Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мразь! Заткнись уже! — прошипел Рудольф, — если не хочешь, чтобы я уже реально отшиб тебе яйца прямо тут ударом ноги… — он встал и с грохотом развернул стул Чапоса к себе.
Чапос выкатил глаза, зловеще вращая белками, но гулко рассмеялся, привлекая внимание других посетителей дома яств, — Что же конкретно вас столь задевает? Не общайтесь, если невмоготу…
— Последую твоему совету, — ответил Рудольф, — Найду себе другого агента.
— Не стоит и усилий. Будь я не только по крови, а и по образу жизни аристократом, стал бы я с вами общаться? Или вы вообразили, что так легко войти с ними в общение? Вы что же думаете, что я, найдя себе такую вот обогатительную жилу для процветания, сам же и пользуюсь тем, чем торгую? Живя в своё время в простонародной среде, я привык к естественным для человека радостям, а всякая человеческая потребность, выходя за разумные пределы, разрушает человеческую же крепость. А если её нет, то разврат и последних сил лишит. Я всегда знаю меру во всём, пусть вам и кажется, что это не так. У меня просто потребности большие, ведь и я человек во всех смыслах массивный. Я всегда только одну женщину люблю, даже если обладаю властью над большим их количеством. Потешиться безобидными играми иногда и позволительно, чтобы подсластить, как в частностях, так и в целом горькую жизнь. Тяжёл этот мир, давит, а другого мы не знаем, вот и приходится всякому по мере возможности ума или изворотливости находить для себя средства для того, чтобы не расплющило уж совсем. Я для тех, кого приближаю, роднее отца и ближе мужа. Я досконально знаю, как устроен внутренний и очень тонкий женский механизм. Потому власть моя превышает отцовскую, она для них всё равно, что власть Надмирного Света. Это сладостное чувство. Хотя и от этого устаёшь.
— Якай поменьше. У гнусного отребья никакого «я» быть не может, как и у зверя. Наслышан, что каждый второй из рабовладельцев зверь-извращенец.
— Только не я!
— Ты не забывай, какие откровения порой можно услышать из уст твоих говорящих кукол, — волосы же дыбом! Не раз и не два мои коллеги хотели заняться тотальным уничтожением гнёзд разврата, собрав для этого бригаду добровольцев. Я запретил, поскольку бесполезно, не меняя устройства всей системы в целом. К тому же, заниматься локальными погромами опасно просто потому, что нас тут мало…
— Да у тебя волос-то, можно сказать, что и нет! — хохотнул Чапос, жадно впитывая все откровения Рудольфа. — Чему там дыбом-то вставать? Так вот оно что… — он призадумался. — Ты обладаешь властью над прочими подземными оборотнями? Конечно, когда надо следить за порядком в мире подземном, наверху этим должны заниматься здешние управители.
Тут бы и расхохотаться Рудольфу над его дикарской уверенностью в существовании каких-то демонов, но весело не было.
— Я над женщинами никогда не измываюсь, — убеждал его Чапос, став вдруг почтительным, будто стоял перед всемогущим судьёй. — А кто так делает, я тому морду звериную разбиваю одним ударом. Я их берегу, ухаживаю как за цветами в светлой и чистой оранжерее. Кому же чахлый и угнетённый цветок нужен? Тут очень затратная работа. Для изысканных и забалованных хозяев мира такие одушевлённые цветы только в соответствующей роскоши и уходе необходимо содержать. А я поставщик женщин отборной красоты, а потому и высокой ценности. Для купания у них есть перламутровая просторная ракушка размером с комнату, наряды, ароматы само собой. Кормлю их вкусно, вволю, разрешаю лениться и капризничать. Бывает, что я их сажаю в подвал с кусачими пауками, и мне это тяжело, да ведь нельзя беззаконно жить никому и нигде. Порой же такие дурные попадаются. Так и норовят наброситься, когтями в глаза, а то и с ножом…
Или вы думаете, что в числе мужчин меньше пострадавших от этих якобы слабосильных и угнетаемых особ? Сам свидетель и не единожды, как девушки убивали или калечили мужчин с такой изощрённой жестокостью, что… — он не договорил, с опаской посмотрев на Рудольфа. Тот смотрел в перспективу улицы, щурился от ветра и как будто не слушал, уйдя в свои раздумья.
— Что без причиндалов драгоценных оставались жизнь свою влачить… — Чапос замолчал.
— Что же тебя-то не утопили в той самой перламутровой ёмкости для купания? — продолжил за него Рудольф, — А вдруг такая возможность и представится? Девушки бывают порой и сильные. Даст тебе по черепу заранее заготовленным булыжником, а потом скажет, что ты поскользнулся, ударился затылком и захлебнулся.
— Со мной такого не произойдёт. Я всегда учитываю, какая добровольно ко мне льнёт и ищет в моём лице главное для всякой из них, — мужскую силу и заботу. Никакого насилия, только совокупность взаимных желаний. Её желание моей благосклонности и защиты, и моё желание — достичь краткого забвения всего. Потому что моя благосклонность — это улыбка Надмирного Света для неё…
Отвратное мурло, кем он и являлся, вызвало желание его уничтожить. И поражала собственная покорность подставлять под терзания свои уши и душу. Бяка из подлинной уже преисподней отлично соображал, что упражняется в глумлении, но вот почему он обнаглел? Раньше же такого соскальзывания в чавкающую мерзость никогда не было. Может, у Чапоса в голове что-то сгнило?
— Не смеши, «Надмирный Свет»! Глиняный Ивашка из не промешанной глины, выпершийся из тёмных нижних пластов наружу. Не знаю, сколько там у тебя комнат для омовений, как ты говоришь, но ты по-прежнему воняешь падалью. Почему ни одна из твоих подневольных утех не убила тебя? Чего им терять? Если так и так — пустыня.
— «И — вашка»?
