Гнус. роман - Алексей Пертов

Звучало это весьма сомнительно, но Граба так убедительно говорил, что Эжен не только поверил ему, но и простил выходку с производством. Он когда-то слышал о Хансе и знал, что цена на его картину порой достигает пятидесяти тысяч долларов. «Это же сколько работ за шесть лет он мог написать?» – думал он.

Чтобы удостовериться в хитросплетённой версии, друзья всё же решили отыскать Катеньку Морозову. Граба позвонил Аде, и та сказала, что действительно есть такое юное дарование, и даже дала его адрес. Через час они стояли перед дверью вундеркинда и звонили в звонок.

Дверь им открыла прекрасно сложённая женщина лет двадцати пяти, со следами порочности на лице – из-под обильного макияжа проступали одутловатость и мешки под глазами, а грубый голос выдавал заядлого курильщика:

– Вам кого?

– Катя Морозова здесь живёт?

– Нет её.

– А где она?

Женщина оказалась мамой Кати, и сказала, что та вместе со своей бабушкой уехала на Алтай.

– Простите, а зачем? – поинтересовался Граба.

– Рисовать. Туда художники со всего света съезжаются.

– Скажите, это Катина работа? – показал картину Граба.

– Не знаю. Рисованием с ней бабушка занимается. У вас всё? – И, не дожидаясь ответа, захлопнула дверь.

– Вот всё и сошлось! – констатировал Граба. – Ханс на Алтае рисует, а его картины за Катенькины выдают.

– А Хансу-то какая выгода?

– Да какая блаженному выгода. Надо бы узнать, где там они собираются.

Друзья вернулись в отель.

В холле навстречу им шёл невысокого роста черноволосый мужчина. Вглядевшись в его невзрачное лицо, украшенное аккуратными усиками, Граба расплылся в улыбке:

– Какие люди! Женя, смотри, кого нам бог послал!

А бог послал им Игоря Шумского, давнего приятеля, с которым они начинали играть в ансамблях и который потом пошёл работать в ФСБ.

– Здорово, мужики, – произнёс божий посланник.

– Ты здесь как, по службе? – подмигнул Граба.

– Со службой давно покончено.

– Так, а где сейчас?

– До сегодняшнего здесь работал.

– Интересно… Ты подожди, надо бы это обсудить.

Граба сходил в номер, оставил картину и вернулся в холл.

– Есть здесь поблизости приличное заведение, чтобы покушать и так далее?

– Разве что «Золотое ущелье».

Они вышли из отеля, и буквально через пять минут Шумский привёл в небольшой трактир. Скрупулёзно изучив меню, Граба пробормотал: «Годится», и сделал заказ.

Вскоре под закуски с холодной водкой завязалась беседа.

Граба рассказал, что они с Эженом уехали из страны, и принялся расспрашивать Шумского:

– Что из органов-то ушёл?

– Из-за романтики. Думал, там боевое братство, все друг за друга, а на деле как и везде – вроде все равны, но есть равнее. В общем, надоело за сынков генералов под пулями бегать в горячих точках.

Граба сочувственно вздохнул:

– А ведь я тоже на романтике погорел – наслушался песен об избранности иудейской, а на деле оказалось – избраннее тот, у кого пейсы длиннее. А кого их нет – тот и вовсе не еврей…

Слегка захмелевший Шумский лукавил. Ни по каким горячим точкам он не бегал и из органов не уходил. Его попросту уволили за излишнюю самостоятельность и использование недозволительных методов. Он занимался тем, что привлекал к расследованиям экстрасенсов, парапсихологов, хиромантов и прочую околонаучную публику. И хотя «помощники» иногда и давали полезную информацию, что было скорее случайностью, подшить к делу её было нельзя. Ну как можно юридически оформить показания какой-нибудь гадалки бабы Веры или шамана Толи, пусть даже они помогли найти американского шпиона? В конце концов начальству выкрутасы Шумского надоели, и после одной из медицинских комиссий его тихо уволили.

– А в отеле что не работается?

– Да не моё это дело – халдеем быть.

И опять Шумский слукавил. После ухода из ФСБ, устроившись на должность швейцара в «Магистрат», он по инерции продолжал вести разведывательную деятельность. Обнаружив в одном из номеров подслушивающие устройства бывших коллег (отель часто посещали иностранные гости), он рядом поставил свои. Когда технический отдел их нашёл, директору отеля позвонили из управления ФСБ и настоятельно попросили избавиться от Шумского. И вот сегодня директор, женщина, несомненно, творческая (до работы в отеле возглавляла музыкальное училище), вызвала его и, однозначно проявив креативный подход к формулировке, сказала, что он уволен, так как не соответствует изменившимся требованиям к сотрудникам, а именно – не владеет китайским языком. Игорюня сразу понял, откуда ветер дует, и оспаривать решение не стал.

