Книга с множеством окон и дверей - Игорь Клех

Мои иностранцы оказались на удивление смирными. В ресторан они не ходили и вообще опасались есть в дороге, тем более, пить. Ни тот, ни другой совершенно не говорили по-русски. С первым я познакомился сам на одной из станций, он оказался архитектором-реставратором из Амстердама, женатым, но подарившим себе к 50-летию пятинедельную «кругосветку»: после трех дней в Москве, проезд во Владивосток с остановками в Тюмени, Иркутске и Хабаровске (мудрое решение для путешественников, не мыслящих себе жизни без ежедневного душа, — но за один этот проезд по России с остановками голландская туристическая фирма слупила с него 2,5 тыс. долларов, отправив его при этом даже не в СВ, а в купейном вагоне!). Из Владивостока ему предстояло перелететь в Анкоридж и далее по Канадской железке (которая вдвое короче маршрута поезда № 2) добраться до Торонто, откуда на теплоходе вернуться в Амстердам. В Тюмени он чем-то отравился и стал вдвойне осторожен. Там же он распрощался с двумя соотечественниками, направившимися в Пекин. С собой у него имелась баклага с купленным еще на родине сухим вином, а также кофе и вода — этим ограничивался его поездной рацион. Он делал какие-то записи в дорожной записной книжке большого формата, тасовал географические карты, показал мне толстенный голландский путеводитель по Аляске и Канаде со сделанными им закладками. Затем отвлекшись, восхищенно указал рукой рукой на закат за окном. Ему не с кем было в поезде перемолвиться словом, и все же он не вполне доверял мне, не понимая, чего мне от него надо? Да ничего не надо — просто, может, для полноты картины мне недоставало какой-то краски или цветной тени.

Второго, английского строителя из Дорчестера, привел ко мне проводник его вагона, прослышав о моих способностях к языкам. Он не мог втолковать своему пассажиру, что ему необходимо будет обратиться к британскому консулу во Владивостоке, поскольку истекает срок его визы. Англичанин отказался от мысли о поездке в Японию, куда его звали с собой приятели, и собирался возвращаться назад этим же поездом. С него турфирма за проезд в один конец, также в купейном вагоне, содрала 420 фунтов стерлингов. На него произвело впечатление мое купе, он спросил: «Это вагон 1-го класса?» Как и голландец он избегал ресторана. Где-то в Забайкалье я видел, как он покупал пучок зеленого лука, объясняясь с продавцом на пальцах. Он осторожно поинтересовался, что я думаю о состоянии поездных туалетов? Ему было на вид лет 45–50, он никогда не был женат и был совершенно равнодушен к футболу. Он показался мне симпатичным, хоть я не очень понимал его слитное произношение — с носителями языка всегда труднее общаться. Мы попили с ним пакетикового чая (бедный англичанин!), и он вернулся в свой вагон. Во Владивостоке он вышел с рюкзаком и спальником на плечах.

Как это правильно, когда железная дорога обрывается у моря. Вокзал и порт во Владивостоке соединены коротким пешеходным мостиком. Вокзал — близнец Ярославского в Москве, постройки 1910 года, недавно отреставрирован (уж не китайцами ли?). Город поставлен привольно и грамотно, замечательно вписан в рельеф. Вообще, сочетание моря и сопок само по себе вдохновляет. Еще меня поразили целые улицы, застроенные в начале века зданиями в стиле очень качественного модерна. По замыслу это город открытый, город большого стиля, переживающий нелегкие времена, но не павший духом (я сужу по горожанам). То есть симптомы упадка, деструкции, и подъема, процветания (машины с правым рулем сегодня здесь чуть не у каждого второго), образуют в нем химерически пряный букет. В нем отсутствует континентальная злость.

Я объедался здесь на набережной медведками — похожими на личинок морскими раками, запивал бочковым пивом копченых кальмаров, пересекал на пароме бухту Золотой Рог, карабкался по крутым улочкам, мочил ночью ноги в прибое бухты Амурский Залив, утром меня разбудили чайки. Меня отвезли в аэропорт в 60 километрах от города, где ИЛ-62 возвратил мне потерянные мной семь часов — вернул, как стол находок. Я чувствовал себя пружинной рулеткой, ленту которой вытянули сперва на всю длину, до упора, и затем отпустили. Не вполне по своей воле, но я совершил географическое паломничество, о котором, наверное, не может не мечтать всякий житель России.

