Путешествия П. А. Кропоткина - Сергей Анисимов

домашний быт — все находит свое отражение в дневнике этого

добросовестного молодого исследователя.

* * *

Добравшись до станицы Чинданской, Кропоткин остановился на

несколько дней у бригадного казачьего командира.

Надо было освоиться в среде забайкальских казаков, прежде

чем в Цурухайтуе собирать караван. Необходимо было

окончательно войти в роль купца второй гильдии Петра Алексеева, как

значилось в его паспорте: изучить повадки, говор, проникнуться

местными интересами.

Он готовился к этому еще зимой в Иркутске, но здесь, в

станице Чинданской, было много нового, нисколько не

похожего на жизнь, которую он прежде видел. И быт иной, и народ

другой.

V бригадного командира и среди казаков все разговоры

сосредоточивались на Монголии, Китае и Маньчжурии. Говорили о

караванах, которые в том году должны были тронуться внутрь

Китая. Но вообще-то народ здесь был малоподвижный и не

особенно разговорчивый. Кропоткин даже жаловался на чинданцев:

«Нужен гидравлический пресс, чтобы выжать от них хоть

словечко».

Кропоткин, хорошо изучивший все ухватки местных торговцев,

репетировал со своим хозяином роль купца.

— Присаживайтесь, Петр Алексеевич, — говорил ему капитан,

когда на стол ставился пыхтящий самовар.

— Покорно благодарим-с! И здесь посидим, — отвечал

Кропоткин, садясь вдали на кончик стула, и принимался пить чай

«по-купечески»: дул на блюдечко, грыз кусочек сахара, с которым

выпивал три-четыре стакана.

Казаки, охранявшие границу, были своего рода казачьей

аристократией. Жили они в хороших домах, сытно, лениво. В своем

быту и хозяйстве они кое-что переняли от соседей — монголов.

Обилием блюд и приправ еда была похожа на китайскую. В каждом

казачьем доме были большие зеркала, в которые, может, никто и

не смотрелся, и висячие лампы, которые редко зажигались.

Казачки одевались хорошо; были среди них и франтихи, носившие даже

модные тогда кринолины. Среди загорелых казаков часто

попадался слегка монгольский тип лица, и любой казак хоть немного говорил

по-монгольски.

В Цурухайтуе Кропоткин никак не мог примириться с бытом

своего хозяина, целые дни проводившего дома, не ударяя палец

о палец.

Как и монголы, казаки разводили громадные стада скота,

которые.пасли у них буряты, эвенки и казаки победнее. Лучших

пастухов, чем буряты и эвенки, трудно найти. Уменье

обращаться с лошадьми и вообще со скотом у них доведено до

совершенства.

Всем казакам была свойственна удаль в обращении с

лошадьми.

Как хорошего наездника и любителя коней, Кропоткина

привлекали огромные казачьи табуны, и в дневнике он подробно

описал укрюченье и клейменье лошадей перед отправлением их в

косяки.

«Выбрав свою жертву, — пишет Кропоткин, — укрючник во весь

мах несется за ней, врезываясь в середину табуна; табунный конь,

завидев укрюк (длинный шест с арканом на конце), несется что

есть мочи, но седок не отстает, следит за малейшим движением

коня, ловко маневрирует своим укрюком, наконец улучит минуту

и накидывает его. Конь не сдается, мечется во все стороны, но

укрючник крепко сидит в седле, иногда даже, для большей крепо-

сти, садится за седло и так носится за конем, пока не обгонит его

и не станет лицом к лицу, затягивая аркан. Тогда подскакивают

пешие, хватают коня за гриву, за хвост, удерживают его, пока

снимается аркан и пока, схвативши за хвост, ловким движением сразу

же не повалят коня. Тогда стоящие поблизости пастухи-буряты

наваливаются на свою жертву и накладывают клеймо или же

надевают узду, оседлывают, и когда седок забрался в седло, тогда конь

может уже сбивать сколько хочет, — седок засел крепко;

учащенными ударами нагайки он укрощает коня и ездит до тех пор,

пока не доведет его до совершенного изнеможения. Тогда конь,

после целого дня такой езды, поступает уже в число выездных

лошадей».

Укрюченье лошадей было настоящим праздником в станице. На

таком празднике показывали свою ловкость и смелость лихие

наездники.