Слушая приятелей, Эжен ощущал, что из главного героя, кем до последнего времени себя считал, превращается во второстепенный персонаж. Граба полностью взял в свои руки инициативу – говорил тосты, шутил с официанткой и то и дело заказывал водку, как в старые добрые времена.

Несмотря на то, что до вечера было ещё далеко, на сцене появился рыжеволосый человек с испитым лицом и трубой в руках и, включив фонограмму, заиграл заунывную мелодию, чем сразу привлёк внимание Грабы:

– Кто это?

Теперь сочувственно завздыхал Шумский:

– Витька Косуля. Тоже на романтике сгорел: думал, всю жизнь будет в военном оркестре на парадах играть, и вот…

В этот момент Витька выдал такого петуха, что женщины за соседним столом вздрогнули, а спешившая с подносом официантка чуть не упала.

– А вам что по заграницам не сидится?

– Художника здесь одного ищем, Йозефа Ханса, может, слышал?

– Как не слышать, лет пять назад всем отделом его искали.

И хотя водки было выпито достаточно, Граба вмиг протрезвел:

– Нашли?

– Я бы нашёл, да только начальство… Бюрократы несчастные! – разошёлся Шумский. – Не понимают, что для розыска любые средства годятся. У меня такие люди есть, что чёрт не спрячется!

Выкрики бывшего разведчика начали привлекать внимание посетителей, и чтобы его успокоить, Граба трижды заказывал мелодию из фильма «Семнадцать мгновений весны». Первый раз Витька объявил её для майора Шумского, затем для полковника, а третий – для генерала. С каждым новым званием усы Шумского шевелились, распушались, и из формы «а-ля мерзавчик» постепенно трансформировались в «а-ля Будённый». Внезапно «генерал» изъявил желание спеть. Граба договорился с трубачом, Игорюня вышел на сцену и объявил в микрофон, что сейчас будет петь маршал России. В эту минуту усы уже было нельзя отличить от усов Семёна Михайловича, и, перевирая слова, он заблажил во всё горло: «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…».

Когда пение закончилось, если только это можно было назвать пением, в зале раздались жидкие аплодисменты, но для Шумского и такого признания было достаточно: он сошёл со сцены, точно Будённый с коня после парада, и нетвёрдой походкой вернулся за стол. Налив полный фужер водки, залпом выпил и, прищурив однин глаз, победоносно смотрел по сторонам.

Граба, многозначительно подмигивая, то и дело подливал водку, пытаясь узнать у Шумского о Хансе. Поняв его замысел, Эжен включился в операцию и не пропускал ни рюмки. Но разведчиков, хотя и бывших, на мякине не проведёшь: Шумский ловко уходил от наводящих вопросов и продолжал ругать начальство, а может, просто был пьян и не слышал их. В результате застольного допроса его жертвой пал Эжен – последнее, что он услышал, были слова Грабы ему на ухо: «Его нельзя отпускать».

7

Когда Эжен пришёл в себя, обнаружил, что находится в номере. На соседней кровати, сложив руки на груди, как у покойника, разлёгся Граба. На полу, свернувшись калачиком, громко сопел Шумский, отчего его усы, необыкновенно отросшие со вчерашнего дня, развевались, точно бельё на ветру. Вокруг валялись пустые бутылки, куски колбасы и купленная вчера картина, припорошённые рыбьей чешуёй, что на фоне презентабельной обстановки номера (несколько лет назад в отеле останавливался канцлер Германии) вполне могло сойти за последствие перформанса элитных художников. Увиденное включило память: после трактира они зашли в магазин, купили водки, продуктов и пришли в отель, где Граба продолжил допрос. Под хвалебные речи о музыкальном даре Шумского ему всё же удалось кое-что узнать. Игорюня рассказал, что несколько лет назад Ханс приехал в Томск и, просрочив визу, пропал. Розыском занялось местное отделение ФСБ. Официальные поиски результатов не дали, тогда Шумский привлёк к розыску знакомого парапсихолога, и тот указал направление, где может находиться художник. Однако начальство не приняло информацию всерьёз, и Ханс до сих пор считается без вести пропавшим. В доказательство Шумский пытался звонить парапсихологу, чтобы тот приехал, но постоянно попадал на какую-то Марину и требовал, чтобы та немедленно явилась к ним, а иначе завтра он вызовет её повесткой. Но ни Марина, ни тем более парапсихолог так и не появились, и тогда Шумский, заявил, что если у них есть вещь, принадлежащая Хансу, то он сам его найдёт, так как обладает экстрасенсорными способностями. Граба дал ему картину. Шумский вертел её во все стороны, ногтем сковыривал краску, нюхал и даже пробовал на вкус, но безрезультатно – нахождение Ханса ему не открылось. Тогда он стал показывать приёмы рукопашного боя. Но не то от долгого отсутствия тренировок, не то от большого количества выпитого у него ничего не получалось, и Граба раз за разом укладывал его на лопатки.