Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра - Диана Кирсанова

– Алексей Федорыч! Мы пойдем, – подошел к ним кинолог – единственный из всех присутствующих одетый в полную милицейскую форму. Кавказская овчарка, которую он крепко держал на поводке, тяжело дышала, высунув малиновый язык, и смотрела упрекающе. – Зря вызывали. Тут народу до нас уже побывало – целый Китай! Да и времени прошло не меньше суток. Только Барса напрасно потревожили, а ведь он у меня сегодня после ночной смены.

– Ладно, идите, – разрешил Бугаец и, наклонившись, слегка потрепал собаку по палевой спине. – Не сердись, дружище, ничего не поделаешь – такая у нас с тобой работа: собачья.

Вслед за кинологом Барс прошествовал к выходу, напоследок обдав ноги Вероники горячим дыханием. Она нервно переступила.

– Скажите, а за что его… Ну, хозяина… тяжелым тупым предметом? А?

– Не хотелось бы уподобляться герою из советского кинофильма, но вопросы здесь все-таки задаю я, – ответил Бугаец, впрочем, довольно добродушно. – Давайте пройдем в подсобное помещение, чтобы не мешать работать экспертам. Не беспокойтесь, ничего страшного, всего несколько уточняющих деталей. Помогать следствию – прямая обязанность каждого гражданина. Я надеюсь, у вас нет возражений против этой доктрины?

– Нет.

– Ну и прекрасно.

Они вошли в подсобку, но допрашивать Веронику стали не сразу. Бугаец, оставив ее одну в тесной комнатке, вышел за дверь, чтобы выслушать отчет третьего следователя – как видно, тоже милиционера и самого младшего по званию.

Они говорили у самой двери – скорее всего потому, что в зале еще работали эксперты и следователи просто не могли отойти куда-нибудь подальше. Вероника мгновенно сообразила, что судьба дает ей шанс. Быстро-быстро, тихо-тихо она добежала на цыпочках до двери и прижалась ухом к щели.

Мужчины разговаривали негромко, но слух у Вероники был хороший, музыкальный, а в подвале стояла почти идеальная тишина. И она с замиранием сердца слушала доносившийся до нее доклад сутулого, часто шмыгающего носом человека, который таким будничным тоном произносил такие страшные вещи.

Натаниэля Блюхера, антиквара, холостого одинокого мужчину семидесяти лет, проживающего в отдельной квартире на Остоженке, убили ударом по голове тяжелым тупым предметом около суток назад, а точнее, вчера, в половине пятого вечера. Настоящее время установили по часам убитого – обороняясь, Натан прикрыл голову рукой, и первый удар пришелся как раз по запястью, размозжив убитому сустав кисти и разбив наручные часы.

Убийце понадобилось еще несколько минут, чтобы жертва потеряла способность к сопротивлению. Как было установлено экспертами, Блюхеру нанесли не менее пяти-шести ударов по голове. Уже с проломленным черепом и перебитой рукой он пытался уползти в подсобку, скрыться – наверное, чисто инстинктивно, потому что убийце ничего не стоило добить его, уже смертельно раненного, еще один, последний раз обрушив на голову «тяжелый тупой предмет».

Картина этого страшного в своей жестокости преступления была восстановлена главным образом по следам на полу – убийца сильно испачкался в густой, склизкой крови, которая широкой алой лентой тянулась за уползавшим Блюхером. Изучив эти следы, эксперты сделали вывод о том, что нападавший был человеком высокого роста, но носившим небольшой (не больше сорокового) размер обуви. В пальцах и под ногтями убитого не обнаружили ничего, что могло бы впоследствии послужить уликой – ни кусочков кожи, ни волоска, ни крови нападавшего. Из чего следует вывод о том, что Натаниэль Блюхер только защищался, не пытаясь перейти в нападение.

Убедившись в том, что жертва мертва, убийца вышел из подвальчика, просто прикрыв за собою дверь и выключив свет. Из-за того, что кинологов вызвали уже после того, как прибыла и наследила опергруппа, собака след не взяла. Замок на двери взломан не был, сигнализация отключена. А самое главное – примерно в шестнадцать часов, то есть за полчаса до убийства, Натаниэль Блюхер отпустил охранника.

Вот так просто взял и отпустил. «До завтра, дорогой мой, сегодня вы мне уже не понадобитесь». Правда, за минуту до этого он позвонил в курьерскую фирму по доставке и отменил вызов курьера. «Планы на день у меня изменились, я доставлю товар покупателю сам», – сказал он в телефонную трубку. По крайней мере так утверждает сам охранник. Именно он обнаружил труп, когда к десяти утра, как и положено, пришел на работу и обнаружил, что дверь не заперта.

– А кто этот охранник? Его самого-то проверили? – озабоченно спросил Алексей Бугаец.

