Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

— Не от сохи, не от плуга и не от чернильницы! Я дворянин. Мой отец и дед всю жизнь были военными. Мой долг велит мне следовать за ними! — гордо ответил Торнефельд.

— Так вот оно что! Господин из дворян! — зло усмехнулся мельник. — А выглядит как ощипанная кукушка — так оборван и грязен. А есть ли у господина паспорт и подорожная?

— Нет у меня ни паспорта, ни бумаг, — ответил Торнефельд. — Нет ничего, кроме чести и отваги, нужных в сражении. И я душу мою положу за то, чтобы…

Мельник предостерегающе поднял руку.

— Оставь себе свою душу, господин. Она никому, кроме тебя, не нужна. Однако господину следует знать, что у нас тут по всем дорогам рыщут драгуны и мушкетеры, которые ловят набегающих из-за границы польских разбойников. Правительство хочет положить конец разбоям. Так что без бумаг господину нелегко будет перейти границу.

— Неважно, легко или трудно! — вскипел Торнефельд. — Я должен попасть в шведское войско!

— Ах, господин собирается со шведами на войну! — визгливо, словно несмазанное тележное колесо, вскричал мельник. — Ну что же, я не буду силком волочить его к хорошей жизни. Пусть господин заплатит за съеденное — и с Богом!

И он встал посреди комнаты, закрыв своим телом входную дверь. От вида его скрюченных пальцев, оскаленных зубов и блуждающих глаз Торнефельда охватил страх. Он бы с радостью бросил на стол полгульдена и бежал прочь от теплой печки, лишь бы больше не видеть страшного мельника, но у него в карманах не было и жалкого крейцера.

Он отступил назад и обратился к бродяге:

— Брат, — зашептал он, — посмотри-ка у себя в карманах — может, найдешь хотя бы полгульдена? Я, знаешь ли, издержал все свои деньги, а этому человеку нужно заплатить.

— Где же я тебе возьму полгульдена? — возразил бродяга. — Я уже целую вечность не видал таких крупных монет, даже забыл — круглые они или квадратные… Да ты же мне сам говорил, что за все съеденное и выпитое платишь ты!

Торнефельд бросил тревожный взгляд на мельника, который склонился над плитой и шуровал дрова клюкой.

— Так! Pardieu[6], сейчас все зависит от тебя! — взмолился Торнефельд, обращаясь к бродяге. — Тебе придется пойти к моему кузену в Кляйнрооп, что возле деревни Ленкен. Скажешь ему, что я здесь и что мне нужно денег, одежду и коня.

— Рад бы тебе услужить, брат, — возразил бродяга, — но моя жизнь дорога мне не меньше твоей. Если я попадусь драгунам, мне придется с нею расстаться. Да и как я покажусь на глаза твоему господину кузену? Чем я докажу ему, что пришел от тебя?

Торнефельд уставился в окно: в снежном мареве, которое сгущалось с каждой минутой, уже не было видно крыльев мельницы.

— Нет, ты должен пойти вместо меня! — простонал он. — Ты же видишь, что я болен и простужен! Кажется, болеть сильнее просто невозможно. Да если я выйду на мороз и вьюгу, то тут же и околею. Сделай милость, сходи, а уж я тебе буду вечно благодарен!

— Ну вот, теперь ты боишься отморозить нос, — засмеялся бродяга. — А ведь только минуту назад из тебя так и выпирали храбрость и отвага! Еще на войну рвался! Смотри-ка, сейчас ты говоришь мне добрые слова, а еще недавно грозился расшибить голову пивной кружкой.

Хотел меня избить и прикончить, да еще кричал, что меня надо принародно колесовать. Так что иди, куда хочешь, а я не пойду!

— Прости меня, брат. Видит Бог, это была шутка! Я не хотел тебя убивать, — почти заплакал Торнефельд. — Не буду скрывать: я не боюсь ни драгун, ни мороза. Но как я в таком оборванном и жалком виде приду к моему кузену и явлюсь перед глазами барышни? Пойди вместо меня, по-братски прошу тебя! Скажи ему, что я имею честь просить его гостеприимства, но не могу явиться, пока не буду снова похож на бравого солдата. Поверь, тебя прекрасно примут, да еще дадут денег в награду.

Бродяга задумался. Чтобы добраться до деревни Ленкен, надо было пройти три мили в ту самую сторону, откуда они пришли. Возможно, эти жалкие поля, по которым они брели, принадлежат именно этому высокородному господину — кузену его собрата по несчастью. И ему вдруг захотелось повидать человека, который позволяет приказчикам, пахарям и овчарам так нагло обманывать и обирать себя.

Дорога была опасной, это он понимал. Попадись он в лапы драгунам, и петля на шею ему обеспечена — не зря же виселицы торчали на всех перекрестках. Но он привык к опасности. Судьба часто ставила его перед выбором: умереть с голоду или быть повешенным. Вот и теперь, когда он решился покончить с бродяжьей жизнью и отдать свою свободу за кусок хлеба и крышу над головой, его вновь охватило упрямое желание уйти туда, в бушующий буран, и еще раз — может быть, последний — сплясать со смертью, помериться с нею силами.

— Хорошо, я пойду, — сказал он Торнефельду. — Но как его высокографское превосходительство, ваш господин кузен, примет такого ничтожного червя, как я?

— Всякий человек достоин другого человека, — торопливо заговорил Торнефельд, испугавшись, что вор может передумать. — Покажи ему это кольцо, и он узнает, что это я послал тебя. Прежде всего попроси у него денег, чтобы с их помощью я мог добраться до границы. Кроме того, он должен послать мне коляску, теплый плащ, рубашку, шейный платок и красные шелковые чулки.

Бродяга недоверчиво повертел в руке серебряное кольцо, которое Торнефельд снял со своего пальца.

— А если он скажет, что я украл кольцо? — предположил он.

— Нет, не скажет! — заверил его Торнефельд. — А если вдруг что-нибудь и заподозрит, то ты дашь ему свидетельство, что пришел от меня: скажешь, что, когда я еще мальчиком катался с его дочкой с горы, лошади понесли и опрокинули сани. Едва он это услышит, то уж точно поверит, что я послал тебя. И еще он должен мне прислать два кафтана — один парчовый и расшитый цветами, а другой атласный, с фалдами и застежками. И еще круглую шляпу, два черных парика и шелковый шлафрок на ночь…

— А как зовут твоего господина кузена? — спросил бродяга.

— Христиан Эразм Генрих фон Крехвиц из Кляйнроопа, — гордо сказал Торнефельд. — Он собственноручно вынимал меня из купели. Так не забудь о двух черных париках — большом и поменьше, о шляпе и кафтане из атласа!..

Бродяга был уже в дверях. Ледяной ветер ворвался в комнату. Мельник выпрямился и принялся греть руки над углями очага.

— Господин Христиан фон Крехвиц… — бормотал вор себе под нос. — Знавал я его. Старый господин, настоящий барин. Дай ему, Боже, вечный покой!

Он слыхал о кончине фон Крехвица, но не сказал Торнефельду ни слова.

Когда бродяга добрался до деревни, уже начинало смеркаться. Снегопад прекратился, но стужа становилась все более свирепой. Ветер свистел в ушах и обжигал щеки. На сельской улице не было ни души, только большая черная собака с воем носилась между домами и сараями. Из притулившегося на краю деревни кабачка падал на снег луч света, изнутри доносились приглушенные звуки волынки. За тисовой аллеей виднелся господский особняк фон Кляйнроопов; мокро поблескивала черепичная крыша.