Пока еще жив - Питер Джеймс

— Я так не думаю, мистер Уилер.

— Это моя история.

— Послушайте, пусть ваш агент свяжется со мной и…

— У меня нет никакого агента. Поэтому я вам и звоню.

Этого только не хватало. Чтобы какой-то псих грел руки на их фильме.

— В таком случае пусть со мной свяжется ваш адвокат.

— С вами связался я. И я не намерен платить адвокату. Слушайте меня хорошенько. Вы украли мою историю. Я хочу, чтобы вы заплатили.

— Так подайте на меня в суд, — отрезал Брукер и положил трубку.

10

Эрик Уитли помнил все, до последней секунды. Помнил так ясно, словно это случилось вчера. Память возвращалась каждый раз, когда на глаза попадалось сообщение об очередном случае запугивания. Вот и сейчас лицо его горело. С десяток сидевших на невысокой кирпичной стене мальчишек хором скандировали «ЧМО! ЧМО! ЧМО!». Началось это давно, когда он еще ходил в школу, которую ненавидел всей душой, лет тридцать семь назад. Большинству было по четырнадцать, на год больше, чем ему, но двое, самые противные, учились в одном с ним классе.

Эрик Уитли помнил, как ударил в затылок брошенный кем-то бумажный шарик и как он, сделав вид, что ничего не заметил, продолжал идти к интернату, сжимая учебники по математике и химии. Другой шарик ударил сильнее, попав в ухо, и один из них, похоже Спеддинг-младший, крикнул: «Отличный выстрел!» Остальные засмеялись.

Он шел, терпя боль, решив, что потрет ухо не раньше, чем скроется из вида.

— ЧМО под кайфом! — крикнул еще кто-то. И снова хохот.

— Эй, ЧМО, не разгуливай обкуренный — нарвешься на неприятности!

Теперь они все кричали наперебой, хохотали и свистели.

Он помнил, как кусал губы, сдерживая боль и наворачивавшиеся на глаза слезы, как шел по обсаженной деревьями аллее, и теплая кровь стекала по шее. Школа с ее классами и игровыми площадками осталась позади. По обе стороны улицы стояли безобразные пансионаты, вмещавшие от шестидесяти до девяноста учеников; некоторые жили в общих комнатах, некоторые — в отдельных. Его пансионат назывался Хартуэллиан.

Он помнил, как повернул к нему, как прошел мимо величественного главного входа, как шмыгнул за угол, к боковой двери. К счастью, мальчишек здесь не было и никто не видел его слез. Впрочем, ему было все равно. Он знал, что ни на что не годен, что от него нет никакого толку, что никому не нравится.

ЧМО.

Чудило. Мудило. Образина.

Всю прошлую четверть — его первую четверть в школе — мальчишки говорили ему это. Джон Монро, сидевший за ним на уроках географии, постоянно тыкал его линейкой.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Уитли? — спрашивал он, тыча линейкой после каждого слова.

Он поворачивался, и каждый раз получал один и тот же ответ:

— Ты такой урод. Ты — никто. На тебя ни одна девчонка не посмотрит. Ни одна, понимаешь?

Он помнил, как расплывалась в гнусной ухмылке лошадиная физиономия Монро.

По прошествии какого-то времени Уитли перестал оборачиваться. Но Монро продолжал свое, пока учитель, мистер Лиск, не сделал ему замечание. Минут через пять мистер Лиск отвернулся к доске, чтобы начертить диаграмму составных элементов почвы, и Монро взялся за старое.

11

Детектив-сержант Гленн Брэнсон отчаянно пытался втиснуть в белый бумажный комбинезон свое тридцатитрехлетнее тело, которое, при росте шесть футов и два дюйма, больше подошло бы вышибале какого-нибудь ночного клуба.

— Что у тебя такое с уик-эндами, босс? Как это тебе удается постоянно с ними обламываться?

Рядом с ним, у задней дверцы серебристого «форда-фокуса», Рой Грейс с равным успехом старался натянуть защитный балахон поверх повседневного костюма. Повернувшись к своему протеже, одетому в блестящую коричневую куртку, ослепительно-белую рубашку, броский галстук и коричневые мокасины с кисточками, он сказал:

— Тебе повезло, что не подался в фермеры. Не твой стиль.

— Ну, мои предки собирали хлопок на плантациях, — парировал, широко улыбаясь, Брэнсон.

А вот насчет выходных Гленн прав, с грустью подумал Рой. Все убийства, расследовать которые ему приходилось, как будто нарочно случались именно тогда, когда он уже расписал по пунктам очередной уик-энд.

Вот как теперь.

— А ты что-то запланировал?

— Побыть с детьми. Эри выделила несколько выходных, когда мне позволено взять их к себе. Собирался отвести в Леголенд. Теперь у нее будет против меня еще один аргумент.