– Обижаете, Алексей Федорыч! Конечно, в первую очередь. Алиби железное: с шестнадцати часов пятнадцати минут и до двенадцати ночи он просидел в зале с игровыми автоматами. Работники зала его хорошо знают, они подтвердили. Сказали, что никуда, кроме туалета, не отлучался. Мы, конечно, еще проверим по камерам видеонаблюдения, но я думаю, чист.

– Все равно – вы его допросили? Он же не один день здесь проработал. Должен все знать… Что-нибудь пропало? Ценности, вещи? Здесь же, наверное, для грабителя просто золотое дно! Одежду или портфель самого убитого, наконец? Их осмотрели?

– Обижаете! – уже не буднично, а запальчиво повторил милиционер и шмыгнул носом от обиды. – Все осмотрели, и карманы вывернули, и по каждому шовчику металлоискателем прошлись. Там вещей-то – пиджак да борсетка с документами, даже ключей от машины нет, покойничек-то на метро разъезжал, несмотря на все свое богатство… А насчет пропажи, – тут младший лейтенант оживился, блеснул глазками, – так охранник говорит, что только одна вещь всего и исчезла. Причем не так уж… чтобы шибко ценная. Так, бронза, семнадцатый век. Красная цена – полторы тысячи долларов в базарный день.

– Ты что, Кадушкин, наследство из Америки получил по линии профсоюзов? – хмуро осведомился Бугаец. – Полторы тысячи долларов для тебя уже не деньги?

– Так это ведь как посмотреть, Алексей Федорыч! У убитого тут ценностей было, ну я не знаю, миллионов на сто, наверное! Одних драгоценностей с камнями целый ларчик, а стоят они, наверное, столько, что и Алмазный фонд не потянет – музейная ценность! Да и другие редкости были. Картины… даже рукописи! Собственноручное письмо Кутузова! Собственноручное! – Последнее обстоятельство Кадушкина, видимо, особенно потрясло. – А убийца свистнул какой-то подсвечник, представляете?! На фиг он ему сдался – ума не приложу! Орехи, что ли, колоть? Обыкновенный канделябр, на Урале сделали – ящерица какая-то, что ли… Или нет! – Он быстро зашелестел блокнотом. – Не ящерица – голова дракона! То есть три, сразу три головы! И знаете что? Похоже, что именно этим предметом антиквара и прихлопнули!

«Как? – ударило в мозгу у Вероники. – Как?!»

С замиранием сердца она еще плотнее прижалась ухом к щели. Даже дышать перестала.

– Да, канделябром! – доносилось из-за двери. – «Тупой тяжелый предмет», о котором эксперты в протоколе указали, – это скорее всего он и был! – захлебываясь от возбуждения, повторил Кадушкин. – Бронзовый канделябр «Дракон», семнадцатый век! На вес – примерно три с половиной килограмма. Еще бы – бронза! Так что шансов у убитого совсем не оставалось. У нас в подворотне и пустой бутылкой из-под шампанского убить могут, а тут – три с половиной килограмма! Прихлопнули, как таракана, только треск, поди, стоял, когда череп крошился!

Жуткая картина в мгновение ока предстала в воображении Вероники, и она ойкнула, пошатнулась, ухватилась за ручку двери. Та скрипнула.

Тут оба следователя оглянулись на скрип, и седовласый, спохватившись, вошел в подсобку. На ходу Бугаец махнул рукой шагнувшему было вслед за ним подчиненному:

– Ладно, ты иди, Кадушкин, ты что-то совсем распоясался. Меня, кстати сказать, и дама ждет. Видишь? – он кивнул на Веронику, которая при их появлении отскочила от двери к противоположной стене и стояла там, приложив руку к сердцу. – Наша свидетельница девушка нежная, и ты ужасов своих при ней не рассказывай.

Последнее он произнес со скрытой иронией.

Кадушкин оглядел Веронику, похлопал ресницами и несколько раз дернул носом:

– Так это… я думал – она из наших… Судмедэксперт из морга, или практикантку какую прислали:

– Иди.

– Наши-то женщины – крепкие будут… Ни тебе обмороков, ничего… – оглядывался на нее Кадушкин, направляясь к выходу. И добавил как бы про себя: – Ходят барыньки на место преступления, как в театр, а потом истерики… Истерика – это женский способ развлечься…

Бугаец проводил его взглядом. Когда дверка подсобки охнула, закрываясь (Кадушкин с силой прихлопнул ее за собой – ровно настолько, чтобы, не вызывая гнева у начальства, выказать свое недовольство), следователь перевел глаза на Веронику:

– Ну-с, милая барышня, теперь ваша очередь. Кто такая, зачем пришли, какие отношения поддерживаете с хозяином – попрошу обо всем по порядку, ничего не путая и ничего не упуская.