Мстислав - Борис Тумасов

Путяте приснилось, что он на перевозе в Киеве. На том берегу смерды толпой сгрудились. Одна за другой выстроились телеги. Путята паром подогнал. Начали смерды грузиться, одна телега на паром въехала, другая, а третья никак не становится. Уже смерд и так и этак заводит коня, но всё никак, телега задними колёсами на берегу остаётся. Озлился Путята, взял коня под уздцы и без труда разместил телегу на пароме…

А потом приснилось, что варит он с братом Чудином уху. Булькает вода в котле, пахнет варевом.

Пробудился Путята.

Лежит он на войлочном потнике, под головой седло, а поблизости тлеет потухший костёр. Рядом спят воины. Темень. Высоко в небе блестят звёзды. Белесоватой полосой протянулся Млечный Путь. Рядом с Путятой посапывает Василько. Сросшиеся на переносице брови делают лицо Василька суровым. Но Путята знает, парень добрый сердцем и к нему, Путяте, душой привязан, отцом кличет.

Глядя на Василька, Путята вспоминает молодые годы. Как быстро промчались они. Кажется, вчера был таким, как Василько, а сегодня и волос побелел, и силы нет той, что прежде. На непогоду ноют старые раны.

Степь пахла мятой и горечью полыни.

Путята приподнял голову. По всей степи, сколько видят глаза, горят костры. Нарушая ночную тишь, ржут стреноженные кони да иногда перекликаются дозорные. И ночь такая же, и огни, и запах степи. И почудилось Путяте, будто молодость вернулась к нему.

- Что не спишь, отец? - подал голос Василько, - о чём мыслишь?

- Припоминаю, где-то тут неподалёку мы стояли. Тогда у моего костра князь Святослав спал. А поутру конину на углях пекли, и князь сказал: «Мы пришли в эту землю не за данью, а чтоб Русь у моря накрепко встала…»

Путята надолго замолк. Василько решил, что старик начал засыпать, и не стал тревожить расспросами.

Савва открыл лавку спозаранку, огляделся. Толпа взад-вперёд плывёт. Издалека над головами виднеются шесты с дорогими мехами. То гости из Новгородской земли наехали.

На весь торг голосисто кричат бойкие рыбачки. Возле них навалом лежит рыба свежая и вяленая. На острых крючьях подвешены коровьи туши и вепря[32]. Деревянные полки завалены битой птицей и дичью, а за ними ряды, где торгуют виноградом и грушами, дынями и орехами.

Пробираясь сквозь толпу, Важен волок огромного осётра. Савва не окликнул его. Всё равно за гамом не услышит. Подошёл бородатый купец из Киева, приценился к штуке коприны. Савва ловко перебросил шёлк из рук в руки, намётанным взглядом определил: «Покупатель». Купцы из Киева ткани брали охотно. За них там вдвойне выручали.

Гость торговался недолго. Деньги уплатил и ушёл. Узнал от него Савва, что отныне князь Мстислав велел для охраны гостей в пути от печенегов стражу выделять.

В толпе Савва разглядел старшину хазарских гостей. Обадий не спеша проковылял к себе в лавку. Следом прошли два дружинника: старый - десятник, второй - гридин молодой. У лавки бронника они долго разглядывали оружие. Потом подошли к Савве, залюбовались парчой.

- Во брачина! - сказал молодой.

- Как боярином станешь, Василько, купишь девкам в подарок, - пошутил старый десятник.

Савва подмигнул молодому:

- Бери, молодец, любимой на кокошник, она тебя поцелуем одарит.

- Ещё не сыскал такой, - рассмеялся Василько.

- Он у нас парень робкий, - сказал десятник. - Ты ему, добрый человек, сыщи красавицу, да побойчей.

- Это мы враз, - ответил Савва - Да только на свадьбу чтобы не забыл позвать.

Мимо прошёл воин. На ходу окликнул десятника:

- Эй, дед Путята, кому брачину выбираешь? Никак, молодку приметил?

Старый десятник обернулся:

- Я-то не ты, я и молодке пригожусь.

Путята и Василько от лавки Саввы направились в скотный ряд. Хазарские гости лошадей табун пригнали.

К обеду торг поредел. Савва зазвал сбитенщика, приложился к корчаге. Горячий мёд душил пряностями, приятно разливался по телу.

Сбитенщик, низкорослый мужичонка с редкой бородкой и взлохмаченными волосами, довольно ухмыльнулся:

- Что, ядрён?

- Крепок!

Поддёрнув порты, сбитенщик прикрыл тряпицей жбан, засеменил к торговкам рыбой.

Покинув торг, Савва встретил Добронраву, обрадовался. Нравится она Савве. У Добронравы лицо белое, русые густые волосы волнистые, а глаза большие и синие, как бывает нередко вода в море.