Развод давался сержанту нелегко. Его супруга, Эри, некогда настойчиво толкавшая Гленна в полицию, использовала теперь рваный график работы мужа против него, доказывая, что детям лучше не видеться с таким отцом. Грейс вдруг почувствовал себя виноватым. Может, ему и не следовало приглашать Гленна с собой? Впрочем, он знал — брак друга обречен в любом случае, что бы ни случилось. Лучшее, что для него можно сделать в такой ситуации, — это позаботиться о том, чтобы от всех неприятностей не пострадала его карьера.

— Думаешь, если возьмешь выходной, это поможет спасти брак?

— Нет.

Грейс усмехнулся.

— Так что?

— Ты «Побег из курятника» видел?

Он покачал головой.

— Ну да, ты ведь живешь затворником.

— А что там, море секса?

— Ага.

Они надели маски, подняли капюшоны и застегнули защитные перчатки. Потом расписались в журнале и поднырнули под бело-голубую оградительную ленту. День выдался ясный и ветреный. Они стояли на вершине холма, а внизу расстилались во все стороны сельскохозяйственные угодья. К югу, на горизонте, за Даунсом, виднелась сияющая синяя полоска пролива.

Дальше детективы направились пешком к длинному одноэтажному строению с обшитыми дранкой стенами и вентиляционными отверстиями на крыше, рядом с которым возвышались две стальные силосные башни. Грейс толкнул дверь. Внутри их встретил яркий искусственный свет, стойкий запах запертых в ограниченном пространстве животных и шум от тысяч растревоженных птиц.

— Что, старик, съел яичницу на завтрак?

— Вообще-то овсянку.

— Да, в твоем возрасте холестерин может стать проблемой. Молоко пьешь, наверное, с низким содержанием жира?

— Клио посадила меня на сою.

— Ты у нее под каблуком.

— У нее и каблучки симпатичные.

— Так все и начинается. Милое личико, милые ручки-ножки, все такое чертовски милое. Ты любишь ее, любишь ее тело, и она тоже тебя любит, всего, с головы до пят. Но проходит десять лет, и ты стараешься, но не можешь вспомнить, что же так нравилось тебе когда-то. — Брэнсон похлопал его по плечу. — Но… эй, веселись, пока весело.

Рой Грейс остановился, и Брэнсон остановился рядом с ним.

— Друг, не будь циником. Ты слишком хорош для этого.

— Я всего лишь реалист.

Грейс покачал головой.

— Твоя жена исчезла на твой тридцатый день рождения, а ведь вы прожили с ней несколько лет, так? — спросил Брэнсон.

— Угу. Десять лет.

— И ты по-прежнему ее любишь?

— Как и в тот день, когда мы встретились. Нет, больше.

— Может, ты исключение.

Грейс взглянул на него.

— Надеюсь, что нет.

— Да, я тоже на это надеюсь. — Брэнсон посмотрел на друга, и лицо его исказила гримаса боли. — Плохо. Я все время думаю об Эри и детях, и от этого только хуже.

Грейс прошел взглядом по курятнику. Пол здесь был решетчатый, и одну стальную секцию, ближе к концу, уже подняли. Там же стояли эксперт-криминалист Дэвид Грин; трое парней из специальной поисковой бригады, включая плотного, непривычно серьезного фотографа Джеймса Гартрела; детектив-сержант Саймон Бейтс; дежурный инспектор Рой Эппс и коронер Филип Ки.

— Давай станцуем рок-н-ролл. — Грейс шагнул на решетку.

— Что-то мне танцевать не больно хочется, — проворчал Гленн Брэнсон.

— Если так, то у тебя с мертвецом есть кое-что общее.

12

Танцевать мертвец даже и не пытался. Отчасти потому, что погрузился на несколько футов в птичьи экскременты, отчасти потому, что у него отсутствовали ноги, а еще и потому, что рук и головы у него тоже не было. В таких условиях достичь координации весьма затруднительно. Над телом кружили, жужжа, мясные мухи, запах аммиака бил в нос.

Гленн, с трудом сдерживая позыв к рвоте, отвернулся. Грейс присмотрелся. Человек, совершивший это, очевидно, плохо разбирался в анатомии и уж точно не отличался аккуратностью. Обезглавленное, без рук и ног, покрытое экскрементами и копошащимися мухами и червяками тело мало походило на человеческое. Кожа, выглядевшая местами так, словно ее обожгли кислотой, потемнела и приобрела коричневый оттенок — казалось, там, внизу, лежит спасенный из огня витринный манекен. Воздух пропитался тяжелой, омерзительно сладковатой вонью от разлагающейся плоти, слишком хорошо знакомой Грейсу. Запах этот особенный, он остается на ваших волосах, на одежде, впитывается в поры кожи, и вы приносите его домой. Можете сколько угодно смывать его, оттирать, соскабливать — утром вы ощутите его снова.