Весёлый лес - Светлана Багдерина

– Я ж-же… г-говорю… н-не ф-филин… – победно прозаикалась в ответ дочка бондаря.

– Что это было, маг? – нервно нахмурился шевалье.

– Это… – Агафон порылся в анналах памяти и быстро извлек подходящую статью из прошлогоднего курса монстрологии. – Это грабастик. Эндемик Веселого леса.

– От слова «гроб»? – замогильным голосом уточнил Лесли, выставив перед собой топор и настороженно пожирая глазами плотный мрак подземного хода.

– Нет, что ты, – сделал вид, что весело улыбнулся чародей. – От слова «заграбастать». Или «грабить». Мнения монстрологов по поводу энтомологии ономастики этого топонима расходятся.

Уловив из всей речи только «мнения расходятся», дровосек сурово буркнул «Чего еще от них ждать» и с утроенной яростью накинулся на недобитый кустарник – только ветки полетели.

– Никогда таких не видел, – впечатленный мимолетным явлением, покачал головой де Шене и двинулся вперед – оттаскивать с пути нарубленную Лесли растительность.

– А они больше нигде и не живут, – поспешил успокоить его и дам – но большей частью себя – Агафон. – Их привлекают так называемые «места силы», мощные магические поля. Ведут ночной образ жизни. Вьют гнезда в дуплах высоких деревьев.[5] Линяют в ноябре и апреле. Питаются магией…

– Это радует… – пробормотала принцесса.

– …а также листьями, травой, цветами там всякими… тоже…

– Как кролики, что ли? – уточнила Грета.

– Н-ну, да. Кролики. Только воздушные, – с облегчением подхватил идею студиозус, скудные познания которого в области летающей фауны Веселого леса закончились еще четыре предложения назад. – В общем, опасаться тут совсем нечего. Летают – и пусть себе. Ерунда. Мухи. Только в шерсти. Отмахнуться и забыть. И вообще, не волнуйтесь. В этой части леса нет ничего страшнее сих безобидных зверюшек. Факт, доказанный науч… Фу!.. какая вонь…

Его премудрие раздраженно прервал популяризацию своих представлений о летучей фауне Веселого леса, полученных в прошлом году во время ночной заготовки шпаргалок к утреннему экзамену, и махнул рукой перед сморщенным, как прошлогодняя морковка, носом. Пальцы его ударились о нечто теплое и пушистое, примостившееся в районе плеча. Рука чародея замерла. Рот приоткрылся – кричать, или уже поздно?… Глаза выкатились из орбит и попытались заглянуть за ухо…

– Действительно, запахло очень скверно, – брезгливо изрекла ее высочество, бесплодно вглядываясь во тьму в поисках неожиданного источника смрада…

И тут над плечом Агафона вспыхнули желтым огнем две абрикосины.

При первых же нотах душераздирающего вокала двух женских голосов и одного мужского дровосек подскочил, выронил топор, метнулся в недорубленный кустарник, не прорвался, отброшенный спружинившими ветками качнулся назад, спотыкнулся о шевалье, повалился, увлекая за собой соперника.

Агафон шарахнулся вправо, влево, вопя, что было сил, на ходу вырвал из кармана волшебную палочку и яростно ткнул в то место, где только что сидела проклятая тварь… И где теперь каким-то чудом – или злым колдовством не иначе как самого Гавара – оказался лоб принцессы.

Заглядывать ей под косу, чтобы проверить, верно ли старинные стихи описывают сказочную деву – красоту ненаглядную, он так и не решился, да и попробовал бы он только… ибо ярче горящей во лбу звезды пылали только глаза Изабеллы – нездешним человекоубийственным огнем.

– Да как!!!.. Ты!!!.. Посмел!!!..

Его премудрие тихо заскулил, схватился за голову и попытался вжаться в стену.

Грабастик, сделавший свое черное дело и оставивший на прощанье три длинные царапины на щеке от своих когтей и еще пять коротких – от ногтей принцессиных, благополучно пропал. Но богатейшая подборка эпитетов в адрес всех идиотских колдунов и их не менее дурацких палочек уносились во тьму, освещаемую теперь золотистым светом, еще минут пять – пока злополучная звезда не вспыхнула радужными искрами, доведя принцессу до истерики,[6] и не погасла совсем.

А еще через пять минут последняя поросль, отделяющая их от воли и ночи, была вырублена под самый корешок, и люди сделали первые шаги наружу, полной грудью вдыхая ночной воздух, напоенный терпким предчувствием грядущего дождя. Тоскливый пронзительный вой, внезапно зародившийся где-то слева и словно прожигающий насквозь длинными ледяными иглами ужаса душу, приветствовал их возвращение на поверхность. Агафон вздрогнул, споткнулся об обрубок и повалился вперед, в последний миг ухватившись за руку Леса. Над головой его тут же свистнул топор и посыпались сбитые листья и мелкие прутики.