Пошли вместе. Миновали посад, начались рыбацкие выселки. Добронрава сказала:

- Раньше ты почаще бывал у нас.

- Сама ведаешь, в Царьград плавал. Наше дело гостевое. Хочешь, я тебе подарок привезу из-за моря? Жуковину[33] иноземную?

- Не надо! - нахмурилась Добронрава, - А сам приходи, коли надумаешь. Всегда тебе рады.

Они остановились у небольшого выбеленного домика с затянутым бычьим пузырём оконцем. Прямо к порогу подступало море. Тут же на берегу валялся перевёрнутый чёлн. На кольях растянуты старые сети.

Когда за Добронравой закрылась дверь, Савва сказал так, чтоб она услышала:

- Я приду, слышишь?

Чуть забрезжил рассвет. В оконце княжеской опочивальни пахнуло ветром. Мстислав вскочил, наспех натянул сафьяновые сапоги, пригладил пятерней волосы. На душе невесть отчего радостно. Чуть ли не бегом выскочил во двор. С тесового крыльца, завидев умывавшегося Василька, крикнул:

- Выводи коня, поскачем зорю зрить!

Тот наспех отёрся, побежал в конюшню. Конюхи уже заседлали лошадей. Василько. вывел коней, подержал повод, пока князь сядет. Потом сам вскочил в седло. Застоявшиеся кони взяли с места в галоп.

Дозорные, завидя князя, поспешили распахнуть крепостные ворота. Под копытами застучал деревянный настил.

В узких улицах посада Мстислав перевёл коня на размашистую рысь. Василько скакал следом. Позади остались рыбацкие выселки. Где степь подступила к морю, князь осадил коня. Соскочив на землю, кинул повод Васильку:

- Держи!

У самых ног плескалось море. За степной кромкой выкатывалось огненным шаром солнце. Его лучи побежали по воде. Мстислав наклонился, помыл руки, лицо:

- Хорошо!

Потом, вдруг решившись, скинул сапоги, порты и рубашку, бросился в воду, окунулся, крикнул:

- Полезай, Василько!

Василько стреножил коней, пустил на траву и, мигом раздевшись, нырнул с разбега. Купались долго, пока солнце не припекло.

- Пора! - Мстислав вылез из воды.

Обратную дорогу Мстислав молчал. Кони шли шагом.

В рыбацком посёлке людно. С утреннего лова вернулись челны. У пристани рыбаки набрасывают в плетёные корзины рыбу. Она поблескивает чешуёй, бьётся.

В ближнем челне хозяйничает рыбачка. Мстислав придержал коня:

- Как звать тя?

Рыбачка подняла голову, ответила насмешливо:

- При крещении Ольгой нарекли, отец же с матерью Добронравой кликали, князь.

Мстислав усмехнулся:

- Ты почём знаешь, что я князь?

- А я ведунья, - отшутилась Добронрава.

- Почто одна на лов ходила?

- Я не одна, мы с братом в море ходим. Он корзину понёс.

Тронув коня, Мстислав сказал весело:

- На уху загляну когда-нибудь.

У крепостных стен мастеровые отёсывали дубовые брёвна, в чанах кипел вар. Смола пузырилась, булькала. Мастеровые не обратили внимания на подъехавшего князя, продолжали своё.

Подошёл тысяцкий Роман. На нём зелёного шелка штаны и рубашка, сапоги, как и на князе, красного сафьяна. Пригладив усы, Роман кивнул на мастеровых:

- На той неделе закончат городни.

- Добре.

Мстислав легко соскочил с коня, подал повод Васильку:

- Ставь на конюшню, я до завтрака здесь погляжу.

Вместе с тысяцким они поднялись на стену. Мастеровые, уже разобрав часть старых городней, ставили новый сруб. Тяжёлые брёвна с земли подавали на верёвках.

- И-эх, раз! И-эх, два! Пошла! - кричали в такт мастеровые, и бревно плыло снизу до самого верха. Его подхватывали и укладывали на место.

Мстислав заглянул внутрь сруба. Роман сказал:

- Наутро песком набьём. Суше земли будет.

- Тебе, боярин, лучше знать, - одобрил Мстислав.

С высокой стены как на ладони видно большую пристань. Покачиваются у чалок длинные ладьи русских гостей, широкие неуклюжие корабли византийские из Царьграда и Корсуни. По обрывистому берегу за забором дворы гостей с клетями для товаров, жильём. Вон ближний, хазарский, за ним византийский, а поодаль армянских гостей. Эти сухим путём в Тмутаракань ходят, через многие земли. Русские гости из Киева, Чернигова, Новгорода и иных мест свой двор имеют.

- Наш город гостевой, - довольно проговорил Мстислав. - На самом перепутье стоит. Мы у хазар и греков что бельмо в глазу.