Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Марк Ефетов

И вот мой отец, когда я, не попробовав, сразу же говорил о чём-нибудь: «Не смогу», напоминал мне о том матросике — «Капитан, море кончилось!» Для матросика «море кончилось», когда надо было только повернуть штурвал и плыть в другую сторону. Возможностей впереди ведь было целое море.

Отец всегда требовал от меня, пока я не испытал все возможности, не говорить «не могу». Биться до последнего. И нужное пытаться сделать, как он говорил, «через не могу».

Я хорошо помнил обо всём этом. И хотя мне неохота было отправляться в банк, где много всяких окошечек, и разных бланков, и потом людей уйма, и все спешат, и будут тебе говорить: «Мальчик, не вертись под ногами», — и посылать от окошечка к окошечку, хотя всё это я себе так представил, что просто жуть, я всё ж таки сказал:

— Сумею. А что писать на бланке?

— Напишешь: счёт номер семь — шестнадцать. И всё.

— Семь — шестнадцать! — воскликнул я. — Вот здорово. Я знаю этот счёт. Это счёт дяди Емельяна. У него там тысячи — на этом счёте.

— Нет, — сказал отец, — это не счёт Емельяна Петровича. Семь — шестнадцать — это счёт Общества помощи беспризорным. Это общество строит для детей интернаты, детей забирает с улицы, кормит, одевает, выводит в люди. Понял?..

Я всё понял: отец бросает меня в банк, как он бросил меня в воду — плыви, и всё. Знаете, с того самого раза, в гавани, я стал как-то увереннее, или, если правду сказать, решительнее. И думал, что, если я когда-нибудь поженюсь и у меня тоже будет сын, я, как мой отец меня, буду этого сына учить не только чистить зубы, стричь ногти, застёгивать все пуговицы и говорить «здравствуйте» и «спасибо». Нет, я буду его учить смелости: плавать в глубоком море и скакать на лошади, буду его учить никогда не врать — ни капельки — и быть добрым. Разве это не так же важно, как чистить зубы и хорошо мыть уши?

СЕМЬ — ШЕСТНАДЦАТЬ

Деньги, которые мне надо было внести в банк, я взял в школу. В этот день у меня было много дел: я должен был дочитать книгу о пиратах. Как она называется, я не знаю, потому что у этой книги не было переплёта, двух страниц в начале и сколько-то там в конце. И все почти странички книги, вернее, уголышки этих страничек завивались и были жирные-жирные, почти прозрачные. Вы заметили, что такие вот книжки с завивающимися страницами и бывают самыми интересными? Они здорово мешают делать уроки и даже спать ночью, если, конечно, ваши родители не гасят свет. В темноте не очень-то почитаешь.

У нас как раз была контрольная по русскому. Я который раз замечаю, как только мне попадётся очень интересная книга — обязательно контрольная, или там экскурсия, или что-то надо сделать дома. Почему это так, понять не могу! Вот и в этот раз получилось, как говорится, одно к одному.

Короче говоря, вечером, когда до сна осталось два часа, передо мной лежала книга о пиратах и грамматика с торчащими бумажками между теми страницами, где были правила — те правила, которые надо было вызубрить.

Что бы вы сделали?

Я бы, конечно, почитал книгу, раз её надо завтра обязательно отдать. Там было такое интересное, что и не перескажешь. Корабль брали на абордаж, иначе говоря — штурмом, борт к борту, и давай прыгай, руби, стреляй! А потом пираты бросили кошку и стали делить сокровища. Да, вы-то и не знаете, о чём речь. Думаете, что живую кошку бросили за борт. Я всё забываю, что не с моряками имею дело. Бросить кошку — это значит отдать четырёхпалый якорь. Да, да, отдать, а ни в коем случае не бросить.

Якорь. Сколько раз я рисовал якоря чернильным карандашом на перепонке между большим и указательным пальцами левой руки. Надо только в этом месте широко развести пальцы, потом лизнуть эту самую перепонку, а потом по мокрому нарисовать якорь. Пока не придётся мыть руки, держится. И со стороны может показаться, что это татуировка.

Раньше я не знал, почему у матросов на руке чаще всего нататуирован якорь. А потом мне объяснили. Якорь — это надежда. Надежда или даже уверенность, что корабль не сорвёт волнами, не выбросит на скалы, не опрокинет ветром.

В общем, моряки верят в якорь, как можно верить в руку друга, которой он вас поддерживает. Как же можно при этом говорить «бросил якорь» или «швырнул»! И вообще с борта корабля ничего не бросают, кроме лота. Это такой прибор на длинной привязи, которым измеряют глубину моря. Вот лот бросают, а якорь отдают.

Я, конечно, всякое такое о кораблях и моряках знал не потому, что сам видел или слышал. Больше из книжек. И должен вам сказать, что в той самой книжке, которая мне тогда попалась без начала и без конца, много было всякого очень интересного. Прочтёшь, и потом тебе всю ночь снится:

«Капитана на рею!»

