Путешествия П. А. Кропоткина - Сергей Анисимов

было прохладно, уютно. Хозяйка накрыла под кедром стол и

принесла самовар. Угощая Кропоткина, она с соболезнованием

спросила:

— Куда же это тебя несет, сердешный?

Слуга Кропоткина, простоватый парень, успел похвастать перед

хозяйкой княжеским званием своего барина и рассказать про его

«глупость», как он оценивал отъезд из Петербурга Петра

Алексеевича, оставившего придворную карьеру.

Кропоткин улыбнулся, поднял глаза к вершинам кедра и

сказал:

— А вот приехал к вам посмотреть этих удивительных

красавцев. Таких нигде не видел, а может быть, и не доведется никогда

увидеть.

— А мы их и не замечаем, — простодушно ответила хозяйка. —

Разве вот осенью, когда приходит время сбивать шишки с орехами,

тогда много хлопот принимаем из-за них. Вот погляди, сколько

шишек, — закинув голову, показала она на крону. — Поди-ка,

достань их!

Петр Алексеевич заинтересовался: в самом деле, как достать

орехи, висевшие на тонких разветвлениях огромных ветвей? Снизу

достать нельзя, по ветке к ним не долезешь — не выдержит,

сломается...

Хозяйка вынесла моток бечевки с подвязанной к концу гирькой

и объяснила, как сбивают кедровые орехи. Оказалось, надо

забросить маленькую гирьку, подвязанную на тонкой веревке, через ка

кую-нибудь из нижних ветвей толщиной в обхват, а то и больше.

Гирька повиснет, спустится, и за нее на веревке подтянут толстый

канат с петлей. По канату поднимаются на кедр, а там, ползая по

горизонтальным толстым ветвям, сбивают орехи длинным шестом

или чурками вроде тех, какими играют в городки. Только успевай

собирать шишки.

— Хлопотная это штука, — говорила хозяйка. — Наши парни

умаются больше, чем на полевой работе. А ведь надо сбить орехов

пудов десять, а то и все двадцать.

— Что же вы с ними делаете, зачем вам так много нужно? —

спросил Кропоткин.

— Как «что»? Грызем, на муку мелем, масло бьем.

— Двадцать пудов одной семьей не сгрызешь.

Хозяйка засмеялась наивности своего гостя:

— Как не сгрызть! Зима долгая, вечера длинные. Вот мы,

бабы, по вечерам из всех пяти дворов соберемся, зажжем лампу,

поставим блюдо с орехами, сколько можно насыпать в него, и играем

на деньги. Ставим по двугривенному, а когда разохотимся, то и

больше. Сидим кругом и грызем. Ядрышки жуем, а скорлупу

каждая на свою тарелку складывает. И так, пока все блюдо не съедим.

Тогда берем весы и взвешиваем скорлупу. У кого скорлупы

больше, тот выигрывает и забирает всю ставку. Иной раз часа два

грызем — кто скорей. А то, в праздник, глядишь — сядем и за второе

блюдо. И тут бывает, что поставим уже на кон по рублю. Это у нас

«сибирский разговор» называется. Уж никто не скажет ни одного

слова, чтоб не отстать. Орешки в рот так и летят, и скорлупу

выбрасываем, как белки.

— И подолгу так «разговариваете»? — спросил Петр

Алексеевич.

— Как случится. Пока мужики не разгонят или пока самим не

надоест.

О «сибирском разговоре» без единого слова Петр Алексеевич

рассказал в письме к брату. Потом ему не раз приходилось этот

«разговор» наблюдать даже среди городских сибирских дам —

в Чите и в Иркутске.

Пять этих кедров-красавцев на пустынных берегах Иртыша

Кропоткин зарисовал к.себе в альбом.

Тогда же ему страстно захотелось посмотреть на нетронутый

кедровник.

Он стал расспрашивать, как туда можно пробраться.

— Ну что же, если охота, сворачивай с пути, — посоветовала

хозяйка, — бросай лошадей, садись в каюк и плыви вниз по

Иртышу. Тут уж не так далеко, всего верст пятьсот до кедровника

будет. Если не спешишь, оставь тут у нас вещи, повозку, а сам

плыви.

Кропоткин так и сделал.

За селом Самаровским, при слиянии Иртыша с Обью, начинался

первобытный кедровник.

