«Номер один» - Бен Элтон

— Господь мой всемогущий. Почему вы этого хотите?

— Потому что я монархист, сэр, — ответил Кельвин.

— Не может быть! Вы не шутите?

— Нет, сэр. Я испытываю глубокую и прочную преданность и любовь к великим устоям этой страны и прихожу в отчаяние при виде того, как они обесценились в глазах общества.

— Да уж, мы все в отчаянии!

— Более того, я нахожусь в уникальном положении и могу немного исправить ситуацию. Мое шоу обращено непосредственно к публике. В нем нет никакой предвзятости. Я зажигаю звезды. Настоящие звезды. Звезды в истинном понимании этого слова: любимцы публики. Я хочу сделать вас такой звездой.

— Вы хотите, чтобы я участвовал в прослушивании как певец?

— Именно.

— Но мне предстоит стать главой государства, мистер Симмс. Это высокая и серьезная должность.

— Сэр, ничего серьезного больше нет. Джордж Гэллоуэй, самый крупный миротворец, участвовал в шоу «Большой брат»! Лидера Консервативной партии приглашали принять участие в ток-шоу на тему, дрочил ли он в молодости на фотографии миссис Тэтчер! Политика потеряла всякую серьезность, повсюду сплошной шоу-бизнес. Цитаты из речей и броская реклама. Вы человек убеждений, и вы разочарованы, что вас никто не слушает…

— Не слушают, меня это с ума сводит…

— Знаете, сэр, мне тяжело говорить это вам, но людям не нужны убеждения, им нужны личности. Именно поэтому премьер-министр участвует в шоу «Парки».

— Вы видели его выступление? Мне показалось, у него хорошо получилось.

Кельвин не хотел обсуждать шоу «Паркинсон». Он был проницательным судьей человеческой природы и уже приближался к тому моменту, когда принц просто не сможет устоять.

— Сэр, ваша проблема заключается в том, что никто не знает, какой вы на самом деле.

На лице принца отразились удивление и радость.

— Господь мой всемогущий, — воскликнул он, — я только вчера говорил именно это моей любимой аспидистре. До чего же вы проницательны, мистер Симмс.

Кельвин улыбнулся. Он знал, что дело не в его проницательности. Он ни разу не встречал знаменитости, которая не жаловалась бы на то, что люди не знают, какая она на самом деле. Все, от ведущих прогноза погоды до рок-суперзвезд, начинали испытывать это ощущение в тот самый момент, когда о нем впервые сообщали или просто упоминали в СМИ. Они тут же чувствовали, что их образ недостаточно полный, и чем больше СМИ о них сообщали, тем больше они это чувствовали, и в результате вся их жизнь сводилась к страстному желанию, чтобы люди узнали, какие они на самом деле.

— Сэр, я предлагаю вам новую возможность, шанс обратиться к постоянной аудитории числом восемь с половиной миллионов человек. Подумайте об этом, восемь с половиной миллионов человек каждую неделю. Преимущественно молодежь, сэр, не забывайте об этом. Наша демография — это мечта любого принца или политика.

Кельвин знал, что если и есть слово, которое наверняка отзовется в глубине души принца, то это слово «молодежь», огромная группа предположительно лишенных избирательного права, разочарованных, не имеющих жилья граждан, которых от остатков уважения к великим учреждениям государства отделяют уже два поколения.

— Но для этого мне придется петь, — ответил принц.

— А что тут плохого? Людям нравится петь. Кстати, вы хорошо поете?

Принц заколебался. Его поколение учили не хвастаться.

— Сэр, вы хорошо поете? — надавил Кельвин, почуяв слабость.

— Ну, признаюсь, мне говорили, что у меня приятный мягкий баритон. Но вы сами понимаете, хвастаться тут нечем.

— Ну, вот и отлично. Приходите и спойте на шоу «Номер один». У вас будет масса возможностей озвучить свои идеи, уж точно не меньше, чем в выпуске новостей. Все остальные кандидаты будут говорить, что они поют для своих матерей и детей, а вы скажете, что поете ради своих благотворительных проектов, или для жизнеспособных городов, или чтобы усилить ответственность в вопросах почвы.

Кельвин чуть было не зашел слишком далеко.

— Вы ведь это говорите не серьезно, мистер Симмс, — запротестовал ЕКВ.

— Нет, серьезно. Вы один из немногих влиятельных людей, у кого по-прежнему есть совесть, выделяющая вас из толпы. Она поднимает вас над истеричной традиционной помешанностью на знаменитостях СМИ и позволяет говорить о важных вещах. Таких, как архитектура, почва, баранина, здоровые овощи, потерянное поколение, которое все больше отходит от общества и обращается к крэку и поножовщине. Вы — редкость, общественная фигура, имеющая настоящие убеждения!

— Боже, вы действительно так думаете? Это так мило.

— Конечно, это понятно всякому, если задуматься. Но никто и никогда не думает об этом. А почему?

— Потому что я надоедливый старый чудак?

— Нет!

— Нет?

— Нет! Дело в том, что назойливые СМИ и культ знаменитостей заглушили ваш голос.

— Знаете, я думаю, вы абсолютно правы.

— И я хочу вам сказать, что, если шоу-бизнес победил убеждения, разве не настало время убеждениям победить шоу-бизнес?

— Боже мой!

— Монархия в опасности, сэр! — Кельвин поднялся со стула, и чайная чашка задрожала на блюдце в его руке. — Она уничтожена теми же людьми, которых представляет! Пора обратиться к этим людям, сэр! Обратиться к ним и спасти драгоценные национальные учреждения от насмешек, до которых они позволили им скатиться!

— Появившись на национальном шоу поиска талантов?

— Да! Появившись на самом влиятельном, повсеместном и могущественном культурном мероприятии в стране. Да, сэр, с помощью вашей страстной приверженности к органическому фермерству, богатой клетчаткой диете и проблемам полной занятости молодежи, а также с вашим приятным мягким баритоном вы спасете монархию точно так же, как королева Бесс спасла ее в Тильбери. Сэр, это ваш долг!

— Мой долг?

— Да! Ваш долг!

— Выступить на шоу «Номер один»?

— Да, сэр! Вы нужны своей стране.

Его королевское высочество не ответил. Какое-то время он в молчании отхлебывал чай, пытаясь осознать масштаб предложения собеседника.

— Сэр, — сказал Кельвин с мрачной значительностью, — мы живем в мире постмодернизма. — Эту фразу Кельвин использовал постоянно и добивался невероятного эффекта, хоть и совершенно не понимал, что она значит.

Принц по-прежнему молчал.

— К тому же, — давил Кельвин, выкладывая на стол главный козырь, — люди снова вас полюбят.

Его королевское высочество взглянул на него:

— Вы… вы правда так думаете?

Кельвин изобразил усталый, но требовательный взгляд.

— Конечно, — ответил он тихо. — Все любят победителя шоу «Номер один».

— Победителя?

Кельвин чуть было не выложил слишком много правды.

— Ну, возможно, не победителя, сэр, это, конечно, предстоит решать зрителям, но, как самый главный судья талантов и личностей в стране, я убежден, что вы сможете продержаться очень долго. По крайней мере, достаточно долго, чтобы люди смогли увидеть, какой вы на самом деле.

Принц снова погрузился в молчание и начал жевать печенье. Когда он снова заговорил, Кельвин понял, что он согласен.

— Я никогда не видел шоу «Номер один», — сказал он, — но я помню, что мои мальчишки смотрели «Х-фактор».

— Ну и?

— Кажется, там было целых семьдесят пять тысяч конкурсантов.

— У нас в прошлом сезоне было девяносто пять тысяч.

— В таком случае, мистер Симмс, простите мою глупость, но как вы собираетесь убедить людей в том, что, прослушав девяносто пять тысяч потенциальных звезд поп-музыки, вы выбрали вашего покорного слугу?

Кельвин искренне удивился. Он считал, что, раз уж принц Уэльский всю свою жизнь вращается во властных кругах, он мог бы быть немного проницательнее обычного дилетанта. У него могло быть капельку больше смекалки. Да хотя бы просто здравого смысла. Но, оказалось, он ошибался. Наследник престола по-прежнему верил в фею молочных зубов.

— Девяносто пять тысяч человек? — сказал Кельвин.

— Да.

— И вы думаете, мы всех прослушиваем?

— У меня было впечатление, что в этом-то и заключается смысл. Разве нет?

— Нет.

— Вы их не прослушиваете?

— Нет.

— О… кажется, я не вполне понимаю.

— Сэр. Пожалуйста. Просто посчитайте.

Подсчет

«Девяносто пять тысяч человек.

Трое судей.

Двенадцать финалистов.

И единственный „Номер один“!!»

Именно этим восторженным сообщением (сопровождающимся навязчивой, шумной музыкальной заставкой) предваряла каждый эпизод очаровательная Кили. Она снова и снова напоминала публике об огромном количестве желающих принять участие в шоу и трех безжалостных, несгибаемых арбитрах непревзойденного поп-масштаба, чьи задницы собирался надрать каждый кандидат в попытках дойти до финала.