Солдаты - Михаил Алексеев

Наступление не приостанавливалось и ночью. Разведчики все время двигались вперед. Только рация комсорга Камушкина соединяла еще их с живым и непрерывно катившимся вслед за ними огромным и сложным организмом дивизии.

Наташа с санитарной сумкой через плечо шагала рядом с парторгом. Как-то во время короткой остановки она, не глядя на Шахаева, словно для себя, сказала:

— А ведь я очень плохо поступила тогда.

— Это ты о чем, Наташа? — спросил он ее.

— Разве так можно. Испортила вам весь праздник. Разревелась как дурочка. Как это нехорошо!..

— Это же вполне естественно, Наташа! На твоем месте любой не выдержал бы. Мы собрались вместе, веселимся, а Акима нет. Нет, ты ничего плохого не сделала, Наташа. У тебя хорошее, большое сердце!..

— Это вы успокаиваете меня, — быстро перебила она парторга. — А поступила тогда я нехорошо и не могу простить себе этого.

Забаров приказал двигаться дальше, и Наташа с Шахаевым замолчали, но шли по-прожпему рядом.

В одну лунную рождественскую ночь забаровцы вступили в большое русское село Калиновку. Сенька присмотрелся к домикам, повел носом и обрадованно воскликнул:

— Хлопцы, здесь Русью пахнет!..

Пахло кренделями и еще чем-то очень вкусным. Хотя в окнах и не было света, но по всему чувствовалось, что в домах в эту ночь никто не спал. В лунной безветренной ночи стояли кизячьи дымы. Снег похрустывал под ногами разведчиков, в нерешительности топтавшихся на одном месте. Домики, обступавшие их с двух сторон, манили к себе теплом и уютом.

— Может, зайдем на минутку?.. — робко предложил Ванин, взглянув на огромную белую фигуру командира.

Немцев в селе не было. Бойцы поняли это, едва вошли в Калиновку. И все-таки осторожный Забаров приказал Ванину и Каримову пройти по улицам и разведать обстановку. И только когда они вернулись и доложили, что все спокойно, Забаров разрешил разведчикам войти в дом. Хозяйка радостно встретила солдат. Она долго не уходила из горницы — никак не могла налюбоваться на дорогих гостей. Во дворе послышались голоса, скрип колес, конское ржание. Скрипели гусеницами на снегу танки. Обогревшись, разведчики стали прощаться с хозяйкой. Уже в дверях они столкнулись с бывшим командиром лейтенантом Марченко. На нем была черная кавалерийская бурка. Вот только не знали разведчики, для чего она ему. «Глупый, никому не нужный фарс», — подумал Забаров и горько усмехнулся. Обрадовавшись этой встрече, Марченко схватил Федора за руку и потащил его в свободную комнату, оживленно болтая:

— Вот здорово, черт возьми!.. Не ожидал встретить тебя здесь!.. Ну, рассказывай, как дела!..

Марченко усадил Забарова рядом с собой. В его руках непостижимо быстро оказалась холодная фляга с водкой.

Выпили по одной стопке.

— Ради такого случая не грех выпить и по второй!

— А вот этого делать сейчас не следует, — спокойно возразил Забаров.

— Опять ты за свое! — обиделся Марченко. — Неужели ты не рад нашей встрече? Ведь как-никак, а более двух лет вместе прослужили!..

— Почему не рад? Очень даже рад, — сказал Федор. — Но пить сейчас больше не буду. Ты уж извини меня.

— Не притворяйся, Забаров! — голос Марченко стал резок. — Знаю я вас. Не любите вы меня. Забыли все. А ведь гордились, черт бы вас побрал, когда имя вашего командира гремело на всю армию! — лейтенант налил себе полный стакан и одним духом выпил его. Коричневые глаза его заблестели огнем. — Тот же Васильев, который теперь видеть меня не хочет, не раз выносил мне благодарность за мои блестящие поиски, лично прикреплял ордена к Марченковой гимнастерке, и Марченко был его первым любимцем!.. А кто отстоял аксайский плацдарм? Кто воспитал вас — тебя, Шахаева, Акима, Ванина, Пинчука?.. Кто больше всех ходил в опасные операции, кто захватил немецкого генерала? Разве не Марченко? Кого обнимал командующий армией там, у поселка Елхи? Разве не лейтенанта Марченко?.. Так почему же вы все забыли об этом?.. — Марченко рывком подтянул к себе флягу, хотел было еще налить себе, но Забаров спокойно остановил его, взяв из его рук водку.

— Мы уж слышали это от тебя, — глухо проговорил Федор. — Разве только ты один воспитывал разведчиков?.. Все помаленьку воспитывали друг друга. А Шахаев? Он, пожалуй, побольше нас с тобой сделал.

Забаров говорил и видел, как все более склонялась когда-то гордая голова Марченко, глаза его мутнели, губы шевелились. Казалось, он готов был либо расплакаться, либо страшно выругаться. Но, к удивлению Забарова, Марченко тяжело поднялся из-за стола, прошелся по комнате и прохрипел:

— Хватит, Забаров…

Федор видел, как тяжело было офицеру, и стал быстро прощаться:

— До свидания. Подумай о том, что я тебе сказал.

Забаров вывел разведчиков за село. На белом бугре чернели какие-то пятна. Оказалось, что тут успела уже окопаться стрелковая рота. Вскоре разведчики услышали знакомый голос неуемного своего дружка Фетисова.

— Петренко, у тебя все бойцы на месте? — спрашивал он.

— Все до единого! — отвечал простуженным голосом Петренко, тот самый, что в приднепровском лесу разговаривал с генералом. После Днепра Петренко, по рекомендации Фетисова, был назначен командиром стрелкового отделения.

— А у тебя, Гаврилин? — опять раздался голос старшины.

— Все, окромя Фролова. В Кировограде, в уличном бою…

— Знаю. Написал о нем родным?

— Так точно. Написал.

Забаров, проходя мимо, подумал, что пехотинцам, наверное, очень хочется зайти в домики и погреться. Но они вот лежат на этом холодном снегу — в ста метрах от тепла, сытной пищи, от ласкового огонька…

Забаров вновь подумал о Марченко и тяжело вздохнул.

4

Остаток ночи разведчики провели в освобожденной полком Баталина деревне Юрково. Решили переночевать в доме, который привлек их своей добротностью. Вскоре пришел Пинчук, весь заиндевелый, как дед-мороз. Он принес в термосе горячий борщ, а во флягах — водку.

Привыкшие к восторженным встречам с населением освобожденных городов, деревень и сел, солдаты были на этот раз поражены угрюмостью хозяина дома. Он даже не предложил разведчикам сесть. Бойцы намекнули ему о ночлеге, но тот пропустил это мимо своих ушей. В довершение всего он стал разучивать со своим сыном — мальчиком лет десяти — «Новый завет», псалтырь.

— «От Матфея святое благословение, — тягуче читал хозяин, набожно смотрел на икону и приглаживал бороду, расплавленным воском стекающую ему на широченную грудь. — Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова. Авраам роди Исаака. Исаак роди Иакова. Иаков роди Иуду и братьев его…»

— Слухай, старый! — не выдержал Пинчук. — Не знаю, кто там кого родыв, но тебя наверняка — Иуда!.. Кажи, у тебя можно хлопцам переспать ночь чы ни?

— Рад бы всей душой, да только больные мы…

— Щось вид у тэбэ дуже свеженький… — язвил Пинчук. Злоба мутила его, толкала на дерзость.

Шахаев заметил, как от слов Пинчука глаза старика вспыхнули нехорошими огоньками и быстро спрятались под мохнатыми рыжими бровями. Отослав куда-то сына и сунув за образ псалтырь, старик начал не спеша сучить дратву. Был он высок и плечист. На витом поясе — связка ключей. Голова смочена маслом и тщательно причесана. Из-под ворота синей сатиновой рубахи выпирала воловья шея. От всей фигуры хозяина веяло устойчивой домовитостью.

— Бачу, ты, старый, пропитався этой частной собственностью, — продолжал колоть его Пинчук, невзлюбивший старика с первой минуты.

Хозяин молчал. Тугая шея его багровела.

Наташа молча смотрела в окно на залитый лунным светом двор. Он был обнесен высоким тесовым забором. Крыша в крышу жались каменные приземистые конюшни и хлевушки. Перед окнами — погреб, накрытый тяжелой железной дверью с пудовым замочищем.

Шахаев прилег на скамейку — разболелась на спине рана. Старик хмуро смотрел на разведчиков, долго силился о чем-то их спросить, но, видимо, не решался. Молчали и разведчики.

— А что, товарищи, — начал наконец хозяин, не глядя на солдат, — колхозы вновь будут али как?.. — в его глазах появился настороженный блеск.

— А тебе як хочется? — в свою очередь полюбопытствовал Петр; он понимал, что колхоз не устраивает старика.

— Мне што ж… — уклончиво ответил хозяин. — Государство — оно решит…

— А ты як бы ришыв? — допытывался Пинчук.

— Я человек маленький.

— А все-таки?

Хозяин промолчал. Пинчук посмотрел на него долго и испытующе. «Будут ли колхозы?» — таких еще вопросов разведчикам не приходилось слышать в освобожденных селах. Пинчуку вдруг вспомнился дед Силантий и то, как старик, ожидая Красную Армию, подсчитывал, сколько попрятано от врага борон, плугов, сеялок, тракторов. И как радовался он, когда разведчики говорили ему, что Советское государство не даст колхозы в обиду, поможет им. Да и сам Пинчук, воюя, только и грезит своим «колгоспом»; самые сокровенные его мечты связаны с артелью.