Участвовали даже женщины. Между ними было немало таких

наездниц, которые не хуже любого мужчины на скаку поднимали с

земли какую-нибудь вещицу. И ездили они на обыкновенном

мужском бурятском седле.

Так жили богатые казаки-собственники, державшие

пограничные караулы. В стороне от дороги, вдоль границы, во все стороны

виднелись юрты бурят и эвенков.

Пограничные казаки обратились в кулаков, эксплоатировавших

казаков победнее — и в особенности бурят и эвенков.

Казаки всячески теснили бедняков — ив отводе сенокосов и в

отбывании повинностей, — взваливали на них всякую работу, а

сами только поглядывали да распоряжались.

«Так живя,- пишет Кропоткин, — с тоски умрешь: необходимы

развлечения. Первое развлечение составляет осенью травля лисиц

и вообще всякая охота, весной — бега.

На бега является много охотников, и, кроме самих бегающих,

живое участие в беге принимают и зрители, которые ставят на

пари по нескольку голов скота из табуна, и иногда таким образом

проигрывается очень много.

Третьим развлечением были всякие «вечорки» и «попойки».

* * *

По пути от Чинданской до Цурухайтуя тянулись необозримые

степи. Сперва они имели совершенно ровную поверхность, потом

пошли более холмистые, но попрежнему безлесные степи. На

высоких местах они покрыты маломощной почвой, а во впадинах

превосходнейшим черноземом.

В падях по многим речкам Кропоткин встречал приисковые

партии золотоискателей-старателей. Они появились в Забайкалье

всего за год до экспедиции Кропоткина.

И он отмечает в дневнике по этому поводу: «Если разовьются

золотые промыслы, то, конечно, хлеб, овес и т. п. станут здесь еще

нужнее».

Пще восемьдесят лет назад у Кропоткина появилась мысль о

необходимости широкого развития здесь фабрик и заводов.

«При этом не могу не высказать следующее, — писал он: —

Забайкалье до такой степени богато сырыми продуктами и так бедно

всякими мануфактурными изделиями, что, по моему мнению,

фабричная деятельность с помощью машин (рабочие руки здесь дороги

по редкости населения) должна со временем получить здесь

большое развитие.

Фабрики суконные, стеклянные, кожевенные, канатные,

винокуренные и др. найдут здесь превосходные и недорогие сырые

материалы и хороший сбыт — как на месте, где мануфактурные

изделия страшно дороги, так и на Амуре».

Кропоткин приехал в Цурухайтуй, выдавая себя за купца

второй гильдии Петра Алексеева. Здесь он не думал задерживагься,

ему надо было только набрать себе спутников из казаков, с

которыми он пойдет через Айгунь на Благовещенск.

Но прежде чем он добрался до Цурухайтуя, туда проник слух,

что едет какой-то князь. Расчет остаться неизвестным как будто

провалился.

«Проклятая кличка (князя) везде пакостит, — пишет он

брату, — и я уверен, что отчасти поэтому казаки стали отказываться

итти на Айгунь... Думают — еще чорт знает, что за зверь, да пойдет

с причудами, с барством, пожалуй еще с треножкой , которой так

боятся китайцы, а у меня только бусоль не больше табакерки,

которой я буду делать съемку, не слезая с лошади... Уж делал опыт

здесь, — скверно, но ничего, можно».

Счастье, что, по настоянию Кропоткина, Корсаков разрешил не

брать топографа. «Казакам бы все дело испортили, а с китайцами

моглю бы выйти неприятности», писал Кропоткин.

От первоначального своего плана итти втроем-вчетвером, как

думал Кропоткин, отправляясь из Иркутска, он отказался. К

небольшой группе китайские чиновники могли бы отнестись более

внимательно, легко могли бы изучить каждого; труднее было бы их

обмануть.

В Цурухайтуе, на русской территории и среди русских,

Кропоткину было особенно трудно скрыть свое лицо. «Казаки по части

проницательности, пытливости, — рассказывал он, — заткнут за

пояс монголов».

Неожиданный слух о том, что едет какой-то князь Ропотский,

видимо все время волновал казаков, и они очень настороженно и

недоверчиво относились к каждому проезжавшему.

Хозяева изб, ямщики встречали его, как купца с товаром, с