МЕЖДУ ЭДЕМОМ И ЗВЕРИНЦЕМ

Идея зоологического сада заключает в себе, как это ни странно, фиктивную память о земном рае. По нашим представлениям в Эдеме, огороженном оазисе на востоке, отсутствовали страх и вражда. Всякая животная тварь была травоядной, а люди — вегетарианцами. Есть также красивое мусульманское предание, что люди в раю питались запахами, подобно ангелам. Позволение употреблять в пищу обескровленную плоть животных получили только Ной и его потомство. Современная наука представляет нам картину происхождения жизни на Земле, разительно отличающуюся от той, что содержится в Книге Бытия. Но фактом остается подспудное и абсурдное желание людей достичь состояния рая — будто можно так настойчиво стремиться к чему-то, о чем у тебя не может быть ни памяти, ни представления. Наши зоосады — одно из проявлений этого глубинного стремления. Утопическая и приносящая доход попытка приблизиться к никогда не существовавшему состоянию до охоты на зверей и их приручения.

Зоосад — совсем не зверинец, или не вполне зверинец. Зоосады, в современном их понимании, возникли лишь в XIX веке. Зверинцы же существовали задолго до Рождества Христова, от которого принято сегодня во всем мире вести летоисчисление. Как правило, это были просто клетки с дикими зверями либо специально огороженные и охраняемые угодья для охоты в них царей и знати. Но известно, что еще в 1150 г. до Р.Х. в Древнем Китае при императорском дворце был заложен один из первых зоопарков — с млекопитающими, птицами, черепахами и рыбами — т. н. «сад знаний», занимавший площадь до 500 гектаров и просуществовавший восемь веков. Коллекции диких зверей, рыб и птиц держали в своих дворцах многие великие цари древнего мира: Соломон, Семирамида, Ашшурбанипал, Дарий. Цирки античности были немыслимы без зверинцев, в которых томились свирепые хищники, предназначенные для гладиаторских боев. В Средневековье же, напротив, зверинцы нередко содержались при монастырях (излюбленная картинка житий христианских святых — отшельник, соседствующий с кротким львом или проповедующий птицам). При дворах королей и крупных феодалов как правило существовали охотничьи зверинцы. Уважающие себя русские князья и княжата, кроме соколиной охоты, держали также «пардусов», то есть барсов, пантер или леопардов. Кстати, жирафы в книгах той поры звались «камелопардами», пятнистыми верблюдами. Побочным и неожиданным следствием рыцарских крестовых походов, помимо импорта чумы, стало появление в Европе невиданных прежде зверей. Еще больше новинок любителям животных принесла эпоха великих географических открытий. Гонимые алчностью испанские завоеватели все же не могли не изумиться, неожиданно напав на ацтекский зоопарк, затмивший своим богатством и великолепием все, что можно было увидеть в таком роде в Европе: огромная коллекция четвероногих — только за хищниками ходило 300 слуг, еще столько же — за водоплавающими птицами на 10 прудах; одним хищным птицам скармливалось ежедневно 500 индюков; помимо клеток для зверей — искусственные бассейны, дома для птиц! То было дивное творение поразительной, жестокой и обреченной цивилизации. Справедливости ради все же следует отметить, что в свою очередь лошади завоевателей ошеломили обитателей Нового Света ничуть не меньше, чем их корабли и огнестрельное оружие.

Жители Старого Света к этому времени научились как никто перенимать новое и лучшее. Зверинцы при дворах европейских монархов начинают стремительно множиться и разрастаться, а император Священной Римской Империи Максимилиан II в 1552 году устраивает в замке в окрестностях своей столицы один из первых европейских зоопарков, позднее переведенный в Шенбруннский дворец в Вене. В XVIII веке зоопарки и зверинцы, открытые для посетителей, существуют уже, кроме Вены, в Лондоне, Версале, Турине, Мадриде, Гааге, Дрездене, Потсдаме, Штутгарте, Касселе, чуть позднее возникают в Антверпене, Амстердаме, в берлинском Тиргартене. Первый в России зверинец был основан в 1766 году Григорием Орловым в Гатчине на территории площадью приблизительно 400 гектаров. С 1794 года зверинцы используются также в научных целях. Начало этой практике положили Кювье с Ламарком, когда в Париж перемещен был зверинец из Версальского дворца. А уже в 1828 году в Лондоне открывается в Регентском Парке первый зоопарк нового типа, где для тысячи видов зверей и птиц были созданы более привольные условия существования, приближающиеся к современным стандартам. Вскоре в нем появляются также павильоны для пресмыкающихся, насекомых и беспозвоночных и акватории с морской и пресной водой. В 1864 и 1865 годах по инициативе Русского Императорского общества акклиматизации животных и растений на средства от добровольных пожертвований открываются зоологические парки в обеих российских столицах. («Зверинцами» же сто лет назад словарь Брокгауза называл Беловежскую Пущу, Гатчинский и Боржомский заповедники). Не так давно Московский зоопарк подвергся существенной реконструкции. Сегодня в нем на площади в 20 гектаров обитают около семи с половиной тысяч животных 750 видов, на которых ежегодно приходят посмотреть свыше полутора миллионов людей.