– Ты чего?!.. – возмущенно воскликнул маг.

– П-под н-ноги с-смотреть н-надо! – старательно делая вид, что не пытался только что убить неведомое чудище, прыгнувшее ему на спину, дровосек сконфуженно рявкнул через плечо. Его премудрие ответить не решился из опасения откусить себе язык тихо выстукивающими чечетку зубами.

– К-кто это? – пискнула за его спиной дочка бондаря.

– К-то-то большой и голодный, – довольно точно определил студиозус.

– Я… так и подумала… отчего-то… – сипло прошептала Грета.

– А чем он п-питается? – поинтересовалась Изабелла.

– Листьями, травой и цветами? – невинно предположил замыкающий процессию Люсьен. Молчание самых различных оттенков было ему ответом.

Поверженные ветви мягко пружинили под ногами, скалясь тут и там культяпками стволиков и распространяя аромат свежесрубленного дерева и мятых листьев. Густая зелень, нависавшая над их головами подобием низкого свода, шелестела и колыхалась под прикосновением отводящих ее в стороны рук. Осторожно ступая и придерживая ветки, мстительно норовящие хлестнуть по глазам, люди молча пробирались к выходу из живого тоннеля, и дыхание их сбивалось и рвалось, не попадая в такт бешено молотившимся сердцам.

Пройдя еще несколько шагов по коридору, вырубленному Лесли в кустарнике, спасатели неожиданно выступили на открытое пространство – и ахнули.

Перед ними, затопленная призрачно-матовым лунным светом, простиралась вытянутая веретеном долина, окруженная со всех сторон непроницаемой стеной леса. А в самом конце ее, облитая, как глазурью, холодным сиянием ночного светила, пугающая и давящая, возвышалась темная громада замка.

Уже с первого взгляда начинало мерещиться, будто обиталище колдуна подминало, угнетая и душа своим присутствием и пустое пространство долины, поросшее островами жесткой травы, и настороженно затаившуюся чащу, и даже луну. При виде него даже самый отважный и решительно настроенный человек начинал сомневаться в правильности своих планов, здравости намерений и полноценности умственных способностей, заведших его сюда. Заунывный же долгий вой, сопровождавший неотступно их первые шаги по равнине, рассеивал остатки сомнений, со скоростью распространяющегося звука переводя их в уверенность.

Это были владения Гавара, ни на мгновение не забывал Агафон, стоявший будто на раскаленных углях. Никто иной тут не ожидался и не приветствовался, а остаться мог исключительно в роли корма для того длинного списка чудовищ, что прилагался к старому школьному учебнику, и неизменно служил пищей не для одного ночного кошмара многих поколений второкурсников.

Подумать только: замок Гавара! И я туда иду! Сам! Добровольно! Своими ногами! Иду! К замку! Гавара!..

Я с ума сошел. Точно. Железно. Сошел. Спрыгнул. Спятил. Съехал. Грохнулся вверх тормашками головой о мостовую. Что я тут делаю?

Чародей, упрямо и отчаянно отказываясь верить себе и окружающей его действительности, напоминающей, скорее, один из тех кошмаров, сделал несколько шагов вперед, споткнулся о собственную ногу, ругнулся нервно и остановился, словно механический солдатик, исчерпавший завод своей пружинки.

Что.

Я.

Тут.

Делаю?!

Что мы все тут делаем? Они что, идиоты, не понимают, куда попали и куда идут? Они думают, это всё шутки с игрушками? Неужели они ничего не чувствуют – ведь этот замок, не говоря уже про хозяина, сожрет их, перемелет, разотрет и выкинет, и даже не заметит!.. Хотя, чего с них взять, если даже я до сих пор не верю, что это возможно, что это реально, что это происходит со мной, что Гавар…

Каждый ребенок в Шантони знал легенду о Веселом лесе. Раньше – лет сто двадцать или даже сто сорок назад – название леса описывало его с точностью: зеленый, солнечный, воздушный, напоенный пьянящим ягодно-грибным духом, самый обширный лес северо-запада королевства служил домом не только его крылатым и четвероногим обитателям, но и Лесному маркизу. Так прозвали Жермена дю Буа, его полновластного владельца.

Полновластного – пока в один далеко не прекрасный день крестьяне окрестных деревень не обнаружили над таким дружелюбным и милым лесом кружащую тучу из странных черных тварей. Тремя днями позже девочка, пошедшая за ягодами, наткнулась на опушке на умирающего старика с мутным безумным взглядом. Только по одежде – вернее, ее остаткам на плечах бедняги, изодранных страшными когтями неведомых зверей – сельчане сумели догадаться, что истекающий кровью сумасшедший и есть маркиз Жермен. Трех сыновей, двух дочерей его, жену и прислугу так никто и никогда больше не видел.