Изгнанник (LExilé) - Жюльетта Бенцони

— Тем не менее я такой же католик, как и вы. Что заставило вас предположить обратное?

— Мелкие детали! Разумеется, господин Тремэн явно с вами знаком. Он называет вас бароном, и его сын освобождает вас, пока остальные стоят спиной. Но вас поймали на месте преступления: вы шпионили. И потом человек, назвавший шевалье де Брюслара ядовитым фурункулом и преклоняющийся перед шалопаем Буонапарте, не вызывает у меня доверия. Итак, объяснитесь!

— В чем вы упрекаете того, кого вы называете «Буонапарте»? Именно он подписал конкордат с Римом, вернул религию, священников, колокола и все остальное!

Разве он не заслуживает хотя бы минимальной признательности?

— Это достойный ответ, но вы не ответили на мой вопрос. Кто вы такой? Я задаю его вам в последний раз!

— А потом выстрелите? Отлично! Стреляйте же сейчас! — ответил молодой человек, опускаясь на колени перед камином и пытаясь разжечь огонь. — Прекрасная добыча для охотника. Но если это доставит вам удовольствие... Так вот: я полицейский.

— Вы... И вы осмеливаетесь говорить об этом?

— Почему нет? Это вполне достойное занятие, и за все время моего пребывания в ваших краях я что-то не заметил, чтобы к жандармам относились, как к прокаженным. Меня зовут Виктор Гимар по имени матери и барон де Класи по имени отца. И я полицейский по призванию! Что же до моих отношений с семейством Тремэнов, то я намерен вам о них рассказать. Вам останется только проверить истинность моего рассказа у них самих.

Гимар, определенно обладавший даром коротко и внятно излагать события, очень быстро завершил свой рассказ. Пока он говорил, кюре, который уже давно отложил ружье в сторону, достал носилки, положил на них одеяло и соломенную подушку, подтолкнул юношу к выходу и вместе с ним пошел по песчаной дороге. На последних словах повествования аббат позволил себе короткий смешок:

— Влюбленный шпик! А я-то думал, что ничего нового уже не услышу! И что вы намерены предпринять теперь? Вернуться к Фуше и объяснить ему, как вы упустили Брюслара?

— Где же ваше христианское милосердие, аббат? Я никогда себе этого не прощу. Но даю вам обещание: с этой секунды я забываю о том, что его видел, и о том, что я знаю, как он попал на острова Сен-Маркуф. Даю вам слово чести! Шевалье часто бывает в Париже, так что рано или поздно я его поймаю. С вами, впрочем, я тоже не знаком!

— Пусть это не помешает вам попросить у меня стакан сидра, когда вы будете в наших краях, — неожиданно мягко сказал кюре. — Как мне кажется, вы будете иногда бывать в Сен-Ва.

— Чтобы снова ее увидеть? Да, полагаю, мне трудно будет устоять перед этим искушением. Она так изменила мою жизнь! Но, вернувшись в Париж, я первым делом постараюсь сделать так, чтобы Фуше оставил ее в покое!

Они снова прошли через деревню, где никто снова не обратил на них ни малейшего внимания. Ставни не открывались, ни один рыбак не спускался к пляжу. Гимар удивился полнейшей тишине, царившей в поселении.

— Наверное, все эти дома стоят пустые, — сделал он вывод.

— Ни в коем случае. Просто мои прихожане меня любят. Если я прошу, чтобы ночью все сидели тихо, они охотно идут мне навстречу. Правда, это бывает не слишком часто.

— Они все роялисты, я полагаю?

— У них нет никаких оснований быть кем-то другим. Революция принесла им только несчастья, и они не ждут ничего хорошего от этого корсиканца, который намерен стать узурпатором.

Удивительная местность, честное слово! Здесь, как и на сонных улочках Байе, кружащих вокруг собора, среди благочестивых людей втайне разыгрывалась драма, в которой каждый рисковал жизнью за дело короля, заранее обреченное на провал. Крестьяне попросту отказывались реально смотреть в будущее просто из-за ненависти к Первому консулу, который для них был подобием Робеспьера и его клики... Впрочем, могли ли они считать иначе, когда их пастырь, человек умный и щедрый, упрямо видел в нем воплощение Антихриста?

Спустя полчаса Элизабет пришла в себя, согретая чашкой очень горячего сидра и горячим камнем, приложенным к ступням. Она заснула в постели аббата Николя. Ее отец и брат уселись перед камином, чтобы скоротать остаток ночи. Госпожа де Вобадон и Гимар уехали обратно в Байе в карете Шарлотты, которую та оставила в наполовину одичавшем парке замка Вьервиль. Полицейский получил немалую сумму денег от Гийома и должен был вернуться днем с дорожной каретой и почтовыми лошадьми, чтобы забрать Элизабет. За это поручение Виктор взялся с энтузиазмом, потому что Гийом попросил его отложить отъезд в Париж, чтобы сопровождать их в Сен-Ва. Молодой человек даже покраснел от радости, услышав, как хозяин «Тринадцати ветров» объявил ему:

— Мы с Артуром оба приехали верхом, а мне не хочется, чтобы моя дочь оставалась одна во время путешествия. Если вы согласитесь, то Артур поедет с сестрой в карете и уступит вам своего коня. Мы будем рады, если вы погостите у нас несколько дней. Полагаю, что теперь вы заслужили право называться нашим другом!

День выдался печальным, желтовато-серым и с легким снежком, но это не имело никакого значения. Гимар все видел через призму своей радости, согретый горячими лучами своей любви.

В Байе он заехал к госпоже Вилле, чтобы забрать свой багаж. Дама перепугалась и не узнала его, потому что ее жилец лишился усиков и бородки. Он успокоил вдову нотариуса, объяснив, что неаккуратный цирюльник лишил его одного уса и части бородки, поэтому он предпочел сбрить все. И потом его невесте не нравилась растительность на лице. Она считала, что это его старит. Де Класи выглядел таким довольным, что вдова задалась вопросом, не лишился ли рассудка этот всегда серьезный литератор. Поэтому она дала себе клятву сдавать комнаты только пожилым мужчинам.

Вернувшись во Вьервиль, Виктор убедился, что Элизабет чувствует себя намного крепче. Во всяком случае физически. Ее моральное состояние оставляло желать лучшего.

— Она и двадцати слов не сказала с того времени, как проснулась, — прошептал ему Артур, почти такой же печальный, как и его сестра. — Элизабет попросила кюре ее исповедать, а после исповеди она только и делает, что плачет и молится. Это так на нее не похоже! Вы считаете, что она может стать такой же скучной, как настоящая королева?

— Элизабет не прошла церемонию коронации, поэтому королевой не является. И потом, я думаю, ей надо дать немного времени. Ее рана еще слишком свежа.

Гийом придерживался такого же мнения и обращался с дочерью с уважением и осторожностью, как с больной. Но он спешил с отъездом, чтобы до ночи добраться до Карантана, чтобы там сменить лошадей и дать молодой женщине как следует выспаться. Последняя явно не видела к этому никаких препятствий. То, что ее ожидало в последующие дни, не имело для нее почти никакого значения, потому что Луи Шарль не разделит их с ней. Уже садясь в карету, Элизабет все-таки спросила Тремэна: