Жизнь и творчество С М Дубнова - София Дубнова-Эрлих

Готовиться к экзаменам становилось труднее с каждым годом: всё ярче выступало несоответствие между широкими научно-философскими интересами и скучной школьной учебой. Почетное место на письменном столе самоучки заняли две книги, прочно вошедшие в железный капитал миросозерцания: изложение философии позитивизма, связанной с именем Огюста Конта, и трактат Джона Стюарта Милля "О свободе". Первая из этих книг ценна была тем, что давала законченную систему воззрений, стремящихся занять место религии и метафизики. Трактат Милля в сжатых, блестящих, отточенных формулировках излагал те принципы рационалистического индивидуализма, которые юноше представлялись выводами из его личного опыта: протест против тираннии окружающей среды, казавшийся английскому апостолу либерализма высшим достижением духа, был основным содержанием жизни молодого вольнодумца.

Симон подробно излагал содержание любимых книг в письмах к сестрам Фрейдлиным, добавляя свои комментарии. А в ответ приходили грустные вести: родители заявили девушкам, что о высшем образовании им нечего думать. К Хаиму Фрейдлину уже стали захаживать сваты, наперерыв предлагая женихов, обладающих всеми достоинствами: знанием Торы и капиталом. Мать, давно позабывшая романтический эпизод юности, тоже отказывалась потакать девичьим фантазиям. От традиционного брака по выбору родителей и погружения в мещанское болото мог (38) теперь спасти сестер только побег из родительского дома.

Однажды в дождливый осенний вечер Симона оторвал от занятий осторожный стук в калитку. С изумлением увидел он перед собой две закутанные чуть не до самых бровей женские фигуры. Разрумянившиеся от возбуждения путешественницы принялись наперерыв рассказывать историю побега. Оказалось, что его организацию взял на себя гимназист, сосланный в захолустье под надзор за "политическую неблагонадежность"; он сговорился с каким-то крестьянином, согласившимся отвезти девушек в Смоленск. Беглянки украдкой покинули дом и добрались до Смоленска на тряской крестьянской телеге.

В унылой комнате гостинницы трое молодых людей воодушевленно обсуждали дальнейшие планы. Девушки решили уехать в Киев и там готовиться к университету. Денег было мало, вещей из дому удалось захватить немного, но пьянила молодость, радужные надежды, ощущение свободы. На следующий день сестры Фрейдлины уехали, опасаясь погони. Из Киева в келью отшельника стали приходить пространные письма: девушки усердно занимались, но денежные ресурсы их были исчерпаны. Симон послал им свой месячный заработок; потом стала приходить помощь от матери, действовавшей тайком от строгого отца. Спустя два месяца пришло известие о тяжелой болезни отца. Ида и Фанни, вернувшись домой, уже не застали его в живых.

Вскоре пришлось возвратиться в Мстиславль и смоленскому отшельнику. Во время обыска на квартире крамольного гимназиста, который был организатором побега сестер Фрейдлиных, найдены были его письма. Время было смутное; родители опасались, как бы Симон не попал в тюрьму в чужом городе. Тотчас по возвращении в Мстиславль он был вызван на допрос. Узнав о цели пребывания юноши в Смоленске, жандармы оставили его в покое; но план занятий был уже разбит. Симон остался в Мстиславле на несколько месяцев, и не пожалел об этом.

Он поселился на окраине города в уединенном доме, окружил себя книгами и углубился в дальнейшее изучение философии позитивизма и трудов Милля, составляя конспекты и комментарии. Мыслями о прочитанном он попрежнему делился с сестрами Фрейдлиными, которых ежедневно посещал. В дневнике 1880 г. он пишет: "Март, Апрель, Май на родине. Тихие рабочие дни на (39) квартире у С...: светлая, улыбающаяся природа, зелень и деревья кругом - всё это излечивает мое болезненное настроение. Да, есть vis medicatrix (целительная сила) в природе. Утра яркие, солнечные, свежие; дни непрерывного труда, вечера чудесно-тихие ... сон спокойный и безмятежный - вот картина моей тогдашней жизни. А тут возле тебя те, чей тяжелый крест вызывал так много вздохов . .. Мы вместе трезво работали. Но спячка и дремота окружающего мира дали себя знать. Захотелось на берега Невы, в центр умственного развития".

В эту пору юноша был одинаково дружен с обеими сестрами. Их роднили умственные интересы, стремление к образованию, недовольство окружающей обстановкой. Фраза "мы трезво работали" подчеркивает - быть может, намеренно чисто товарищеский характер отношений. Юная тоска, питаемая чтением лирических стихов и тайные мечты о тургеневских женщинах на время отодвинуты в тень; юноша-позитивист весь жар души вкладывает в науку, он - "критически мыслящая личность", он должен, прежде всего "трезво работать". Этому поклоннику Конта и Милля не приходило в голову, что он повторяет - в иной обстановке - путь предков-аскетов, подчинявших все человеческие потребности изучению Торы.

