Книга с множеством окон и дверей - Игорь Клех

Благодаря успехам этологии, науки о поведении животных, приходится признать, что животные не только способны сбиваться в стада и объединяться в стаи, но и применять орудия и образовывать некие подобия устойчивого социального устройства (в особенности приматы), воевать, жить моногамно либо однополо, демонстрировать признание своей вины, горевать от смерти близких, в некоторых случаях жертвовать собой и даже сохнуть и чахнуть от любви к единственному и никем не заменимому партнеру (например, серые гуси). Как выразился один выдающийся зоолог, в психическом отношении высшие животные похожи на чрезвычайно эмоциональных людей с крайне ослабленным интеллектом. Подобное сужение сознания, потеря памяти, утрата идентичности случаются у людей при контузиях. То есть солнце светит как бешенное, а ты не знаешь, кто ты такой, как здесь очутился и всему должен учиться заново. С той только существенной разницей, что животные не теряют при этом физической ловкости. Могучие инстинкты понуждают их быть целеустремленными, а жестокий естественный отбор превращает каждую взрослую особь в чемпиона по выживанию. Вкупе с целесообразностью телосложения все это делает их фантастически красивыми внешне. Однако, кроме половых партнеров и смертельных врагов, эту красоту, кажется, способен оценить на земле только человек — приподнявшийся над собственными инстинктами единственный из участников, кто способен стать зрителем и потрястись ужасающей красотой мироздания.

В отношении могущества люди давно уже бесконечно превзошли животных — благодаря прямохождению, разделению функций полушарий головного мозга, способностям к образному и отвлеченному мышлению, воображению, памяти, владению словом и, как следствие, фантастически далеко зашедшему производству искусственных орудий.

Но, по существу, сумма наших сходств с животными едва ли не перевешивает сумму отличий от них. И только считанные признаки нашей жизнедеятельности и душевной жизни незнакомы животным в принципе. Признание в этом не унижает человека, но лишь возвращает царству животных попранное достоинство.

Одно из самых поразительных стихотворений в мировой поэзии написано Велимиром Хлебниковым в начале XX века. Оно называется «Зверинец» и представляет собой попытку расшифровать интригующую загадку существования животного мира и истолковать уроки, преподанные им человечеству. Приведем несколько «звериных строф»:

О, Сад, Сад!Где немцы пьют пиво, а красотки ходят продавать тело,Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая,Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем, Где слоны, кривляясь, как кривляются во время землетрясения горы, просят у ребенка поесть, влагая древний смысл в правду: «Есть хоцца! Поесть бы!» — и приседают, точно просят милостыню,Где нетопыри висят опрокинуто, подобно сердцу современного русского,Где в лице тигра, обрамленном белой бородой и с глазами пожилого мусульманина, мы чтим первого последователя пророка и читаем сущность ислама,Где звери, устав рыкать, встают и смотрят на небо,Где в зверях погибают какие-то прекрасные возможности, как вписанное в часослов Слово о полку Игореви во время пожара Москвы.

Конечно, в любом зоосаду звери — узники. У них отобрано или ограничено до предела то первейшее, что отличает их от растений — свобода передвижения. Но определенная жестокость, увы, является одним из условий мироздания. Непрекращающийся хруст костей стоит в природе, за каждым из людей также высятся горы костей, шкур, перьев. Причем жестокость зверей преувеличивается нами. Этологи очень ценят уровень понимания, достигнутый Джеком Лондоном: в его рассказах герой с удивлением обнаруживает в глазах волков не свирепство и злобу, а лишь безжалостный, разогретый голодом и азартом погони, почти что дружелюбный аппетит! И самый злостный враг животных, как и вообще живой природы, демографический взрыв, переживаемый человечеством. Тошно становится, стоит представить, как обесцветится палитра жизни на Земле с исчезновением животных видов, каждый из которых вносит определенную краску или оттенок в общую картину, — а это уже происходит повсеместно, и все большее их число все еще существует только благодаря содержанию и размножению в неволе! Потому невероятно важно, чтоб человеческие дети могли видеть их вживе, чтобы взрослые не забывали об их существовании и оживили в себе способность удивиться, восхититься и устыдиться. Только тогда у животных, да и у людей, появится хоть какой-то шанс. Ради этого пленники могут и потерпеть. Потому что, если и когда люди позволят животным исчезнуть с лица планеты, это будет уже не та планета и не совсем люди. А будет безрадостное зрелище самопожирания жизни и болезнетворного саморазрушения Природы.

Сегодня все большую часть населения зоопарков составляют животные в них же и родившиеся, и часто уже не в первом поколении. Зоосады договариваются между собой и вяжут зверей, как хозяева — породистых собак. Инстинкты таких животных дезориентированы. У части животных развиваются актерские наклонности. При скудости внешних впечатлений они нуждаются в приходе посетителей не меньше, чем профессиональный актер в зрителях. Особенно преуспевают на этом поприще, несомненно, человекообразные обезьяны. Но основная масса животных, оказавшись в условиях, не требующих интенсивной работы инстинктов, в той или иной степени дегенерирует. Подобно слабоумным в богадельне, некоторые животные целыми днями снуют из угла в угол по своей «камере» (причем совсем не обязательно из тех, что привыкли пробегать на воле большие расстояния) или, стоя, часами раскачивают головой из стороны в сторону, — похоже, подобные механические и однообразные движения приносят им успокоение. То есть они живут вдвое дольше, чем на воле, лучше питаются, охотнее и эффективнее размножаются, но… изнемогают от скуки и специфического стресса, развивающегося у зверей в зоопарках. И раз в году в каком-то из зоопарков обязательно бесится слон, любимец детей, и принимается ни с того ни с сего топтать людей. Иногда, чтобы снять этот стресс, достаточно отправить животное отдохнуть от посетителей в так называемый запасник при зоопарке или в загородную резиденцию. Начиная с 1930 года все большее число крупных зоопарков обзаводится своими заповедниками с просторными вольерами в сельской местности, где животные восстанавливают силы в более привольных условиях. К примеру, такой закрытый филиал, принадлежащий Московскому зоопарку (он называется «Питомник по разведению редких животных» и находится в Московской области, под Волоколамском), в десять раз превосходит его по площади. Специалисты считают, что экспонировать следует не более четверти обитающих в зоопарке животных, проводя их планомерную ротацию. Вообще зоопарк — это чрезвычайно сложное хозяйство. Погубить зверей проще простого, а обеспечить им оптимальные для данного вида условия обитания — на весьма ограниченной территории содержать бегающих, ползающих, летающих, плавающих, дневных и ночных, полярных и тропических, болеющих и здоровых, — задача не из простых.

Заметное число людей в наших зоопарках распоясывается — похоже, ими движет ложное чувство превосходства и собственной безнаказанности. Не весьма приятное зрелище, если представить себя на минуту по ту сторону ограды. Но один только детский восторг уже перевешивает весь негатив, связанный с посещением зоопарка. Самые разные взрослые люди также испытывают здесь сложный букет переживаний, доминируют в котором все же беспримесное чувство радости и изумление: кто тот дивный Выдумщик и совершенный Мастер, что все эти существа задумал и создал, не имея аналогий, с листа? Неужели Природа совершила все это вслепую и самотужки?!

Чтобы избавить животных по меньшей мере от физических страданий, зоопарк должен либо быть богатым, либо его не должно быть вовсе.

Помню как поразил меня впервые увиденный западный зоосад — один из лучших, берлинский «Zoo». Для него отбираются и в нем содержатся только великолепные представители своего вида, здоровые и ухоженные особи. Носорог со свисающими бронированными доспехами походил как две капли воды на выгравированного пятьсот лет назад великим Дюрером. В тот день припустил сильный затяжной дождь, пешеходные дорожки «Zoo» обезлюдели. Группа жирафов прятала головы под козырьком своего павильона, пережидая ненастье. Тут побежали на меня по траве слоны, расправив, как боевые знамена, уши и трубя так, что у меня застыла кровь в жилах. Кругом ни души, ни единого человека в униформе, слоны на воле — да что они все обалдели?! Быть затоптанным слонами на второй день пребывания в Западном Берлине! Только когда исполины остановились, я смог рассмотреть бетонную дорожку в траве с торчащими железными шипами, непереходимую для их уязвимых подошв, а перед ней ров для страховки. Было еще много впечатлений, но главное из них — знаменитый четырехэтажный аквариум, куда я скрылся от дождя и откуда уже не вышел до самого закрытия. Я даже не предполагал, что такое возможно. В лабиринте коридоров я находил аквариумы гигантские, в которых стремительно двигались акулы, и поменьше, в которых плавали десятки разновидностей кисельных медуз, шевелились актинии — для них, растущих посреди кораллов, сымитирован был океанский прибой за стеклом и полуденное солнце, струилась мурена, планировали скаты, поднимая при посадке песок со дна, перемигивались какие-то стручки с присосками и красными отметинами, как на термометрах. Бесполезно — это надо видеть. Я вышел шатаясь, как пьяный, в берлинские сумерки, затопленные неоновым светом.