Азазель - Борис Акунин

Он взял себя в руки и, повернувшись к фрейлейн Пфуль, попросил:

– Опишите мне, пожалуйста, портрет того господина.

– Господина, который зебя стрелял? – уточнила она. – Na ja.[4] Коричневые глаза, коричневые волосы, рост довольно большой, усов и бороды нет, бакенбарды тоже нет, лицо зовсем молодое, но не очень хорошее. Теперь одежда…

– Про одежду попозже, – перебил её Эраст Петрович. – Вы говорите, лицо нехорошее. Почему? Из-за прыщей?

– Pickeln, – покраснев, перевела Лизанька.

– A ja, прышшы, – смачно повторила гувернантка не сразу понятое слово. – Нет, прышшей у того господина не было. У него была хорошая, здоровая кожа. А лицо не очень хорошее.

– Почему?

– Злое. Он смотрел так, будто хотел убивать не зебя, а кто-то зовсем другой. О, это был кошмар! – возбудилась от воспоминаний Эмма Готлибовна. – Весна, золнечная погода, все дамы и господа гуляют, чудесный зад весь в цветочках!

При этих её словах Эраст Петрович залился краской и искоса взглянул на Лизаньку, но та, видно, давно привыкла к своеобразному выговору своей дуэньи, и смотрела всё так же доверчиво и лучисто.

– А было ли у него пенсне? Может быть, не на носу, а торчало из кармана? На шёлковой ленте? – сыпал вопросами Фандорин. – И не показалось ли вам, что он сутул? Ещё вот что. Я знаю, что он был в сюртуке, но не выдавало ли что-нибудь в его облике студента – к примеру, форменные брюки? Не приметили?

– Я всегда всё приметила, – с достоинством ответила немка. – Брюки были панталоны в клетку из дорогой шерсти. Пенсне не было зовсем. Зутулый тоже нет. У того господина была хорошая осанка. – Она задумалась и неожиданно переспросила. – Зутулый, пенсне и штудент? Почему вы так сказали?

– А что? – насторожился Эраст Петрович.

– Странно. Там был один господин. Зутулый штудент в пенсне.

– Как!? Где!? – ахнул Фандорин.

– Я видела такого господина… jenseits… с другой стороны забора, на улице. Он стоял и на нас смотрел. Я ещё думала, что зейчас господин штудент будет нам помогать прогонять этот ужасный человек. И он был очень зутулый. Я это увидела потом, когда тот господин уже зебя убил. Штудент повернулся и быстро-быстро ушёл. И я увидела, какой он зутулый. Это бывает, когда детей в детстве не учат правильно зидеть. Правильно зидеть очень важно. Мои воспитанницы всегда зидят правильно. Посмотрите на фрейлейн баронессу. Видите, как она держит спинку? Очень красиво!

Вот здесь Елизавета Александровна покраснела, да так мило, что Фандорин на миг потерял нить, хотя сообщение девицы Пфуль, несомненно, имело исключительную важность.

Глава четвёртая,

повествующая о губительной силе красоты

На следующий день в одиннадцатом часу утра Эраст Петрович, благословлённый начальником и даже наделённый тремя рублями на экстраординарные расходы, прибыл к жёлтому корпусу университета на Моховой. Задание было несложным, но требующим известного везения: разыскать сутулого, не видного собой и отчасти прыщавого студента в пенсне на шёлковой ленте. Вполне вероятно, что этот подозрительный господин учился вовсе и не на Моховой, а в Высшем техническом училище, в Лесной академии или вовсе в каком-нибудь Межевом институте, однако Ксаверий Феофилактович (смотревший на своего юного помощника с некоторым не лишённым радости удивлением) был полностью согласен с предположением Фандорина – вернее всего «зутулый», как и покойный Кокорин, учился в университете и очень возможно, что на том же самом юридическом факультете.

Одетый в партикулярное платье Эраст Петрович стремглав взлетел по истёртым чугунным ступеням парадного крыльца, миновал бородатого служителя в зелёной ливрее и занял удобную позицию в полукруглой амбразуре окна, откуда отлично просматривался и вестибюль с гардеробом, и двор, и даже входы в оба крыла. Впервые с тех пор, как умер отец и жизнь молодого человека свернула с прямого и ясного пути, смотрел Эраст Петрович на священные жёлтые стены университета без сердечной тоски о том, что могло сбыться, да не сбылось. Ещё неизвестно, какое существование увлекательней и полезней для общества – студенческая зубрёжка или суровая жизнь сыскного агента, ведущего важное и опасное дело. (Ладно, пусть не опасное, но всё же чрезвычайно ответственное и таинственное.) Примерно каждый четвёртый из студентов, попадавших в поле зрения внимательного наблюдателя, носил пенсне, причём многие именно на шёлковой ленте. Примерно каждый пятый имел на физиономии некоторое количество прыщей. Хватало и сутулых. Однако сойтись в одном субъекте все три приметы никак не желали.