Это значит: повесить капитана!

«Суши вёсла!»

Ну, в общем, поднимай вёсла из воды и совсем не греби.

Интересная книга. Но случилось как-то так, что я открыл раньше грамматику и посмотрел правописание прилагательных. Сам не знаю, как это со мной получилось: время-то перед сном свободное. Подучил я окончания там всякие: ЫЕ и ИЕ. Потом суффиксы через два Ф. Читал-читал и дочитался. Мама говорит:

— Спать!

Вот так оно и получилось, что на книгу остался только следующий день, когда мне надо было в банк идти с этими деньгами на счёт семь — шестнадцать. Я и решил: для скорости возьму деньги в школу, а после школы — сразу в банк, а потом дочитаю последние сорок восемь страниц и отвезу книгу. Выходило, что всё успеется.

И вот идёт эта самая контрольная работа. Серафима Петровна диктует, а я чувствую — на эти самые ЫЕ и ИЕ и на суффиксы работа. Вот здорово! Точно, как отец мне говорил: «Подготовишься в спокойное время — в спешке пригодится». Как же это здорово, правильно то есть. Сколько раз я замечал: есть свободное время — и займёшься хотя бы камерой от футбольного мяча. Валяется она дырявая, а ты её от нечего делать залатаешь. И опять валяется. Потом вдруг тебе кричат: «Мяч лопнул. У тебя нет?.. Если есть, беги и тогда игрока заменишь».

Да вы и не знаете, что в футбольной команде нашей улицы было правило: кто мяч повредил — с поля вон. А у кого мяч в порядке — играй. В те времена мячей в магазинах не было. Редкость. И вот: подготовился в спокойное время — в спешке пригодилось. Так оно и в школе было с этими суффиксами, которые я спокойно вчера подучил. Теперь я раз-раз — и готово. А другие пишут. Женя даже ушами шевелит. Он это не только как фокус делал, но и на диктантах. Кто его знает — для смеха или от волнения.

Все шуршат тетрадями, а я тетрадку отдал и в окно смотрю. Серафиме Петровне тоже делать нечего. Она мою тетрадку просмотрела и глазами так говорит мне: «Молодец!»

Женя в это время как раз на неё смотрел и, как увидел, что Серафима Петровна мне улыбается, скривился и быстро так нагнулся к парте. А потом на переменке подходит ко мне и говорит:

— Я эти суффиксы и не учил. Намаракал как придётся. Пару схвачу. Ну и пусть. Писателем быть не собираюсь. Коммерцией больше заработать можно. Одолжи пятёрку. На углу в магазине выбросили на прилавок конфеты, обсыпанные подушечки. Если их на вес купить, а завтра принести на базар поштучно, можно знаешь как загрести! Дай пятёрку до завтра, три подушечки тебе отвалю. Проценты.

Я говорю:

— У меня нет пятёрки.

— Ну давай трёшку.

— И трёшки нет.

— Врёшь! Ты когда булку на завтрак вынимал, я видел там у тебя в сумочке деньжищи. Уйма!

— Ну, деньги.

— А почему говоришь, что нету?

— А потому, что деньги не мои.

— Ну и давай мне до завтра. За трёшку тоже три подушечки отвалю. По рукам?

— Отстань!

— Похвалили за контрольную, и задаётся. Ну и сиди себе на чужих деньгах. Наверное, дали тебе какую-нибудь трёшку, чтобы ты в очереди за сахаром постоял. Ну и стой с чужой трёшкой. Я свои заработаю на конфетах. Будет у меня сто рублей, не одолжу. Эх!..

Он как-то особенно сказал это «эх». С каким-то презрением. Но у меня не было времени с ним связываться: я в банк спешил.

В банке этом меня оглушила перестрелка пишущих машинок. Интересно это: сидят девушки — десять или, может быть, двадцать — и так быстро стучат, как будто сразу сто дятлов на деревьях или пулемёт строчит. Но это я не в тот отдел попал. Походил по лестницам вверх и вниз, пока нашёл этот самый операционный зал. Интересно — не больница, никому операций не делают, а называется «операционный». Окошечки там, как на почте. В окошечко, где берут деньги на счёт семь — шестнадцать, самая большая очередь. Я и стал в эту очередь. Кого там только не было! Женщина в платке. По лицу видно — ест не досыта. А тоже принесла беспризорным. Морячок в бушлате и тельняшке. Красногвардеец, или по тем временам уже красноармеец. А всех не пересчитаешь.

Я стал в очередь и книжку читаю.

Я стал в очередь и книжку читаю. Так зачитался, что и не заметил, как моя очередь подошла. С этими пиратами время быстро пролетело. Ну, отдал я деньги, иду к выходу, а сам, между прочим, последнюю страницу дочитываю. И налетаю на Женю Ежина. Бывает же такое.