Увертюра к смерти - Найо Марш

— А как насчёт вас? — спросил доктор Темплетт.

— Нет, нет! — быстро проговорила миссис Росс. — Я совсем сюда не подхожу. Не говорите глупостей.

— Это чертовски хорошая пьеса, — сказал Генри. — Я тоже видел лондонскую постановку. Дина. Ты думаешь, мы справимся?

— Почему бы и нет? Мы отрепетируем все сцены. А эти три персонажа действительно великолепны.

— Это какие? — спросил эсквайр.

— Генерал, графиня и её сестра, — ответила миссис Росс.

— Они появляются на сцене только во втором акте, — продолжала Дина, — но с этого момента все шоу держится именно на них.

— Можно мне взглянуть на пьесу? — спросил эсквайр.

Миссис Росс открыла книгу и передала ему.

— Прочтите начало акта, — сказала она, — а затем отправляйтесь на сорок восьмую страницу.

— Могу я сказать несколько слов? — громко спросила мисс Кампанула.

— Пожалуйста! — торопливо отозвался ректор. — Прошу вас. Всех призываю к порядку!

Мисс Кампанула схватилась своей огромной рукой за край стола и начала говорить очень обстоятельно. Она сказала, что не знает, как себя чувствуют остальные, но что она очень озадачена. Она очень удивлена, что такие известные авторитеты, как Дина, Генри и миссис Росс, считают, что бедная деревня Пен Куко способна поставить современную пьесу, получившую столь высокую оценку. Она подумала, что, может быть, эта замечательная пьеса будет слишком заумной для бедного Пен Куко и Молодёжного общества. Она спросила у собравшихся, не думают ли они, что слишком большие амбиции могут стать причиной не менее крупных ошибок.

— Я должна признаться, — сказала она с сердитым смешком, — что у меня в голове был гораздо более простой план. Я не предлагала забредать в такие заоблачные дали и не считаю, что мы изберём правильный путь, поставив себя в глупое положение. А это именно так.

— Но, мисс Кампанула, — возразила Дина, — ошибочно полагать, будто из-за того, что актёры не очень опытные, они будут лучше смотреться в плохой пьесе, чем в хорошей.

— Мне жаль, что вы считаете “Простушку Сьюзан” плохой пьесой. Дина, — тихим голосом заметила мисс Прентайс.

— Что ж, я считаю её очень старомодной и, пожалуй, довольно глупой, — упорствовала Дина.

Мисс Прентайс засмеялась раскатистым смехом, и вместе с ней засмеялась мисс Кампанула.

— Я согласен с Диной, — быстро произнёс Генри.

— Я полагаю, не все мы читали обе пьесы, — намекнул ректор.

— Я читал “Витрины”, — сказал доктор Темплетт. — И считаю, это лучшее, что мы можем найти.

— Похоже, Элеонора, мы в меньшинстве, — скрипучим голосом произнесла мисс Кампанула.

Мисс Прентайс опять засмеялась. Ко всеобщему удивлению, то же самое сделал эсквайр. При этом он громко хрюкал, как от удушья. Все повернулись и посмотрели на него. По его щекам текли слезы, и он рассеянно вытирал их тыльной стороной ладони. Его плечи сотрясались, брови подскочили вверх в экстазе веселья, а щеки пылали. Он был с головой погружён во второй акт пьесы миссис Росс.

— О, Господи! — произнёс он. — Как это смешно!

— Джоуслин! — крикнула мисс Прентайс.

— А? — сказал эсквайр и перевернул страничку. Он прочёл ещё с полдюжины страниц и только после этого положил книгу на стол, все ещё находясь во власти охватившего его необузданного веселья.

— Джоуслин! — повторила мисс Прентайс. — Ну в самом деле!

— Что? — с трудом выдохнул эсквайр. — А? Отлично, я готов. Чертовски здорово! Когда мы начинаем?

— Привет! — сказал Генри. — Осторожно, отец! Собрание ещё не выбрало пьесу.

— Что ж, тогда лучше нам выбрать эту, — сказал эсквайр и наклонился к Селии Росс. — Когда он начинает ей говорить, что у него есть подвязка, — произнёс он, — а она думает, что он говорит совсем о другом! И потом, когда она говорит, что “нет” не будет считать ответом. О, Боже!

— Это великолепно, не так ли? — согласилась миссис Росс.

И неожиданно она, Генри и Дина громко рассмеялись, вспомнив эту сцену, и несколько минут с удовольствием вспоминали изысканные шутки и остроты из второго акта пьесы. Ректор слушал их, нервно улыбаясь, мисс Прентайс и мисс Кампанула сидели с крепко сжатыми губами. Наконец эсквайр окинул присутствующих затуманенным взором и спросил, чего все ждут.

— Я предлагаю поставить пьесу “Витрины”, — сказал он. — Так, кажется, положено говорить на собраниях?

— Поддерживаю, — согласился доктор Темплетт.

— Возможно, я ошибаюсь, — сказала мисс Кампанула, — но у меня сложилось впечатление, что моё предложение, поддержанное мисс Прентайс, прозвучало немного раньше.

Ректор был вынужден поставить предложение на голосование.

— Мисс Кампанула было внесено предложение, поддержанное мисс Прентайс: выбрать для постановки пьесу “Простушка Сьюзан”, — проговорил он довольно грустным голосом. — Кто за?

— Я, — одновременно сказали мисс Прентайс и мисс Кампанула.

— Кто против?

Все остальные были против.

— Спасибо, — проворчала мисс Кампанула. — Благодарю. Теперь ситуация нам ясна.

— Подождите, пока не начнёте учить свои роли, — весело проговорил Джоуслин, — и тогда вы обо всем на свете забудете. У нас троих очень длинные роли, так ведь? — продолжал он, листая страницы. — Полагаю, Элеонора сыграет графиню, а мисс Кампанула будет миссис Синг, или.., как её там… Гертруда! Какая отличная идея!

— Это была моя идея, — сказала миссис Росс.

— Если мне позволено выразить своё мнение, — опять заговорила мисс Кампанула, — то я хочу его высказать, но может оказаться, что не все его поддержат.

— Пожалуй, Джернигэм, тебе бы следовало внести своё предложение, — сказал ректор.

Предложение эсквайра было, конечно же, принято. При этом мисс Кампанула и мисс Прентайс не проронили ни слова. Обе дамы пребывали в напряжённом смятении. Обе кипели от оскорбления, нанесённого “Простушке Сьюзан”, каждая страстно желала встать и, веско сказав несколько слов, гордо удалиться с собрания. Но каждая сдерживала себя разумным нежеланием “отрезать себе нос, лишь желая досадить лицу”. Было очевидно, что будет ставиться пьеса “Витрины”, независимо от того, останутся они или покинут собрание. Если только все остальные не были бесстыдными обманщиками, похоже, что в пьесе на самом деле были две выдающиеся роли, которые у них легко могли перехватить. Они тихо вздыхали, прихорашивались и тайно наблюдали друг за другом.

Тем временем с энтузиазмом, свойственным всем Джернигэмам в осуществлении новых проектов, Джоуслин и его сын принялись распределять роли. Почти сто лет назад произошло то, что Элеонора, будучи загнана в тупик, назвала “инцидентом” в семейной истории. В ту пору тогдашняя миссис Джернигэм была простоватая неумная женщина, и к тому же бездетная. Её Джоуслин, четвёртый по счёту в роду, кто носил это имя, открыто жил с одной очень красивой актрисой. Ему удалось заставить всех вокруг притворяться, что его сын от актрисы был его законным отпрыском, и одурачить свою жену, которая воспитывала мальчика как своего собственного. В результате такого бесстыдства в крови Джернигэмов появилась страсть к театру и стала передаваться от поколения к поколению. Как будто прелестная актриса наложила немного румян на лица на семейных портретах. Джоуслин и Генри играли в Драматическом обществе Оксфордского университета. Они оба умели двигаться на сцене так, будто выросли в театре, и инстинктивно старались навести мосты через пропасть, отделяющую сцену от первого ряда партера. Джоуслин преувеличивал свой актёрский талант, а Генри, наоборот, до конца не осознавал своих способностей. Даже мисс Прентайс, мать которой была из рода Джернигэмов, досталась капля актёрской крови. Хотя она ничего не знала о театре, с недоверием и неприязнью относилась к понятию “сцена”, считая, что это недостойное поприще для порядочного человека, и абсолютно не могла оценить достоинств той или иной пьесы, она прекрасно смотрелась в любительских театральных постановках и к тому же очень их любила. Сейчас она знала, что Идрис Кампанула ожидала от неё отказа от участия в пьесе “Витрины”, и она сама наполовину была склонна к этому. “Как! — подумала она. — Пренебречь моей пьесой ради того, чтобы принять предложение этой женщины! Сидеть и смотреть, как они делят роли!” Но обдумывая слова, которыми она объявит о своей отставке, она представила, как леди Эпплбай из Мортон Грендж соглашается на роль, о которой с таким восторгом отзывался Джоуслин. И что ещё хуже, ректор будет считать саму Элеонору немилосердной. Это было самым сильным доводом. Она дождалась паузы в общей беседе, центром которой был Джоуслин, и обратилась к ректору.

— Могу я тоже кое-что сказать? — спросила она.

— Да, да, конечно, — ответил Коупленд. — Прошу всеобщего внимания. Пожалуйста!

— Я хочу сказать, — начала мисс Прентайс, избегая взгляда своей подруги, — что, надеюсь, никто не думает, что я разочарована или обижена из-за моей пьесы. Я полагаю, она, действительно, достаточно старомодна, и мне приятно сознавать, что вы нашли другую, более подходящую. Если я могу вам чем-нибудь помочь, буду очень рада.