Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

Как говорилось в программе Центра Рамакришны-Вивекананды в Нью-Йорке, где Сэлинджер впервые познакомился с учением, жизнь Шри Рамакришны была «беспрерывным размышлением о Боге». Верования Рамакришны основываются на так называемой веданте, и его «Провозвестие» познакомило с ведантической философией Запад. По определению центра, «четыре основополагающих принципа веданты можно сформулировать следующим образом: нераздельность Божества, божественность души, всеединство бытия и гармония религий».

Главное в веданте — ее монотеизм. Она учит, что существует единый Бог и этот Бог присутствует во всем. Согласно веданте, Бог — это высшая Реальность, а названия и различные характеристики, которые люди присваивают вещам, — иллюзия. Никаких различий не существует, поскольку всё есть Бог. Таким образом, каждая душа священна, поскольку является частицей Бога, тело же — всего лишь оболочка. Цель веданты — лицезрение Бога и воссоединение с Богом, которое достигается провидением священной сути сквозь оболочку.

Шри Рамакришна называл эту форму прозрения «богопознанием» и учил, что прийти к нему можно только путем личного совершенствования. Веданта — это философия терпимости, она признает равноценность всех религий, если только они ведут к познанию Бога. Религия без богопознания бесплодна и не имеет силы менять жизнь человека.

Верования Шри Рамакришны включают в себя много такого, что на Западе вовсе не связывают с индуизмом. Веданта утверждает, что истина универсальна и что все человечество и бытие едины. Веданта не только не шла вразрез с прежними убеждениями Сэлинджера, но подкрепляла их, будучи особенно близка к дзен-буддизму. Начиная с 1952 года все произведения писателя пропитаны ведантической мыслью. Задача, поставленная им перед собой в 1952 году, заключалась в том, как преподнести эту восточную философию американскому уму, не впадая в проповедничество и не отталкивая читателя непривычными образами.

Если «Провозвестие Рамакришны» и стало откровением для Сэлинджера, внешне это никак не проявлялось. Он по-прежнему выглядел печальным и отрешенным. Депрессией Сэлинджер страдал годами, вероятно, всю жизнь, и иногда приступы тоски были такими сильными, что он не мог никого видеть. Парадоксальность депрессивных состояний Сэлинджера заключалась в том, что они порождались одиночеством. Однажды вселившись в него, меланхолия отделяла его от людей, еще более углубляя питавшее ее одиночество.

Душевная боль Сэлинджера выплескивалась через его героев, через отчаяние Симора Гласса, через чувство неудовлетворенности Холдена Колфилда, через плачевное состояние сержанта Икс. Однако большинству этих персонажей было уготовано спасение, дорога к исцелению, даруемому прежде всего человеческим сочувствием. И хотя автор часто разделял страдания своих персонажей, ему редко удавалось исцелиться вместе с ними, пока наконец не наступил момент, когда вымышленных духовных прозрений ему стало мало.

Увлеченность Сэлинджера ведантой объясняется довольно просто. В отличие от дзен-буддизма веданта открывала дорогу к личному общению с Богом, что очень привлекало Сэлинджера. Она давала Сэлинджеру надежду на исцеление от депрессии, на возрождение, на воссоединение с самим собой и окружающими, на обретение Бога, а через Бога — мира и покоя.

В июле Сэлинджер решил, что готов наконец возобновить работу. За семь месяцев это была уже четвертая попытка. На сей раз он объяснял подобную решимость не столько своим новым религиозным настроем, сколько жаркой июльской погодой. Работа над новым произведением продлилась до ноября. Когда рассказ был готов, он оказался нашпигован новыми религиозными идеями автора.

Осенью 1952 года Сэлинджеру стало окончательно ясно, что он больше не может жить в Нью-Йорке и одновременно писать. Манхэттен его нервировал. Круговорот развлечений и людей мешал сосредоточиться. Семь из последних четырнадцати месяцев писатель провел за границей, а содержать квартиру в Нью-Йорке, постоянно из него сбегая, ему было не по средствам. Продажи «Над пропастью во ржи» прилично пополнили его банковский счет, однако в 1952 году никто не надеялся на долгий успех романа. Поэтому из соображений экономии Сэлинджер начал подумывать о покупке собственного дома — подальше от города, но не в немыслимой удаленности от редакции «Нью-Йоркера». Неудивительно, что пригороды Сэлинджер сразу же исключил. Его привлекала сельская местность, куда сбегал искать вдохновения в юности и где проводил летние месяцы в детские годы. Он связался со своей недавно разведшейся сестрой Дорис и попросил сопровождать его в поисках дома. Дорис с готовностью согласилась, после чего она, брат и шнауцер Бенни отправились в Новую Англию.

Сначала они посетили Массачусетс, где Сэлинджер буквально влюбился в старые рыбацкие поселки, расположенные вдоль Атлантического побережья на Кейп-Энн. Посмотрев несколько домов, они решили, что цены здесь слишком высоки, и отправились дальше. Следующий маршрут вел на север вдоль реки Коннектикут в сторону Вермонта. В городке Виндзор они завернули в столовую, чтобы пообедать. Здесь у них завязался разговор с местным агентом по недвижимости Хильдой Рассел. Она предложила посмотреть имение в соседнем Корнише, штат Нью-Хэмпшир, которое, по ее мнению, идеально подходило Сэлинджеру.

Корниш расположен всего в двухстах сорока милях к северу от Нью-Йорка, но Сэлинджеру показалось, что он очутился на краю света. Притаившийся в окружении лесистых холмов, городок источал покой. После езды по безлюдной дороге, идущей то вверх, то вниз через девственные лесные массивы и поля с одинокими фермами, перед путешественником внезапно открывался роскошный вид на долину реки Коннектикут. Корниш был идеальным прибежищем для Сэлинджера. Жаждущий уединения, вряд ли он мог выбрать для себя что-то лучшее. Сам городок — типичное захолустье. Там нет ни городского центра, где обычно собираются люди, ни делового квартала, ни промышленных предприятий. Его красота и оторванность от мира издавна притягивала к себе творческих людей. Там жил всеми почитаемый художник Максфилд Пэрриш, обессмертивший пейзажи Корниша в своих картинах. На рубеже XIX и XX веков Корниш получил известность как место обитания Огастеса Сент-Годенса, знаменитого скульптора, чья студия в течение десятилетий, словно маяк, привлекала многих деятелей искусства. Кстати, участок, который Рассел показала Сэлинджеру, принадлежал ранее внучке Сент-Годенса.

Имение пряталось глубоко в лесу, в конце длинной дороги, взбиравшейся на холм. На самой вершине лес расступался, открывая взгляду небольшое, похожее на амбар строение — «усадьбу», как говорила Рассел. Вырубка, на которой стояло строение, переходила в луг, который так круто уходил вниз, что скорее напоминал обрыв. В самом низу, по кромке обступавшего луг леса, извивался ручей. Вид с вершины холма открывался величественный: раскинувшаяся вдаль и вширь долина реки Коннектикут с волнистым рельефом полей и лесов, за которыми в тумане маячили горы.