Больше чем на сотню квадратных километров простирался этот

замечательный кедровый лес. Стволы во много обхватов, как

колонны дворца, шли вглубь, в необозримое пространство. Под ними

даже в полдень, при солнце, стоял легкий, прозрачный сумрак.

Тишину нарушали только белки, щелкавшие кедровые орехи.

Певчих птиц в кедровнике совсем не было, его населяли тетерева и

глухари.

Под ногами неперегнившим слоем лежала сухая, опавшая хвоя,

как толстый мягкий ковер, в который нога уходила по

щиколотку.

В таком кедровнике вас охватывало ощущение всемогущей

силы природы.

Казалось, вечно стояли здесь кедры и будут так и стоять.

Ничто не сможет нарушить их могущества и величия. Даже самые

сильные бури не проникали в чащу этого старого кедрового леса,

и только по самым верхушкам гигантских деревьев мог играть

ветер.

Спокойствие кедровника нарушали только грозы с ливнями

Гроза проносилась, и в зеленом сумраке кедровника вновь

наступала торжественная тишина.

Все могущество, незабываемую красоту и очарование лесов

Сибири Петр Алексеевич Кропоткин впервые ощутил в этом

первобытном кедровнике.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МАНЬЧЖУРИИ

Говорят, на ловца и зверь бежит. Для того, кто упорно ищет

случая, он почти всегда оказывается налицо. И Кропоткину такой

случай представился.

Забайкальские казаки из станицы Цурухайтуй, которая

находится в юго-восточной части Забайкалья, не раз обращались к

генерал-губернатору с просьбой установить прямое сообщение с

Благовещенском и со всей средней частью Амура через

Маньчжурию.

Генерал Корсаков, как администратор края, и сам понимал,

какое большое хозяйственное значение могло иметь не только для

них, но и для всего населения на Амуре установление здесь

быстрого и удобного сообщения.

Казаки были особенно заинтересованы в этом, потому что в

Благовещенске, они знали, был спрос на скот, а у них имелись

большие стада рогатого скота и косяки лошадей.

Монгольские купцы обычно покупали у станичников в Цурухай-

туе скот за бесценок и перегоняли его на средний Амур через

горный хребет Большой Хинган. Торговля была широкой и

прибыльной для монголов. От купцов казаки знали, что, двигаясь прямо

на восток от Цурухайтуя, можно было вскоре выйти на старую

китайскую дорогу, которая пересекает Большой Хинган. Эта дорога

приведет в город Мэргень в Маньчжурии, который стоит на реке

Нонни, притоке реки Сунгари. А уж от Мэргеня до Амура шел

хороший, удобный колесный тракт.

Зимой казаки-забайкальцы снова возобновили свои ходатайства

перед генерал-губернатором, но Корсаков колебался принять

решение. Предприятие было опасное: незадолго перед этим русский

топограф Ваганов, направленный в эти места топографическим

отделом штаба Корсакова, был убит. Но Кропоткина неудачи

предшественников не испугали.

Собираясь в это путешествие, он знал, что будет пионером

великого дела, понимал его громадное политическое и экономическое

значение для русского народа. Он чувствовал, что идет

прокладывать трассу для будущей великой магистрали между

Атлантическим и Тихим океанами, хотя тогда, восемьдесят лет назад, о

железной дороге в этих местах еще никто не думал.

Помимо всех трудностей путешествия по неизвестным местам,

экспедиция была рискованная и по политическим причинам.

В Айгуньском договоре 1858 года России с китайскими

богдыханами значилось, что русские могут торговать с Китайской

империей и с Монголией, а Маньчжурия в этом договоре совсем не была

упомянута.

Как это случилось, было неизвестно. На этом основании

китайские власти утверждали, что у русских нет права торговли в

Маньчжурии.

Забайкальских купцов китайские власти пропускали за взятки,

но для официальных лиц, для русских чиновников, въезд в

Маньчжурию был закрыт. Тем рискованнее было проникнуть туда

офицеру казачьих войск, да еще из штаба генерал-губернатора.

И все же, несмотря на сильные колебания Корсакова,

Кропоткин вызвался совершить экспедицию из Цурухайтуя прямым

направлением на Благовещенск, с тем чтобы освоить путь и

исследовать на этом пути Маньчжурию.

Ни один европеец еще не посещал этих мест. Лишь два иезуита

при императоре Кан-Си в конце XVIII века проникли сюда с юга