черных волос разметались по щекам. Женщина улыбалась, но ее взгляд был пустым. Присмотревшись, я поняла, что это вырезка из какого-то журнала.