Предтеча - Святослав Логинов

Подписка на журнал шла лениво, так что редактора тянули время до крайних сроков, и первая книжка увидела свет лишь в июле, через три месяца после выхода «Горного журнала», поместившего все те же статьи. Был там и разбор сочинения Джонсона, и статья Энгельгардта об амидах. Там же начал печатать Соколов свою первую, еще не экспериментальную диссертацию.

* * *

Где-то далеко за парком, у дач или, может, на Сампсоньвском проспекте выла собака.

«Не к добру,» – подумал Соколов и тут же презрительно передернул плечами: во что верить стал! Как смеялся он над всякими суевериями в 59-ом году! Но тогда он был молод и совершенно здоров. Сил хватало и на службу, и на лабораторию, и на журнал, и даже на личную жизнь, которой, казалось бы, у человека науки и вовсе быть не должно, за решительной нехваткой времени.

И все же, несмотря ни на что, он все чаще стал бывать на Моховой в доме генерала Пургольда, и в конце концов, признался в любви одной из его дочерей.

Но Мари, не дослушав, замахала руками:

– Нет, нет, нет! Сударь, если у вас действительно честные намерения, то идите к папеньке, а до тех пор я о ваших чувствах слышать не желаю!

Словно это про него писал недавно в «Искре» Гейне-из-Тамбова: «Он был титулярный советник, она – генеральская дочь…»

Впрочем, к титулярному советнику Соколову судьба отнеслась благосклонно. Когда он явился с формальным предложением к отцу невесты, Николай Федорович сначала взял неделю на раздумья, во время которой деятельно собирал свдения о будущем зяте, а затем ответил согласием, потребовав, впрочем, чтобы свадьбу отложили на год. Потом она была отложена еще раз, и еще… Теперь-то Соколов знал, что генерал дал окончательное согласие лишь после того, как жених, в ту пору уже доктор наук, был назначен членом ученого совета при министерстве.

Но если бы он знал об этом и раньше, это ничуть не охладило бы его чувства к милой Мари. Не такой он был человек, чтобы метаться и переменяться. Соколов согласился ждать и лишь больше времени чем прежде стал отдавать науке. Если университет он окончил, получив враз два кандидатских диплома, то теперь у него были готовы одновременно две докторских диссертации. И обе опубликованы в журнале еще прежде защиты.

«О современном направлении химии» – диссертация в истинном, первоначальном значении слова. Собрать все сделанное другими, осмыслить, выявить пути, по которым наука пойдет дальше, отмести ложное. Такое под силу немногим, и лишь время может окончательно доказать правоту или ошибку автора. Теперь, когда после написания работы прошло без малого двадцать лет, всякий признает, что почти во всем, и в большом, и в малом, Николай Соколов оказался прав. Приложение теории типов к неорганической химии действительно дало ей небывалый импульс. Наука, работавшая прежде с самыми ничтожными результатами, обогатилась целыми классами до того неизвестных или неизученных веществ. То же и в частностях. Строго говоря, заметка о глинии была продиктована дурным расположением духа и собственной неудачей. Но вот прошло двадцать лет, а где они, обещанные алюминиевые дворцы? Нет, и пока не предвидится.

Первая книжка журнала состояла сплошь из сочинений самих редакторов. Соколов и Энгельгардт ожидали вспышки энтузиазма среди русских химиков, однако, энтузиазм воспламенялся с трудом. Все приветствовали начинание, но поддерживать его делом не спешили. Один Менделеев, узнав о журнале, разволновался, обещал помощь и сотрудничество, и в самом деле вскоре принес статью о сернисто-этанолевой кислоте. Статья редакторам не понравилась, но все же была принята с благодарностью, как первая ласточка и залог будущего успеха. Ее поместили во второй книжке, снабдив редакционным послесловием, может быть, излишнен резким, но справедливым, и к чести Менделеева, надо сказать, что он не обиделся, а впоследствии благодарил Энгельгардта за критику.

Со второго номера в журнале начали публиковаться и соколовские питомцы из публичной лаборатории, но все же материалов оказалось недостаточно, и Энгельгардту пришлось обратиться к запасу переводов и рефератов. В третьей книжке их было еще больше, а пятая уже нацело состояла из компиляций.

Помощи не было ниоткуда. Кроме Менделеева (он вскоре уехал за границу, но и там не забывал данного слова и прислал еще два исследования, на этот раз о сцеплении жидкостей) в журнале публиковались лишь соколовцы. Что касается Бекетова, Гарнич-Гариницкого, Бородина, казанского профессора Бутлерова, то их работы появлялись в переводах и извлечениях из либиховских «Анналов» или «Бюллетеня Академии Наук», что неясно для кого издавался в петербурге на французском языке.