(40)

ГЛАВА ПЯТАЯ

В СЕВЕРНОЙ СТОЛИЦЕ

С. Дубнову около двадцати лет. Он отвоевал себе полную самостоятельность: старшие окончательно перестали вмешиваться в его жизнь. Из Смоленска вернулся он с твердым решением прекратить бесцельные и тягостные скитания по городам "черты оседлости". И Смоленск, и Могилев - губернские города, но жить там приходится слабыми, запоздалыми отголосками культурной жизни столицы. Молодого самоучку тяготит одиночество, он начинает понимать, что общение с мыслящими людьми может дать не меньше, чем чтение книг. К тому же брат Владимир (Вольф), поселившийся в Петербурге, зовет его в этот город писателей и ученых, высших школ и богатых библиотек.

В ясный летний день поезд, идущий с запада, с грохотом вкатился под своды столичного вокзала. Из вагона третьего класса вышел, растерянно озираясь, бедно одетый пассажир с плетеной корзиной, туго стянутой веревками. На пероне ждал его старший брат. Расхлябанные извощичьи дрожки, дребезжа колесами по булыжникам, повезли юношей вдоль мутного канала в рабочее предместье: братья поселились на окраине, где полиция снисходительнее относилась к евреям, не имеющим права жительства в столице (право это предоставлялось лишь привилегированным категориям). Ежедневно ездили они в центр города, в Публичную Библиотеку, "конкой", то есть старомодным двухярусным дилижансом, запряженным парой лошадей. Молодежь взбиралась обычно на второй ярус, где билет стоил дешевле; сверху открывалась чудесная панорама города с кипевшими народом проспектами, со стальной широкой лентой оправленной в гранит реки. Огромный город ошеломил провинциала: целыми (41) часами бродил он вдоль дворцов, хранивших мрачные тайны, вдоль узких каналов под горбатыми мостами и подолгу простаивал перед памятником Петру, вздернувшим на дыбы бронзового, коня для скачка в простор, в Россию, в мир. Он внимательно вглядывался в лица прохожих на запруженной телегами Сенной, на сером Вознесенском проспекте, как будто ждал, что на перекрестке мелькнет фигура Раскольникова в потертом пальто, или вынырнет из толпы прохожих сгорбленный гоголевский чиновник в старомодной шинели... Этот фантастический город, воздвигнутый среди пущ и болот упрямой человеческой волей, насквозь пронизанный историей и литературой, будил беспокойство, звал к напряженному труду, волновал смутными надеждами. Внушало бодрость ощущение, что по замызганным, скользким тротуарам шагают, подняв от ветра воротники потертых пиджаков, тысячи самоучек, съехавшихся сюда со всех концов огромной страны; и все они спешат на обед в такие же дешевые столовые, как та, где братья Дубновы ежедневно подолгу простаивают в очереди за тарелкой горячего супа; и так же благоговейно ступают они порыжелыми грубыми сапогами по ковру широкой лестницы, ведущей в главный зал Публичной Библиотеки. Эта библиотека с ее бесконечными полками вдоль стен, с уютными зелеными лампочками над широкими столами, с ее тишиной и атмосферой ревностного труда, стала для юноши настоящим, желанным очагом умственной работы.

Вскоре после приезда С. Дубнов убедился, что в столице легче утолить духовный голод, чем физический. Уроков ему не удавалось получить. К физическому труду он не был приспособлен. Земляк по могилевской губернии, энергичный молодой журналист Маркус Каган настоятельно советовал искать работу в русско-еврейских еженедельниках, но мысль о том, чтоб сделать благородный литературный труд источником заработка, казалась молодому энтузиасту чуть ли не кощунством. Понемногу, однако, он начал свыкаться с ней. В июле 1880 г. он пишет друзьям: "Он (Каган) советует мне, в случае, если не достану уроков, вступить в круг этой пишущей братии и получать гонорар. Несмотря на то, что такое отношение к литературе шокирует мое высокое понятие о ней, если ход событий меня вынудит к этому, я не буду винить себя за оскорбление святыни корыстными (42) помыслами. Есть для человека нечто более святое: свобода, независимость".

Спустя несколько недель, окончательно отчаявшись получить уроки, он отправился в редакцию "Русского Еврея". Редактор, желая испытать литературные способности новичка, предложил ему написать корреспонденцию из Мстиславля. Корреспонденция, подписанная инициалами С. Д., была вскоре напечатана: в ней шла речь об убожестве общественной жизни в провинции, о безобразном хедерном воспитании и о необходимости еврейских общеобразовательных школ с ремесленными отделениями.