Во втором часу проголодавшийся Фандорин достал из кармана сандвич с колбасой и подкрепился, не покидая поста. К тому времени у Эраста Петровича успели установиться вполне приязненные отношения с бородатым привратником, который велел звать его Митричем и успел дать молодому человеку несколько ценнейших советов по поводу поступления в «нивирситет». Фандорин, который представился говорливому старику провинциалом, мечтающим о заветных пуговицах с университетским гербом, уже подумывал, не переменить ли версию и не расспросить ли Митрича напрямую о «зутулом» и прыщавом, когда привратник в очередной раз засуетился, сдёрнул с головы фуражку и распахнул дверь. Эту процедуру Митрич проделывал, когда мимо проходил кто-нибудь из профессоров или богатых студентов, за что время от времени получал то копейку, а то и пятак. Эраст Петрович оглянулся и увидел, что к выходу направляется некий студент, только что получивший в гардеробе роскошный бархатный плащ с застёжками в виде львиных лап. На носу у щёголя поблёскивало пенсне, на лбу розовела россыпь прыщиков. Фандорин так и напружинился, пытаясь разглядеть, что там у студента с осанкой, но проклятая пелерина плаща и поднятый воротник мешали поставить диагноз.

– Приятного вечера, Николай Степаныч. Не прикажете ли извозчика? – поклонился привратник.

– Что, Митрич, дождик-то перестал? – тонким голосом спросил прыщавый. – Ну тогда пройдусь, засиделся. – И двумя пальцами в белой перчатке уронил в подставленную ладонь монетку.

– Кто таков? – шепнул Эраст Петрович, напряжённо вглядываясь в спину франта. Вроде сутулится?

– Ахтырцев Николай Степаныч. Первейший богач, княжеских кровей, – благоговейно сообщил Митрич. – Кажный раз не меньше пятиалтынного кидает.

Фандорина аж в жар бросило. Ахтырцев! Уж не тот ли, что в завещании душеприказчиком указан!

Митрич кланялся очередному преподавателю, длинноволосому магистру физики, а когда обернулся, его ждал сюрприз: уважительный провинциал будто сквозь землю провалился.

Чёрный бархатный плащ был виден издалека, и Фандорин нагнал подозреваемого в два счёта, но окликнуть не решился: что, собственно, он может этому Ахтырцеву предъявить? Ну, предположим, опознают его и приказчик Кукин, и девица Пфуль (тут Эраст Петрович тяжко вздохнул, снова, уже в который раз, вспомнив Лизаньку). Так что с того? Не лучше ли, согласно науке великого Фуше, непревзойдённого корифея сыска, установить за объектом слежку?

Сказано – сделано. Тем более что следить оказалось совсем нетрудно: Ахтырцев не спеша, прогулочным шагом шёл в сторону Тверской, назад не оборачивался, лишь время от времени провожал взглядом смазливых модисток. Несколько раз Эраст Петрович, осмелев, подбирался совсем близко и даже слышал, как студент беззаботно насвистывает арию Смита из «Пертской красавицы». Похоже, несостоявшийся самоубийца (если это был он) пребывал в самом радужном настроении. Возле табачного магазина Корфа студент остановился и долго разглядывал на витрине коробки с сигарами, однако внутрь не зашёл. У Фандорина начало складываться убеждение, что «объект» тянет время до назначенного часа. Убеждение это окрепло, когда Ахтырцев достал золотые часы, щёлкнул крышкой и, несколько ускорив шаг, двинулся вверх по тротуару, перейдя к исполнению более решительного «Хора мальчиков» из новомодной оперы «Кармен».

Свернув в Камергерский, студент насвистывать перестал и зашагал так резво, что Эраст Петрович был вынужден поотстать – иначе больно уж подозрительно бы выглядело. К счастью, не доходя модного дамского салона Дарзанса, «объект» замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился. Фандорин перешёл на противоположную сторону и занял пост возле булочной, благоухающей ароматами свежей сдобы.

Минут пятнадцать, а то и двадцать Ахтырцев, проявляя всё более заметную нервозность, прохаживался у фигурных дубовых дверей, куда то и дело входили деловитые дамы и откуда рассыльные выносили нарядные свёртки и коробки. Вдоль тротуара ждало несколько экипажей, некоторые даже с гербами на лакированных дверцах. В семнадцать минут третьего (Эраст Петрович заметил по витринным часам) студент встрепенулся и кинулся к вышедшей из магазина стройной даме в вуалетке. Снял фуражку, стал что-то говорить, размахивая руками. Фандорин со скучающим видом пересёк мостовую – мало ли, может, ему тоже угодно к Дарзансу заглянуть.