Соколов мрачнел, темнел лицом, Энгельгардт растерял оптимизм и подолгу сидел с задумчивым видом, глядя в стол перед собой. В семье Энгельгардтов ожидалось прибавление, Анна Николаевна носила второго ребенка, и все чаще, когда требовался не просто безвозмездный труд, а свободные деньги, Александр виновато улыбался и разводил руками.

Журнал поднимали одной лабораторией. Лавров, Короваев, Яцукович, Воронин писали статьи по своим, не всегда еще самостоятельным работам. Тютчев, дождавшийся места младшего лаборанта в Горецком Земледельческом институте, слал отчаянные письма, обещая, как только устроится, начать работу и не отдавать результатов никому, кроме отечественного журнала.

Но потом гром грянул над лабораторией.

События начались из-за соколовского глицерина. Огромные бочки с обмылком не пролезали ни через парадные двери, ни, тем более, через черный ход. За небольшую мзду их согласилась держать в своем подвале владелица портерного заведения, обитавшего в соседнем доме. Бочку воды Соколов истратил, другая все еще ждала своего часа. И однажды, по ошибке, ее выкатили в зал и откупорили. Сильное гнилолстное зловоние разогнало часть посетителей, другую же, более разгоряченную, привело в ярость. Толпа побила стекла в портерной, а потом, выяснив владельца бочки, и в доме Корзинкина.

На следующий день господин Корзинкин собственной персоной явился в лабораторию.

– К сожалению, господа, я вынужден отказать вам от квартиры…

– Па-азвольте!.. – протянул Энгельгардт, выпрямившись по стойке смирно. – Срок контракта не истек.

– За квартиру заплачено до конца года, – добавил Соколов.

– Конечно-с, но осмелюсь заметить, я сдавал квартиру, а не пороховой погреб. Бепокойства от вас много-с. Вот и стекла испорчены. На втором этаже – аппартаменты генеральские, а жилец, Карл Федорович, съехали-с! Я не знаю, ваши благородия, что это за химия такая, но только вонь вы развели, так что прямо амбре. Извольте принюхаться.

Можно было и не принюхиваться. Едкий запах серного ангидрида, который поочередно отгоняли из олеума то Энгельгард, то студент Воронин, пропитал даже стены. Соколов же в это время получал молочную кислоту, сбраживая сахар со снятым молоком и гнилым сыром. Лучший елисеевский бри, пролежав два месяца в тепле, благоухал столь явственно и мерзко, что оставалось лишь, прижав руки к груди, извиняться перед разгневанным домовладельцем, говорить жалкие слова.

Но Корзинкин был неумолим. Правда, он согласился ждать до конца года, но продлить контракт отказался намертво.

Формально лаборатория еще существовала, но все знали, что дни ее сочтены, так что жизнь на Галерной еле теплилась.

А внешне все обстояло благополучно. Известность Соколова и Энгельгардта росла, о них говорили уже не только в университетских и академических кругах, но и просто в гостиных Петербурга. Журнал читался нарасхват, получить в университетской библиотеке свежий номер порой не могли даже профессора. Студенчество обсуждало соколовские диссертации столь бурно, что полиция начинала опасаться беспорядков. Однажды группа горластых естественников умудрилась попасть в участок, что, впрочем, было извинительно тем, что диспут возник среди ночи и прямо на улице, на Первой линии неподалеку от дома купца Шлимана, и полиция поспешила напомнить, что вот уже полгода, как по высочайшему повелению вне университетских зданий студенты особыми правами не пользуются и подпадают под ведение общей полиции.

Собственные дела устроителей гибнущей лаборатории и дышащего на ладан журнала, тоже, кажется, начали выправляться. Александр Энгельгардт заведовал литейной мастерской Петербургского арсенала – должность немалая!

– и в скором времени ожидал повышения в звании, которое наконец-то поправило бы его денежные дела.

Соколов, после некоторых колебаний, представил в университет свою вторую работу «О водороде в органических соединениях». Выбор в ее пользу пал не потому, что там имелось экспериментальное, самим Соколовым выполненное исследование. Гораздо важнее были теоретические выводы, касающиеся свойств водорода.

Самая теория, благодаря «Химическому журналу», получила широкую известность, но сторонников до сих пор собрала немного. Александр Абрамович Воскресенский, узнав о решении Соколова, долго уговаривал его сменить тему диссертации: